История Похитителя Тел
Шрифт:
– Лестат, которого ты выходила в своем собственном доме, Гретхен. Гретхен, я вернул свое настоящее тело. Я пришел, потому что обещал прийти.
Я едва мог сдерживаться; по мере того как усиливался ее страх, как каменели ее плечи, как плотно сжимались ее руки, как ладонь, державшая цепочку, задрожала, во мне распалялось былое бешенство.
– Я вам не верю, – сказала она тем же удушенным шепотом и отпрянула всем телом, хотя не сделала при этом ни шага.
– Нет, Гретхен. Не смотри на меня так, как будто ты меня боишься или
– Лжец!
– Нет, это неправда. Я пришел, потому что… потому что я хотел увидеть тебя снова.
Господи Боже, я что, плачу? Неужели мои эмоции стали такими же изменчивыми, как и моя сила? А она увидит полосы крови на моем лице и оттого испугается еще больше. Я не мог видеть выражение ее глаз.
Я повернулся и уставился на свечку. Своей невидимой силой я толкнул фитиль и увидел, как вверх подскочил желтый язычок пламени. Mon Dieu, на стене точно так же играют тени. Она охнула, переводя взгляд со свечи на меня, вокруг нас разлился свет, и она впервые отчетливо увидела глаза, остановившиеся на ней, волосы, обрамлявшие обращенное к ней лицо, блестящие ногти на руках, белые зубы, едва заметные за моими полуоткрытыми губами.
– Гретхен, не бойся меня. Во имя истины, посмотри на меня. Ты заставила меня пообещать, что я приду. Гретхен, я тебя не обманывал. Ты спасла меня. Я здесь, а Бога нет, ты сама мне говорила. В устах любого другого эти слова ничего не значили бы, но ты сама их произнесла.
Она отшатнулась, и ее руки потянулись к губам, выпустив цепочку, и при свете свечи я увидел золотой крест. Ну, слава Богу, крест, не медальон! Она сделала еще один шаг назад. Этих импульсивных движений она побороть не могла.
Тихим неверным шепотом зазвучали ее слова:
– Уходи от меня, нечистый дух! Уходи из дома Господня!
– Я тебя не трону!
– Уходи от этих малышей!
– Гретхен! Я не трону детей.
– Во имя Господа, уходи от меня… уходи.
Ее правая рука снова нащупала крест, и она наставила его на меня. Лицо раскраснелось, губы увлажнились, расслабились и затряслись в истерике, и когда она заговорила, в глазах не было мысли. Я увидел, что это распятие с крошечным искривленным телом мертвого Христа.
– Убирайся из этого дома. Сам Господь охраняет его. Он охраняет детей. Уходи.
– Во имя истины, Гретхен, – с чувством ответил я тихим, как и у нее, голосом. – Я же был с тобой! Я пришел.
– Лжец, – зашипела она. – Лжец! – Ее тело яростно шаталось, казалось, она сейчас потеряет равновесие и упадет.
– Нет, это правда. Если даже все остальное неправда, то это – правда. Гретхен, я не трону детей. И тебя не трону.
Через мгновение она наверняка окончательно потеряет рассудок, примется испускать беспомощные крики, вся ночь услышит ее, и каждая бедная душа в лагере выйдет наружу, чтобы позаботиться о ней и, возможно, начать вторить ее крику.
Но она стояла на месте, дрожала всем телом, и из открытого рта внезапно вырвались сухие всхлипывания.
– Гретхен, я ухожу, я оставлю тебя, если ты действительно этого хочешь. Но я сдержал свое обещание! Больше я ничего не могу сделать?
С одной из кроватей за ее спиной раздался вскрик, с другой – стон, и она стала оглядываться на эти звуки.
Потом стрелой метнулась в мою сторону, пронеслась мимо через маленький офис, задев бумаги, которые разлетелись со стола, и ширма, служившая дверью, хлопнула, когда она умчалась в ночь.
Я услышал ее далекие всхлипывания и развернулся как в тумане.
Тонким беззвучным туманом падал на землю дождь. Я увидел, что она уже пересекла поляну и спешит к церковным дверям.
«Я же сказала, что ты причинишь ей зло».
Я повернулся обратно и взглянул на темную длинную палату.
– Тебя здесь нет. Я с тобой покончил! – прошептал я.
Теперь, благодаря свече, ее было видно совершенно четко, хотя она и оставалась в дальнем конце комнаты. Она все раскачивала ногой в белом чулке и ударяла по ножке стула каблуком черной туфельки.
«Уходи, – сказал я так ласково, как только мог. – Все кончено».
У меня по лицу катились-таки слезы, кровавые слезы. Заметила ли их Гретхен?
«Уходи, – повторил я. – Все кончено, я тоже ухожу».
Казалось, она улыбнулась, но она вовсе не улыбалась. Ее лицо превратилось в образчик невинности, в лицо с медальона из сна. Я застыл как загипнотизированный, глядя на нее, и образ остался на месте, но совершенно прекратил двигаться. А потом рассеялся.
Остался только пустой стул.
За ширмой жужжали мухи. Какой чистый дождь, теперь он барабанит по земле. Затем раздался мягкий нарастающий звук, словно небо медленно раскрыло рот и вздохнуло. Что-то я забыл. Что же? Свеча, да, задуй свечу, пока не начался пожар и не задел нежных малышей!
И посмотри на тот конец – маленький светловолосый ребенок в кислородной маске, лист помятого пластика сверкает, как будто он соткан из частиц и кусочков света. И как ты мог быть таким дураком, что зажег здесь огонь?
Пальцами я погасил свечу. Я опустошил все карманы. Я выложил все грязные, скрученные купюры, сотни и сотни долларов, а также несколько найденных мной монет.
А затем я вышел и медленно прошел мимо открытых дверей церкви. Сквозь ласковый ливень я услышал, как она молится, быстро и тихо что-то шепчет, а потом через открытый дверной проем я увидел, что она встала на колени у алтаря, за ней задрожало красноватое пламя свечи, и она простерла руки, сложенные в виде креста.
Я хотел уйти. В глубине моей израненной души мне казалось, что больше я ничего не хочу. Но что-то меня удержало. Я почуял резкий запах, в котором безошибочно определил запах свежей крови.