История регионов Франции
Шрифт:
Что касалось католической Церкви и муниципальных органов управления, там также говорили или, по меньшей мере, писали, на французском языке (но также на латыни, частично, как это было в случае с духовенством). Оставим в стороне окситанский Центральный массив, менее доступный и поэтому еще некоторое время остававшийся верным языкам «ок», в том числе и в письме иной практике. Конечно, народ и даже элита по всему Югу продолжали говорить на различных диалектах «ок» в повседневной жизни. Но если рассматривать это в масштабах многовековой истории, можем ли мы сказать, что они «отошли назад, чтобы лучше прыгнуть»? Простая констатация, и в этой констатации нет ни неуместной иронии, ни презрения по отношению к языкам «ок».
Ни религиозное своеобразие, ни перемены в языке не создают полной картины. Поскольку период развития литературного творчества снова оказался длительным на просторах Юга, где элита (но не простой народ) изучала и знала национальный язык. Впервые там появляются крупные франкоязычные писатели между 1550 и 1600 годами: Монтень, Ла Боэти, Монлюк, Брантом, даже д'Обинье… Заполоняющий все лес (ойл) тем не менее не должен скрывать за собой несколько прекрасных деревьев (ок). В конце XVI века и в течение первых двух третей XVII века строго диалектная литература (которая, плюс к тому, обновлялась в жанре плутовского романа, в театральном искусстве и в барочном направлении) процветала в Эксе, Авиньоне, Безье, Ажане благодаря таким именам, как Брюэй, Зербен, Кортет, Мишаль и некоторые другие. Она была не лишена своеобразия и привлекательности. Эта региональная драматургия оставалась живой и в XVIII веке: достаточно недавно превосходный гасконский историк Кристиан Депла опубликовал остававшуюся долгое время неизданной комедию «Свадьба Камарду» [271] , поздний беарнский фарс, написанный около 1750 года. Одной из главных интриг была шумиха, поднятая, чтобы сорвать свадьбу старого вдовца с очень юной девушкой.
271
Le Mariage de Chamardou, опубликован Кристианом Депла. Pau, ed. Du Hedas, s. d. Подробное исследование об окситанском театре того времени (XVI–XVII века) вы найдете B: Le Roy Ladurie Е. L'Argent, l'Amour et La Mort en pays d'oc. P.: Seuil, 1980 (первая часть), работе, написанной в сотрудничестве с Филиппом Гарди.
Однако, вернемся к XVI веку и скажем, что Нострадамус, пророк из Прованса, со своей стороны остается одним из самых популярных, если не самых читаемых, авторов во французской и даже мировой литературе, с тех пор как его перестали рассматривать как писателя для определенной «аудитории». Этот расшифровщик будущего за четыре года «предвидел» жестокую смерть Генриха II в 1559 году, смертельно раненного на турнире, где ему выкололи глаз:
Юный лев победит старого На поле брани в странном поединке. В золотой клетке глаза ему вырвет. Из двух уроков один, затем умереть, жестокая смерть.Еще более показательное «предзнаменование» бегства в Варенн, в случае с королем Людовиком XVI в 1792 году, чью голову отсечет нож гильотины, которая сопровождала революционные «бури»:
Из ночи выйдут через лес Королев Двое на грифа, Эрн белый камень. Черный монах в сером в Варенн: Избранный курс причина бури, огонь кровь режет.И Нострадамус, «не сбавляя темпа», предсказал и Людовика XIV (Из мраморного кирпича будет иметь маленькие стены), затем Наполеона (император родится недалеко от Италии и т. д.).
Было бы, естественно, гораздо более разумным считать, что «Мишель де Ностр Дам» был крайне далек от того, чтобы предсказывать будущее, ему просто нравилось в завуалированной форме с позиции наблюдателя описывать события близкого или далекого прошлого. Его центурии с неясным смыслом, его металлические десятисложные стихи выдают очень талантливого поэта, равного или даже превосходящего наших лучших сюрреалистов, включая Бретона; его священнодействие над приготовлением джема на основе сахара также делает его предшественником его южного земляка Оливье де Серра, который тоже был великим мастером по джемам перед лицом Вечности, в те времена, когда сахар действительно и постепенно отодвинули в конец пиршества, на десерт [272] . И наконец, если говорить о религиозной политике, Нострадамус был «центристом» в духе Екатерины Медичи, Монтеня или Генриха IV, то есть занимал позицию посередине, враждебно относясь к любого рода фанатизму [273] .
