История религий. Том 1

Крывелев Иосиф Аронович

Новое положение окончательно закрепилось после того, как Византийская империя пала и исчез мировой центр православия. Более того, возникли условия, все определеннее возводившие в этот ранг Московское государство.

Идеологи русской православной церкви быстро сориентировались в новой обстановке и выдвинули теорию «третьего Рима». В развернутом виде ее сформулировал псковский игумен Филофей в своих посланиях Ивану III. Первый Рим, писал он, погиб из-за тех ересей, которым он позволил укорениться в раннехристианской церкви, второй (Византия) пал потому, что заключил унию с безбожными латинами, теперь историческая эстафета перешла к Московскому государству, каковое является третьим Римом и последним, ибо четвертому не бывать. Залогом этого служит непоколебимая верность московского государя православной вере. «…Да ведает твоя держава, благочестивый царь, — писал Филофей великому князю, — что… один ты во всей поднебесной

христианам царь»⁶². Такая установка была выгодна церкви в том отношении, что незыблемость «третьего Рима» ставилась в зависимость от сохранения его верности православию, а оценка степени этой верности входила, конечно, в компетенцию церкви. Возвеличение великокняжеской власти имело своей оборотной стороной огромные выгоды для церкви.

Но в истории бывало и так, что руководители церкви выступали в союзе с боярско-феодальной фрондой против великокняжеской власти. Примером может служить борьба митрополита Геронтия с Иваном III. Внешние поводы этой борьбы оказывались различными. Наиболее известным из них был обрядовый спор по вопросу о том, как следует совершать крестный ход при освящении новых церквей: «посолонь» или «противу солнца». Князь отстаивал первый способ, митрополит — второй. Надо полагать, что характер решения этого вопроса ни в какой степени не интересовал ни того, ни другого. Но нужно было основание для того, чтобы обвинять противную сторону в таком тяжком преступлении, как ересь.

ЦЕРКОВНАЯ ИЕРАРХИЯ, ДУХОВЕНСТВО, МОНАСТЫРИ

В период феодальной раздробленности центральная власть митрополита в отношении местных епархий была столь же условной и непрочной, как и власть великих князей в отношении удельных, — церковь тоже была феодальной.

Функции архиереев по существу мало отличались от функций светских феодалов. Они были «владыками». Такое наименование сохранилось и в дальнейшем за православными епископами; хотя в позднейшие времена оно было лишь формой почетного титулования, но по своему происхождению это слово отражает реальные отношения, ибо епископы были в действительности феодальными владыками.

Главной функцией архиерейского управления была финансовая. Помимо пошлин, податей, даней, оброков, которые взимались в пользу епископов непосредственно с населения церковных земель, владыки в финансовом отношении опирались на доходы с приходского духовенства своей епархии. Священник был для архиерея прежде всего податной единицей; в официальных документах приходское духовенство именовалось «тяглыми попами»⁶³, что составляло и по форме, и по существу аналогию с зависимым крепостным крестьянством. Помимо регулярно взыскиваемых платежей архиереи эпизодически грабили подчиненное им духовенство при помощи единовременных мероприятий, среди которых большую роль играли периодически предпринимаемые разъезды по епархии. Каждый приезд архиерея, как правило, с большой свитой в тот или иной населенный пункт означал для местного духовенства обязанность обильного кормления всех приехавших, а также снабжения их продовольствием и различными ценностями на дорогу. Нередко после отъезда архиерея с его свитой не только жилища, но и закрома, и кладовые священнослужителей оказывались опустошенными, а самим им приходилось долгое время оправляться от такого разорения при помощи усиленных поборов с прихожан.

Помимо финансовой функции епископские кафедры выполняли также и судебную. Последняя имела большое финансовое значение, ибо была связана с многосложной системой пошлин и штрафов, да и налагавшиеся судом наказания чаще всего сводились именно к взносам в архиерейскую казну.

Для выполнения таких многотрудных, хотя и довольно однородных, функций епархиям нужно было создать большой и разветвленный аппарат. Лишь на ранних стадиях своего формирования он замещался лицами духовного звания, но уже с XIV в. они вытесняются светскими чиновниками. Их номенклатура довольно многообразна: десятильники, дворецкие, дьяки, тиуны, праветчики, волостели, приказчики составляли многочисленный чиновничий аппарат епархий, имевший по существу отдаленное отношение к вероисповедным и вообще духовным делам. Как и аппарат светской власти князей, он весь стоял «на мзде». Царившие в нем взяточничество, продажность, самодурство порождались и обеспечивались господствующей бесконтрольностью и равнодушием архиереев к собственно религиозной стороне их функций и деятельности.

Все сказанное относится и к высшему звену церковной иерархии — митрополитам и их аппарату, к сфере интересов митрополита и его окружения, к их образу жизни. Митрополит был самым богатым из церковных иерархов. По писцовым книгам 1492–1508 гг., владения митрополита составляли около 100 тыс. десятин земли и около 4 тыс. дворов крепостных крестьян. Его денежные доходы составляли сотни тысяч рублей⁶⁴.

