История религий. Том 1
Шрифт:
Роль монастырей в экономической и политической жизни Московского государства не сводилась к их хозяйственным функциям. Они играли и важную военно-стратегическую роль как в обороне государства от внешних нашествий, так и в междоусобной борьбе князей. Многие монастыри представляли собой сильные крепости, огражденные высокими и толстыми стенами с башнями, рвами, палисадами. Такой крепостью, как Кирилло-Белозерский монастырь, обладали тогда немногие города: крепостная стена его была высотой в 46 аршин, причем внутренняя стена была деревянная, а внешняя — каменная. По периметру стен были расположены 33 башни с бойницами и амбразурами, а вокруг внешней стены шел глубокий ров. Сильными крепостями были Соловецкий монастырь и Троице-Сергиева лавра, выдержавшие не одну длительную осаду.
АНТИЦЕРКОВНЫЕ ДВИЖЕНИЯ И ВНУТРИЦЕРКОВНАЯ БОРЬБА
Оставившие заметные следы в литературе и других источниках
Гнездом еретических настроений в Твери являлась церковная верхушка в лице епископов, последовательно появлявшихся на архиерейской кафедре: Андрея, Федора Доброго и Евфимия Висленя. О первом мало что известно, взгляды и деятельность второго нашли отражение в той полемике, которую вел против него новгородский архиепископ Василий Калика73. Предметом спора был вопрос о рае — существует ли он на земле или на небе, надо ли его считать реально-вещественным или «мысленным». Федор занимал по этому вопросу позицию, которая легко трактуется как еретическая: он рассматривал рай не только как небесный, но и как мысленный.
Вероисповедное значение вопроса о рае не подлежит сомнению, тем более что в спорах по этому вопросу проглядывала и проблема более существенного мировоззренческого значения — о возможности сверхъестественных явлений и их сущности. Тем не менее представляется правдоподобным, что спор в данном случае явился поводом к обострению борьбы двух политических ориентаций. Новгородский архиепископ выражал сепаратистскую в отношении Москвы тенденцию своей земли, тверской же епископ воплощал стремление к централизации страны вокруг Москвы. Борьба этих тенденций выражалась в данном случае опосредованно, через любой повод, который давал возможность ее обострения.
Если религиозная оппозиция Федора Доброго непосредственно распространялась на один догматический вопрос — о рае, то у Евфимия Висленя была более развернутая еретическая программа. В 1374 г. он стал в Твери епископом, а в 1390 г. был осужден церковным собором в Москве и извергнут из сана. О взглядах его можно судить по их характеристике в Житии его преемника на епископской кафедре Арсения. Там говорится, что Евфимий «всяку в себе ересь носяща», что он держал себя на соборе весьма агрессивно: «…яко стрелу поостри язык свой против всего собора, якоже древний Арий, и Ориген и Севир и прочие еретици».
Основное обвинение против Евфимия, сформулированное в Житии Арсения, заключается в том, что он «не приемлет божественной и апостольской церкови», «воздвизает мятеж и бурю на церковь…» 74. Приходится только догадываться о характере той аргументации, которой обосновывал еретик свои антицерковные нападки. Ссылка на Ария, Оригена и Севира не дает основания к каким-либо конкретным умозаключениям, ибо известно, что в подобных случаях обличители не скупились на отождествление взглядов осуждаемого со всеми мыслимыми и когда бы то ни было существовавшими ересями.
Одновременно с борьбой, которая развернулась в Твери вокруг взглядов и деятельности Евфимия, происходила «пря о вере» в Ростове Великом, где в роли еретика выступал неизвестного происхождения и рода занятий некий Маркиан, а главным борцом против его зловредных взглядов — епископ Иаков, впоследствии возведенный в святые. В Житии Иакова Маркиан характеризуется как «армяновер, который учил иконам святым не поклоняться, называя их идолами, и рассевал много других зловредных мыслей, так что поколебал князя, бояр и народ…» 75. Вряд ли квалификация Маркиаиа как армяновера должна приниматься во всем ее значении, но некоторые другие штрихи из дошедших до нас сведений о нем свидетельствуют все же о характерном для его взглядов отрицании двойственной природы Христа и об антитринитаризме. Помимо того довольно явно проглядывают в них черты иконоборчества. Хотя по приведенной выдержке из Жития Иакова можно сделать вывод, что Маркиан опирался на широкие социальные слои, включая князя и бояр, верхи ростовского общества все же не решились идти до конца в поддержке его. После трехлетней борьбы — 1386–1389 гг. — Маркиан был изгнан из города. Такой по существу компромиссный исход всего столкновения свидетельствует о том, что еретика поддерживали достаточно мощные силы, с которыми охранителям было опасно вступать в борьбу.
