История религий. Том 1

Крывелев Иосиф Аронович

В такой удушливой атмосфере не угасала, однако, искра вольнодумства и свободомыслия, находившая свое выражение в «еретических» взглядах, противопоставлявшихся идеологии официальной церкви. Для середины XVI в. характерно распространение ересей, проповедовавшихся Матвеем Башкиным и Феодосием Косым. И тот, и другой выражали интересы оппозиционных в отношении существующего строя слоев и классовых группировок, второй — более решительно и радикально, чем первый. В какой-то мере это, видимо, определялось и различием их социального происхождения: Башкин был родом из боярской семьи, Феодосий — из холопов. Во взглядах того и другого сказывалась преемственность с еретическими системами прошлого — стригольников и жидовствующих¹⁰⁰.

Основываясь на Евангелиях, оба еретика отвергали господство крепостников над холопами как антихристианское. На исповеди у московского священника Симеона Башкин заявил, что кабальное и крепостное состояние противоречит христианской

заповеди любви к ближнему, поэтому он разорвал принадлежавшие ему, «похолоплявшие» людей, записи и держал у себя крестьян на добровольных началах ¹⁰¹. Духовник счел необходимым немедленно донести властям о подозрительном исповеднике и о его взглядах, сообщенных на тайной исповеди. Допросы под пыткой вынудили Башкина покаяться в ереси, после чего он был подвергнут суду на Соборе 1553 г. и заточен навеки в Волоколамский монастырь, где следы его скоро затерялись. О взглядах Башкина свидетельствуют некоторые данные, сообщаемые в соборной грамоте, посланной митрополитом Макарием в Соловецкий монастырь в связи с делом игумена Артемия, и в одном послании Ивана Грозного. Там, правда, они характеризуются фактически лишь с негативной стороны — чего не признавал Башкин, что он отрицал ¹⁰². Он отвергал божественность Иисуса и Святого духа, стало быть, и троичность божества в целом; рассматривал хлеб и вино причащения как обычные хлеб и вино, не превращающиеся в тело и кровь господни; иконы именовал идолами; отрицал божественное значение церкви, рассматривая ее только как собрание верующих; отрицал значение покаяния, считая, что грех смывается лишь дальнейшей безупречной жизнью человека; отвергал авторитет писаний «отцов церкви» и определений Вселенских соборов. Перед нами рационалистически-критическое учение, направленное против основ христианства.

О еретических взглядах Феодосия можно судить по полемическим произведениям церковного публициста Зиновия Отенского «Истины показание к вопросившим о новом учении» и «Послание многословное» ¹⁰³. Обличитель ереси был так усерден и обстоятелен в своем благочестивом рвении, что помимо своей воли дал хорошее изложение взглядов Феодосия.

В освещении Зиновия Отенского Феодосий Косой предстает как один из наиболее радикальных антицерковных мыслителей и проповедников. Его выступления против церкви не ограничивались разоблачением религиозной несостоятельности этого феодального института — Феодосий клеймил ее эксплуататорскую роль на службе у крепостников и их государства. «В церквах же, — писал он, — попы… повелевают себе послушати, и земскых властей боятися и дани даяти им». Больше того, монастыри сами пользуются подневольным трудом: «…заповеди преступающи нестяжания, имеют села…» По справедливости же не должно быть угнетения человека человеком: «…несть требы быти начальством в христианстве»; «Не подобаеть же повиноватися властем…»; «Не подобаеть же в христианох властем быти и воевати». Наряду с социальным неравенством Феодосий осуждал и национальное угнетение и обосновывающие его церковные проповеди о святости русского православного народа и о поганстве других: «Вси людие едино суть у бога и татарове и немцы, и прочий языцы» ¹⁰⁴. По существу здесь провозглашалось равенство не только народов, но и вер, отвергалась, таким образом, претензия христианства на монополию истины.

В вероисповедных вопросах Феодосий полностью примыкал к Башкину в наиболее радикальной интерпретации взглядов последнего. Догмат Троицы он рассматривал как многобожеский и настаивал на том, что «богу единым быти, а не многим». Идею искупительной жертвы бога-Сына, догмат его земного воплощения и рождения от женщины Феодосий рассматривал как унижающие достоинство бога. Обрядовую сторону церковно-религиозной жизни он трактовал как «человеческие предания», установления самих церковников, не имеющие никакого отношения к божиим заповедям. Сюда он относил и все таинства, и «пение, тропари, пост, поклоны, молитвы, церкви здати и прочая». Сами по себе церкви суть «кумирницы и златокузницы»; крест — «древо есть, яко же и всякое древо, и яко столпы не имеют святости»; «иконы суть идоли, очи им писаны, и уши, и ноздри, и уста, и руки, и ноги и ничто же ими действуют, ни могут двигнути». Возмущение Феодосия вызывают культы святых и мощей: «В ковчегах положиша мертвецов назвавши их преподобными, праведными и святыми; божию честь на мертвых возложиша… и молятся мертвым аки богу и просят от них помощи, написали жития их, нарисовали иконы, установили им каноны и пения, свечи перед ними зажигают, кадила приносят». Вольнодумец подчеркивает при этом, что среди наименованных святыми многие не вели святой жизни, были крепостниками, «стяжавшими села», — он указывает в этой связи на «преподобных Кирилла, Пафнутия, Никона и прочих».

