История одной жизни
Шрифт:
– Я пришел получить у вас метрическое свидетельство Антошки…
– Что-с?..
– Слышали, кажется…
– Какого такого Антошки, позвольте узнать-с? – нахально спросил Иван Захарович, стараясь скрыть вновь овладевшее им беспокойство.
– А того Антошки, который ходил от вас с ларьком и которого вы вчера истязали ремнем и чуть не задушили… Нога ваша, вероятно, уже зажила? – насмешливо прибавил «граф».
– Позвольте, однако, спросить, кто вы такой будете и по каким таким правам требуете документ моего родного племянника?
– Не лгите. Он вам не племянник… Я знаю! – уверенно произнес «граф».
Иван
– Все равно вместо родного. Я его воспитал. А вы, что ли, сродственник ему? – насмешливо кинул он.
– Нет, я мальчика давно знаю и принимаю в нем участие… В нем принимают участие и другие лица, и Антошка теперь находится у моей двоюродной сестры, княгини Моравской, – пугнул «граф», заметив, с каким трусом имеет дело.
Иван Захарович недоверчиво взглянул на «графа». Костюм его не свидетельствовал о родстве с князьями, но в то же время в манере этого господина было что-то барское и внушительное. Это Иван Захарович сообразил.
– А вы чем изволите быть?..
– Я… штаб-ротмистр лейб-гвардии уланского его величества полка в отставке, Опольев. Можете, если хотите, удостовериться… Вот мой указ об отставке.
– Что мне удостоверяться?.. Только я документа не отдам. Нашли, с позволения сказать, дурака? По какой такой причине я отдам вам документ?.. Довольно даже странно, что вы, господин, вмешиваетесь в чужие дела… Я тоже права имею.
– Как знаете! – промолвил, вставая, «граф», – но только помните, что завтра же утром я подам заявление градоначальнику! – прибавил «граф» и направился к двери.
Эта угроза произвела на Ивана Захаровича впечатление, и он сказал:
– Позвольте, сударь… Зачем же градоначальнику?.. Если мне уплатят за содержание этого подлеца – как перед богом говорю, что Антошка неблагодарная тварь, – я готов развязаться с ним… Ну его… а то, согласитесь, за что же разорять бедного человека…
– Мне некогда с вами разговаривать. Документ, или завтра же вы будете в сыскном отделении… И вообще я советовал бы вам переменить род занятий! – внушительно прибавил «граф»…
– Какие такие занятия, позвольте спросить?
– А заведение чужих детей, которых вы посылаете нищенствовать…
– Всякому надо кормиться… И дети у меня, слава богу, ничем не обижены… всем довольны…
– И тем, что вы их порете?.. Ну, довольно… Отдаете документ или нет?
Через пять минут «граф» вышел, получив под расписку метрическое свидетельство Антошки.
Струсивший и растерявшийся Иван Захарович, провожая «графа», униженно просил не поднимать истории и обещал серьезно подумать о перемене занятий.
– Действительно, беспокойное занятие, сударь… Того и гляди из-за какого-нибудь неблагодарного мальчишки получишь одни неприятности! – говорил Иван Захарович.
«Граф» возвращался в конке с Песков очень довольный, что дело с этим «мерзавцем» было покончено так скоро и легко. Он не ожидал, что «дяденька» окажется таким трусом и отдаст документ первому встречному, который пугнет его. Теперь можно и пообедать. Но прежде «граф» решил, несмотря на голод, свершить маленькую вечернюю экскурсию в одну из людных улиц и, глядя по успеху, позволить себе более или менее роскошное меню обеда.
Деньги, бывшие у «графа» в кармане, он считал Антошкиными и взять из них на обед считал возможным только в случае крайней необходимости.
Доехав до Михайловской, он пошел по левой стороне Невского и сделал несколько предложений одолжить ему какую-нибудь монетку. Несмотря на то, что предложения эти делались и по-русски, и по-французски, и по-немецки, ни одна душа не одолжила «графа», и он повернул в Большую Морскую.
У ресторана Кюба он заметил господина в путейской форме, выходившего с какой-то дамой из подъезда ресторана со стороны Кирпичного переулка, и быстро очутился возле инженера. При свете фонаря он разглядел веселое, жизнерадостное молодое еще лицо с седоватыми волосами, выбивавшимися из-под фуражки. Инженер оживленно и громко что-то говорил даме под густой вуалью.
– Господин инженер, – проговорил почти на ухо «граф» своим сипловатым баском, – не откажите после устриц одолжить монетку на скромный обед… Премного обяжете…
Инженер, действительно только что евший с своей дамой устрицы, как-то торопливо полез в жилетный карман, взглядывая несколько сконфуженными, ласковыми и наблюдательными глазами на странного господина, и, смеясь, спросил:
– А вы разве не одобряете устриц и тех людей, которые их едят?
– Устрицы весьма одобряю, особенно с хорошим шабли или с максотеном sec, заедая стильтоном или рокфором… [5] Благодарю вас! – прибавил «граф», получая, к крайнему изумлению, не монетку, а бумажку и слегка приподнимая шляпу.
5
…с хорошим шабли или с максотеном sec, заедая стильтоном или рокфором… – Шабли, максотен – сорта французских вин; стильтон, рокфор – острые, пахучие сыры.
– Не за что… Эй, Иван… подавай! – крикнул инженер лихачу извозчику.
– Виноват… – вдруг заговорил «граф», снова подходя к инженеру. – Вы, разумеется, ошиблись.
– В чем?
– Это не канарейка, а синенькая… [6] Возьмите назад, чтоб после не раскаиваться! – иронически вымолвил «граф», протягивая инженеру бумажку.
– Я не ошибся… Я и хотел одолжить вам именно пять рублей! – необыкновенно мягко и ласково отвечал инженер, не без удивления посматривая на этого странного субъекта.
6
…не канарейка, а синенькая… – бумажные деньги: канарейка – бумажка рублевого достоинства, называлась так по своему желтому цвету; синенькая – пять рублей.
– Не ошиблись? В таком случае я кладу деньги в карман и позволю себе заметить, что вы представляете собою редкий пример легкомыслия и расточительности по нынешним временам… Первый раз в течение моей практики я делаю такой громадный заем на улице… Удивительно!.. Всего хорошего… Всяких успехов…
– Вы, однако, большой оригинал! – заметил инженер, заинтересованный «графом».
– Ника, едем! – торопила дама.
– До свидания! – крикнул инженер…
– Мое почтение!
«Граф» приподнял шляпу и несколько мгновений смотрел вслед удаляющемуся экипажу удивленными глазами.