При митрополите состоял многочисленный двор, включавший духовенство и светских чиновников в количестве нескольких сот человек, — вероятно, он не уступал по численности и по богатству функций великокняжескому ^б5. Образ жизни иерархов церкви был роскошным. Обжорство и пьянство при митрополичьем дворе достигали исключительных масштабов.

Сказанное в полной мере относится и к монастырям.

В рассматриваемый период состав монастырской братии сильно изменился в сравнении с первыми столетиями христианства на Руси. Люди поступали в монастыри далеко не всегда в целях перехода к аскетическому образу жизни. Часто постригались бояре и богатые дворяне, приходившие в монастырь с большими деньгами и продолжавшие здесь прежний образ жизни. Чем дальше, тем все больше становилось среди монахов и монахинь «штрафных», постриженных подчас насильно их родными или властями. Нередко бояре или князья заставляли постригаться не угодивших им жен или своих политических соперников и противников. Помимо того многие монастыри стали каторжными тюрьмами, где в ужасных условиях содержались люди, признанные преступниками великокняжеским или митрополичьим судом. Соловецкая и Спасо-Евфимьевская (в Суздале) монастырские тюрьмы служили могилами для заключенных — людей, которых оставляли заживо гнить в монастырских казематах и ямах⁶⁶. В самих же монастырях наряду с богатыми пострижен-никами были и «богорадь» — чернь, бедняки, принятые без вклада или с бедным вкладом, отрабатывавшие свое содержание тяжелым трудом.

Монастыри на Руси были к концу XV в. самыми крупными и богатыми землевладельцами. По данным иностранцев, посещавших Русь в середине XVI в., монастырское владение распространялось на одну треть всех земель государства. Такую цифру сообщил англичанин Адам Климент, побывавший на Руси в 1553 г.⁶⁷ Иван Грозный, по свидетельству англичанина Горсея, говорил, что монастыри «захватили себе в собственность третью часть… городов, посадов и деревень нашего государства…» ⁶⁸. Когда Иван III отобрал у новгородских монастырей в 1478 г. половину принадлежавших им земель, это составило: по Юрьевскому монастырю — 10 800 десятин, по Аркадьевскому — около 4995, по Благовещенскому — 3795, по Никольскому — 3765 десятин. Кирилло-Белозерский монастырь владел в середине XVI в. только одной пашенной землею до 43 800 десятин, во владении Троице-Сергиевой лавры в конце XVI в. было лишь пожертвованных на помин души до 113 040 десятин⁶⁹. Все эти земли были заселены крестьянами разных степеней зависимости, трудившимися на прокормление иноков, «спасавшихся» в святых обителях.

Идея монашеского «пустынножительского» образа жизни давно превратилась на Руси в свою противоположность. В XI в., как свидетельствует Житие Феодосия Печерского, человек мог стать монахом, лишь внеся в монастырь немалый денежный и натуральный вклад. Феодосий обошел возникшее здесь затруднение тем, что пристроился к пещерному монастырю игумена Антония. Показательно, однако, что уже тогда отшельнический быт пещерных монахов вызывал благочестивое изумление. Вскоре Киево-Печерский монастырь перестал выделяться из остальных. Уже в Житии Феодосия Печерского, написанном Нестором, сообщается о селах, которые дарились его монастырю богомольными князьями и боярами. «…Так что Печерская обитель, — сообщает Б. В. Титлинов, — уже в то древнее время была богатым земельным владением»⁷⁰. И тогда, и в дальнейшем аскет, уходивший в «пустынь» и ведший там подвижническую жизнь, независимо от того, было ли это проявлением неподдельного фанатизма или «благочестивым обманом», выделялся среди огромной массы бездельников, пользовавшихся в монастырях условиями привольной и даже роскошной жизни. Слово «монах», буквально означающее «один, одинокий», утратило свой смысл.

По мере того как монастыри богатели, монашеская жизнь теряла свой аскетический смысл для все большей части монастырской братии. Это выражалось не только в практиковавшихся «безмерном упивании» и «блудном объядении», но и в той свободе, которой фактически пользовались «плотское похотение» и «содомская пагуба»⁷¹. Во многих монастырях, как засвидетельствовано в ряде документов, процветали всевозможные извращения, как позаимствованные из «мира», так и культивировавшиеся специально в монастырях. Б. В. Титлинов пишет: «…не было, кажется, принципа в монашеских уставах и правила в церковных постановлениях о монашестве, которые бы не подверглись нарушению» ⁷². Русская православная церковь не отличалась в данном случае от католической, а ее обители — от тех западных монастырей, жизнь которых была объектом сатирических описаний литераторов эпохи Возрождения.