Взгляды и деятельность Феодосия Косого были ярким проявлением на Руси плебейской ереси, не только направленной против феодализма и феодальной церкви, но и, как писал Ф. Энгельс, выходившей, «по крайней мере в мечтах… даже за пределы едва только нарождавшегося тогда современного буржуазного

общества…» ¹⁰⁵. Это было в те времена утопическим движением, фантастичность которого подчеркивалась его религиозной формой. Тем не менее в истории религии такие движения должны быть отмечаемы как проявление диалектической противоречивости и сложности процесса развития религиозной идеологии, отразившегося в данном случае в ходе истории русского православия.

Башкин и Косой не были в религиозно-общественной жизни середины XVI в. одиночками. Их пропаганда привлекала на путь ереси многочисленные социальные группировки сельской и посадской бедноты, а также всех обездоленных. Обстановка того времени благоприятствовала распространению взглядов, оппозиционных в отношении существующего строя и его официальной идеологии.

Среди трудового народа росло недовольство сложившимися порядками и его положением. Недороды 1548–1549 гг. вызвали голодовки в ряде местностей России, разразилась эпидемия чумы, все усиливавшийся крепостной гнет доводил бедственное положение народа до крайних степеней. Люди в таких условиях все больше разочаровывались в той идеологии, которая рассматривала существующий порядок как богоустановленный. Еретическое движение широко распространилось поэтому во многих местностях России, в частности в Заволжье, на Севере, в Рязанщине, в районах, граничащих с Литвой. После суда над Башкиным и Феодосием многочисленные аресты были произведены по всей стране, и, как пишет А. Курбский, «где елико аще обретено их, везде имано и провожено до места главного Московского» — в Москве чинили главную расправу с еретиками. Самому Феодосию удалось бежать в Литву, где он, видимо, и провел остаток своей жизни.

Иван Грозный принял все меры для того, чтобы подавить антицерковное движение, но в последнее десятилетие своего царствования он организовал новое наступление и на церковь, имевшее целью лишить ее последних остатков самостоятельности и еще раз урезать ее материальное могущество. Во время карательной экспедиции в Новгород в 1570 г. были разгромлены и ограблены новгородские монастыри, архиепископ Пимен заключен в темницу ¹⁰⁶. В ходе идеологической подготовки секуляризации монастырских земель Иван Грозный направил получившее широкую огласку послание монахам Кирилло-Белозерского монастыря, в нем он обвинял их во всех мыслимых грехах, начиная с пьянства и кончая содомией¹⁰⁷. Может быть, краски здесь были несколько сгущены, но доля истины во всех этих обвинениях явно наличествовала. Царь нашел поводы и к тому, чтобы подвергнуть преследованиям и казням многих крупных деятелей церкви: новгородского архиепископа Леонида по испытанному способу зашили в медвежью шкуру и затравили собаками, многие были обезглавлены, причем их головы «страха ради» подбрасывались к воротам митрополичьего двора ¹⁰⁸. Все же на полную секуляризацию монастырских и церковных имуществ Иван IV не решился.

В царствование его сына Федора, слабоумного, но весьма набожного человека, у руля правления стоял фактически его шурин Борис Годунов, поведший в отношении церкви гибкую и дальновидную политику. Он разогнал ее верхушку во главе с митрополитом Дионисием, поддерживавшую Шуйских, и отдал митрополичий престол Ростовскому архиепископу Иову, своему верному клеврету; тот в свою очередь заместил главные должности в церкви сторонниками Годунова. Покушения на церковно-монастырское имущество приобрели значительно более умеренные формы. Борис повел политику всемерного использования услуг церкви в интересах самодержавия и придворных правящих кругов. Важным актом в этом отношении явилось учреждение в 1589 г. самостоятельной Московской патриархии.

Иван Грозный не предпринял в течение всего своего царствования никаких шагов к учреждению патриаршества; это можно объяснить лишь тем, что он опасался создания своего рода двоецентрия власти. При той степени приниженности, на которой оказалась церковь в отношении светской власти к 80-м годам XVI в., такой опасности уже не было. Достаточно сказать, что вопрос об учреждении патриаршества был в принципе решен без участия духовенства — царем Федором, царицей Ириной и ее братом Борисом Годуновым; их решение было одобрено Боярской думой. Историк Н. Ф. Каптерев писал: «На участие в этом церковном деле какого-либо духовного лица, а тем более целого собора иерархов нет и намека» ¹⁰⁹ в каких-либо источниках того времени.

К рассматриваемому времени русский царь приобрел для всех восточных патриархов значение богатого мецената. Периодически они присылали в Москву своих уполномоченных за «милостыней», нередко приезжали и сами. Это ставило их в известную зависимость от московских властей. Однако учреждение новой патриархии было таким ответственным шагом, на который они могли решиться не сразу, притом за большую цену. Четыре патриарха должны были признать равным себе пятое лицо и поделиться с ним, таким образом, своим религиозным авторитетом в православном мире. Но обильная «милостыня», с одной стороны, и учет создавшейся обстановки — с другой, помогли патриархам стать на путь согласия с возведением Московской митрополии в ранг патриархии.