Описанные выше еретические явления имели в основном лишь местное распространение. Значительно шире по своему размаху было движение стригольников, появившееся в середине XIV в. в Пскове и распространившееся оттуда на Новгород и Тверь, а затем перебросившееся и в Москву. Происхождение наименования этого движения остается до сих пор неясным.
Имеются косвенные свидетельства в пользу того, что в 40-х годах XIV в. еретическая идеология стригольников
В третьей четверти XIV в. в Новгороде развернулась яростная классовая и религиозная борьба, выражавшаяся в вооруженных побоищах, пожарах, расправах. Борющиеся силы оказались сложным образом переплетенными. Основной рубеж пролегал между феодальной аристократией, с одной стороны, и «черными людьми» — с другой; отдельные группировки бояр не упускали, однако, возможности при удобном случае опереться на городские низы. Поскольку боярско-феодальная партия была заинтересована в сохранении независимости от Москвы, демократические массы горожан в своей борьбе против бояр пытались снискать поддержку московских великих князей и находившихся с ними в союзе московских митрополитов. С другой стороны, новгородские церковники поддерживали феодально-сепаратистские тенденции, так что борьба против них объективно ставила стригольничество, как и всякое другое антицерковное движение, в благоприятное положение по отношению к Москве. В этих сложных условиях и происходили столкновения, доходившие до настоящих сражений между жителями разных «концов» города, в которых обе стороны, как пишет летописец, «биле и лупиле» друг друга. К середине 70-х годов верх взяла боярско-церковная партия, что выразилось в расправе с тремя вождями стригольничества и в последовавшей затем кампании террора против его приверженцев.
Московские власти, не без злорадства в отношении к новгородским правящим кругам следившие за событиями, не могли все же открыто стать на сторону еретиков, тем более что их идеология в какой-то мере наносила удар и по всей русской церкви. Двойственная позиция митрополии сказалась и в нескольких посланиях митрополита Фотия, направленных против ереси: осуждая ее в принципе, Фотий все же не призывал к истреблению еретиков, а больше говорил об их вразумлении и примирении с церковью 79. Похоже на то, что Москва хотела обезоружить новгородско-псковские власти в их борьбе против стригольничества: она ориентировала их на заведомо недейственные в тех условиях методы идеологической борьбы. Видя их неэффективность, власти шли по пути террора. В конце 20-х годов XV в. псковские руководители похвалялись тем, что они переловили у себя всех без исключения еретиков и засадили их в тюрьмы 80.
Во второй половине XV в. антицерковная борьба развернулась с новой силой, и ее размах превзошел масштабы прежнего стригольнического движения. Новая идеология, продолжавшая традиции стригольничества, получила название ереси жидовствующих. Это было, конечно, не самоназванием, а ругательной кличкой, данной противниками.
Центром формирования новой ереси в последней трети XV в. был опять-таки Новгород. Церковные летописцы и обличители жидовствующих связывают их появление с приездом в Новгород в 1471 г. еврея Схарии, прибывшего в свите литовского князя Михаила Олельковича, приглашенного «на кормление» новгородцами. Согласно этой версии, Схария совратил в свою веру новгородских попов Дениса и Алексея, в свою очередь развернувших широкую пропаганду, откуда и пошло все движение81. В этой версии содержится кое-что неправдоподобное. О Схарии больше не сохранилось никаких достоверных известий, и эта фигура выглядит почти мифологически. С другой стороны, при анализе источников всплывает реальная фигура некоего чернеца Захара, возглавлявшего монастырь в Немчинове. Похоже на то, что подлинное имя основателя движения — Захара полемисты-разоблачители превратили в еврейское имя Схария, чтобы сделать новую ересь более одиозной в глазах православных. К тому же она оказывается не такой уж новой: через Захара протягивается прямая нить к стригольничеству.