История Похитителя Тел
Шрифт:
– Нет, это неправда. – Он вскочил на ноги, перевернув за собой стул, и чуть не потерял равновесие. Он шагнул назад, в комнату. – Ты не дьявол, и ты сам это понимаешь. Не делай этого со мной! Я запрещаю! – Он стиснул зубы, произнося последние слова. – В сердце своем ты такой же человек, как и я. И ты этого не сделаешь.
– Черта с два, – ответил я. Я засмеялся. Ничего не мог с собой поделать. – Дэвид, Верховный глава ордена. Дэвид, жрец кандомбле.
Он попятился по выложенному плиткой полу, теперь полностью осветились его лицо и напряженные, сильные мускулы рук.
–
– Я скорее умру, – сказал он тихим придушенным голосом. Его лицо темнело, к нему приливала кровь. Ах, кровь Дэвида.
– Я не дам тебе умереть. Что же ты не вызываешь своих старых бразильских духов? Уже не помнишь, как это делается, да? Сердце у тебя к этому не лежит. Но, если ты их и вызовешь, пользы не будет.
– Ты не можешь этого сделать, – сказал он, пытаясь овладеть собой. – Ты не сможешь отплатить мне таким образом.
– Да, вот так дьявол расплачивается со своими помощниками!
– Лестат, я же помог тебе справиться с Рагланом! Я помог тебе восстановить твое тело, и где же твоя клятва верности? Куда делись твои слова?
– Я обманул тебя, Дэвид. Я обманываю как себя, так и всех остальных. Вот чему меня научила моя экскурсия в этой плоти. Дэвид, ты меня удивляешь. Ты злишься, очень злишься, но не боишься. Ты похож на меня, Дэвид – вы с Клодией единственные, кто действительно обладает моей силой.
– Клодия, – кивнул он. – Ах да, Клодия. У меня есть для тебя кое-что, дорогой друг. – Он отошел, намеренно повернувшись спиной, чтобы я оценил бесстрашие жеста, и медленно, отказываясь торопиться, подошел к стоявшему у кровати сундуку. Когда он обернулся, в руке его был маленький медальон. – Из Таламаски. Медальон, что ты описывал.
– А, медальон. Давай сюда. – Только сейчас я заметил, как дрожат его руки, управляясь с овальным золотым футлярчиком. И пальцы, не так уж хорошо он с ними знаком, правда? Наконец он открыл его и швырнул мне; я посмотрел на миниатюру – ее лицо, ее глаза, ее золотые кудри. Ребенок, глядящий на меня из-под маски невинности. Или это не маска?
И постепенно из обширного затуманенного водоворота памяти выплыл момент, когда я впервые бросил взгляд на эту безделушку с золотой цепочкой… когда на темной грязной улице я наткнулся на зачумленную лачугу, где лежала ее мертвая мать, а сам смертный ребенок стал пищей для вампира – крошечное белое тельце беспомощно трепетало в объятиях Луи.
Как же я смеялся над ним, как тыкал в него пальцем, а потом схватил с вонючей постели тело мертвой женщины – матери Клодии – и принялся танцевать с ним по комнате. А на ее шее поблескивали золотая цепь и медальон, ибо даже самый наглый вор не вошел бы в лачугу, чтобы украсть пустячок из самой утробы чумы.
Роняя бедный труп, я схватил его левой рукой. Замок сломался, я раскрутил цепочку над головой, словно небольшой трофей, и бросил в карман, переступая через тело умирающей Клодии, чтобы побежать по улице вдогонку за Луи.
Только несколько месяцев спустя я обнаружил его в том самом кармане и поднес его к свету. Когда писали этот портрет,
Я держал его в руках. Я поднял глаза. Я как будто только что побывал в том полуразрушенном доме, но вернулся сюда и увидел Дэвида. Он что-то говорил, но я его не слышал, а теперь до меня отчетливо донесся его голос.
– Ты сделаешь это со мной? – спросил он, и тембр голоса выдал его точно так же, как и дрожащие руки. – Посмотри на нее. Ты сделаешь это со мной?
Я взглянул на ее крошечное личико, а потом на него.
– Да, Дэвид, – сказал я. – Я говорил ей, что повторю все заново. И повторю с тобой.
Я перебросил медальон из комнаты через крыльцо, через песок – в море. Цепочка на миг оставила на небе золотую царапину, а потом исчезла, словно растворилась в прозрачном свете.
Он отскочил назад с удивившей меня скоростью и прижался к стене.
– Не надо, Лестат.
– Не спорь со мной, старый друг. Не трать зря силы. У тебя впереди еще целая ночь открытий.
– Ты этого не сделаешь! – выкрикнул он так низко, что его голос больше походил на гортанный рев. Он сделал выпад, как будто считал, что сможет сбить меня с ног, ударил двумя кулаками в грудь, но я не пошевелился. Он упал, ударился и уставился на меня с выражением неподдельного гнева в полных слез глазах. Кровь опять бросилась ему в лицо, отчего оно стало еще темнее. И только теперь, увидев всю тщетность любой попытки защититься, он решил бежать.
Не успел он домчаться до крыльца, как я схватил его за горло. Пока он бешено сопротивлялся, как зверь, чтобы оторвать от себя мои пальцы и высвободиться, я массировал его шею. Я медленно приподнял его и, легко подставив под его затылок левую руку, впился зубами в тонкую, ароматную молодую кожу и принял первый пузырящийся поток крови.
Ах, Дэвид, любимый Дэвид. Никогда еще я не погружался в душу, которую так хорошо знал. Что за густые и удивительные картины меня окружили: мягкий, прекрасный солнечный свет, рассекающий заросли секвой, хруст высокой травы в вельдте, грохот огромного ружья и дрожание земли под гулкими слоновьими шагами. Я увидел все: все бесконечные летние дожди, омывающие джунгли, вода, затопляющая сваи и крыльцо, сверкающая в небе молния, а за ними – бунтующее, грохочущее, обвиняющее сердце: «Ты меня предал, ты меня предал, ты забираешь меня против воли», – и густая, вкусная, соленая, жаркая кровь.
Я отбросил его назад. Для начала хватит. Я смотрел, как он с трудом поднимается на колени. Что видел он в те секунды? Узнал ли он, как темна и своевольна моя душа?
– Ты меня любишь? – сказал я. – Я твой единственный друг во всем мире?
Я наблюдал, как он ползет по полу. Он ухватился за ножку кровати и поднялся, потом у него закружилась голова, и он снова упал. И опять постарался встать.
– Ну давай, помогу! – сказал я. Я развернул его, поднял и вонзил зубы в прежние крошечные ранки.