272
Laudan R. La dietetique aux XVI et XVII siecles // Pour la science, октябрь 2000; Serres O. de. Theatre d'agriculture. Grenoble: Ed. Dardelet. Vol. II. P. 357 sq. (рецепты известного лангедокского писателя).
273
Cottret В. La Renaissance, 1492–1599, Ed. De P.: 2000. P. 53 sq. Также см. интересную работу: Prevost R. Nostradamus, le mythe et la realite. P.: Laffont, 1999.
В XVII и XVIII столетиях на фоне некоторого экономического отставания ставшего одной из составляющих [274] «южного вопроса», были достигнуты замечательные успехи как эпохи классицизма, так и постклассического периода. Они могли идти «свыше», то есть от властей Версаля или Монпелье (Южный канал, сеть дорог, созданная штатами Лангедока). Или же они внезапно возникали «из низов», как было с мелкими и средними хозяевами мануфактур: подумаем, например, о производстве сукна в Лангедоке или Каркассоне, которое экспортировалось в земли Леванта, правда, это производство стимулировалось Кольбером. К этому добавлялся рост местной экономики, который касался не только сельского хозяйства. Можно ли говорить в этих условиях (как это часто делают окситанисты) о наступившей уже маргинализации Юга в последнем столетии Старого режима? Факты городской жизни противоречат этому утверждению: во времена от Людовика XIV до Людовика XVI Лион, Бордо и даже Марсель (несмотря на чуму 1720 года) были динамичными городами в королевстве. Несмотря на то, что отставание Юга продолжало быть заметным, хотя и несколько смягченным, это не должно заслонять собой постоянные попытки наверстать отставание или даже перегнать…
274
Об этих проблемах общего отставания в развитии и, напротив, активного роста отдельных секторов или местностей, в различных регионах, портах и городах на «Юге» в XVIII и даже в XIX веке можно посмотреть наши работы или работы с нашим участием, Histoire du Languedoc. Op. cit.; Histoire de la France urbaine (Seuil, 1981. T. 3, также обращаясь, в частности, к работам о Бордо Жан-Пьера Пуссу), и наконец, Territoire de l'historien (Seuil, 1973 и 1978, Vol. 1 и 2. Anthropologie militaire, D'Angeville и др.).
В областях «ок» особенно примечательным был рост Марселя и Бордо. В Бордо общий рост торговли, основанной на перевозке рабов, самой по себе аморальной, составил 4,5 % с 1717 по 1789 годы. Что касается колониальной торговли, то эта цифра составила 4,9 %; такие цифры достойны Тридцати Славных лет нашей IV и V Республики. В Марселе, несмотря на эпидемию чумы 1720 года, общая численность населения в течение XVIII века выросла от 80 000 жителей до 120 000 жителей (город + пригород). Рост на 50 % — это интересная цифра, но еще достаточно скромная, это даже меньше, чем вдвое. Но вернемся к экспорту сукна из Лангедока, к импорту из Леванта и к импорту в целом, а также к заходящим в порт кораблям: в Марселе их количество удваивается, увеличивается в пять или даже в десять раз. Как и в Бордо, происходит значительное обогащение людей в расчете на душу населения, даже притом что распределение было социально [275] не справедливым. Та же самая картина наблюдается даже в таких маленьких городах, как Орийяк, которого едва коснулся демографический рост — его население составляло 6 000 человек как в начале, так и в конце XVIII века. Орийяк — городок, затерянный в Центральном массиве, глубокая Окситания! И тем не менее, здесь происходит тоже самое, что в Марселе и Бордо только в меньшем масштабе и с той лишь разницей, что изменения носили скорее качественный, чем количественный характер. С 1720 года там начали сносить городские укрепления, уже давно устаревшие, служившие напоминанием о древней небезопасной эпохе. В 1774 году их разрушили окончательно: Орийяк вышел из своей скорлупы служившей защитой при осаде в разные исторические эпохи. И еще улицы через регулярные промежутки времени стали тщательно мыть водой, несмотря на то, что крупный рогатый скот, овцы и свиньи продолжали ходить по всему городу. Здесь как и в других местах скотобойни вывели за пределы города, а могилы — за стены церквей. Грамотность в Орийяке возросла с 42 % до 58 % населения в век Просвещения [276] .
275
Carriere Ch. Negociants marseillais au XVIII siecle. Marseille, Institut historique de Provence, 1973. Vol. 1. P. 46–47, 49, 63, 209…
276
Grimmer C. Vivre a Aurillac au XVIII siecle. Aurillac, Imprimerie Geibert, 1983.
Выше мы говорили о лангедокском сукне, о том, как его учитывали в марсельском наблюдательном комитете, как только его грузили на корабли, чтобы отправить потребителям и на рынки Леванта. Но в самом Лангедоке, где родился премьер-министр Флёри, церковный деятель и кардинал (умер в 1743 году в девяностолетием возрасте, все еще занимая свой пост), благодеяния правительства сыпались розовым дождем на Лодев, город-производитель сукна, родной город Флёри, и он своими заботами стимулировал этот город, благодаря монополии на производство сукна для обмундирования французской пехоты. Выгодная привилегия! Кардинал из Лодев, который стал всемогущим в Версале и Париже, вплоть до своей смерти в 1743 году, был человеком открытий, и это было очень в духе Поппера [277] , во всех смыслах, которыми французская политика Старого режима наделяла это слово: открытие для либеральных держав, морских, протестантских и капиталистических, другими словами, для Англии и Нидерландов; открытие (относительное) для религиозных меньшинств, подвергавшихся большим или меньшим гонениям, таких как янсенисты и гугеноты; и наконец, открытие для экономического роста, происходившего независимо от стимулирующих мер, конечно, эффективных, идущих со стороны политической власти. Прелат Флёри был также добросовестным священником, одним из тех людей, которым судьбой и долголетием было предопределено представлять Бога на некоторой части земной территории в течение трех четвертей века. Бога, и в еще большей степени Монарха… Ему служил Флёри, и еще несколько епископов…
277
Cм.: Popper K. La Societe ouverte et ses ennemis. P.: Seuil, 1979.
На самом деле, стоит поговорить здесь подробнее о личностях других четырех южных прелатов (из областей «ок»), которые благодаря своей полулиберальной позиции внесли вклад в изменение политической обстановки в сторону «открытия» на всей национальной территории, под влиянием государственного импульса, к которому эти люди имели прямое или косвенное отношение. Этих четырех церковных деятелей звали Фенелон, Дюбуа, Флёри и Берни. В нашей историографии существует тенденция предавать их забвению, поскольку на первый план ставили таких знаменитых или чудесных кардиналов-министров XVII века, такими были Ришелье и Мазарини, а также чудесных южных политических деятелей, светских, либеральных или радикальных, даже социалистов, которые, бесспорно, оставили свои великие имена в анналах истории Франции: Гамбетта, Жоре, Комб и tutti quanti.
В исследованиях, посвященных периферии и специально Югу, я считаю, следует отдать должное этой четверке.
1. Сначала о Фенелоне (1651–1715). Он был родом из Перигора и очень тесно связан с реформатским дворянством своей провинции, которая принадлежала к областям диалектов «ок», он проповедовал дефляцию личной верховной власти монарха [278] : «Закон, а не человек должен править. У короля нет ни другого настроения, ни другого интереса, чем те, которые есть у нации, им управляемой. Фенелон попал в немилость к Людовику XIV и, хотя никогда не был министром, все же оказал не менее сильное и плодотворное влияние, интеллектуальное и политическое, на регента Филиппа Орлеанского, и через преподавание — даже на молодого Людовика XV.
278
Либеральные воззрения бывшего жителя Перигора Фенелона были хорошо исследованы в кн.: Jaume L. La Liberte et la Loi. P.: Fayard, 2000. P. 49 sq; Фенелон не забывал о том, что Перигор был провинцией, обладавшей самоуправлением, и его связи с маркизом (перигорским) Дю Ло Д'Альманом, другим либералом, не были лишены значения. Я благодарю Жоэль Шеве за бесценную информацию, которую она мне предоставила по этому поводу.