История России в мелкий горошек

Володихин Дмитрий Михайлович

Когда Александр I взошел на престол и обещал править «по уму и сердцу бабки своей Екатерины», многие из старых сотрудников покойной императрицы докучали молодому государю записками, рассказывая, как и что делала его августейшая бабушка, и в том числе, что думала о государственном управлении. В.С. Попов, когда-то правитель канцелярии светлейшего князя Потемкина, а после его смерти секретарь Екатерины, человек очень образованный, умный и не лишенный внутреннего благородства, решил поведать Александру один из своих разговоров с императрицей. «Дело зашло о неограниченной власти ея не только в Российской империи, но и в чужих землях, – писал старик. – Я говорил ей с изумлением о том слепом повиновении, с которым воля ея везде была исполняема и о том усердии и ревности, с коими старались все ей угождать. «Это не так легко, как ты думаешь, – сказала она. – Во-первых, повеления мои не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению… Я разбираю обстоятельства, изведываю мысли просвещенной части народа и по ним заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. Когда уже наперед я уверена об общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие видеть то, что ты называешь «слепым повиновением» – вот основание власти неограниченной. Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям и мнению народному, и когда в оном я бы последовала одной своей воле… Во-вторых, ты ошибаешься, когда думаешь, что вокруг меня все делается только мне угодное. Напротив того: это я, которая принуждая себя, стараюсь угождать каждому, сообразно с заслугами, достоинствами, склонностями и привычками, и поверь мне, что гораздо легче делать приятное для всех, нежели, чтобы все тебе угождали».

В книге Радзинского есть любопытный пассаж. Описывая утро императрицы, автор говорит: «Екатерина терпелива и вежлива со слугами. Она не забывает, что еще недавно хотела отменить крепостное право. Но не отменила». Веская причина для вежливости! При чтении этих строк мне вспомнился один из слезливо-музыкальных индийских фильмов, очень популярных у нас в советское время. Там уличную танцовщицу старались перевоспитать как принцессу. Утром она кричала служанке из постели: «А ну подай мне кофе!», и учитель останавливал ее словами: «Сядь в кровати, улыбнись горничной, пожелай ей доброго утра, скажи «пожалуйста», поблагодари и не забудь отпустить». Екатерина II была вежлива со слугами не потому, что хотела отменить крепостное право, а потому, что была хорошо воспитана. Она родилась настоящей принцессой и, образно говоря, могла почувствовать андерсеновскую горошину, спрятанную хоть под сто тюфяков.

Что же касается крепостного права, то рассуждение типа «хотела, но не отменила» здесь не подойдет. Почему не отменила? Из авторских строк напрашивается самый легкий ответ: расхотела. Галантный век – век женских капризов, хотела бы подольше, глядишь крестьяне в России стали бы свободными раньше на целое столетие. Но нет, все дамская ветреность!… А вот Екатерина называла свой век «железным», а не «галантным». Может, и логика была иная, чем у Радзинского?

Мы далеки от мысли, будто наш высокообразованный автор не знает, что Екатерина II думала о крепостном праве в России. Строки из ее записки о «Москве и Петербурге», посвященные этому сюжету, широко известны в литературе. Однако читатель-то не специалист-историк, ему они могут быть незнакомы, и Радзинский «забывает» познакомить свою доверчивую (надеемся, что уже не очень доверчивую) аудиторию с мнением императрицы-крепостницы. «Предрасположение к деспотизму… прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами, – писала Екатерина. – Ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления. Едва посмеешь сказать, что они такие же люди, как мы, и даже когда я сама это говорю, я рискую тем, что в меня станут бросать каменьями; чего я только не выстрадала от такого безрассудного и жестокого общества, когда в комиссии для составления нового Уложения стали обсуждать некоторые вопросы, относящиеся к этому предмету, и когда невежественные дворяне, число которых было неизмеримо больше, чем я могла когда-либо предполагать,… стали догадываться, что эти вопросы могут привести к некоторому улучшению в настоящем положении земледельцев, разве мы не видели, как даже граф Александр Сергеевич Строганов, человек самый мягкий и в сущности самый гуманный,… с негодованием и страстью защищал дело рабства… Я думаю, не было и двадцати человек, которые по этому предмету мыслили гуманно и как люди… Я думаю, мало людей в России даже подозревали, чтобы для слуг существовало другое состояние, кроме рабства».

Это не письма к европейским просветителям, это заметки для себя, что называется, в стол. Екатерина II была первой из русских государей, кто вообще поставил перед собой и своими последователями на престоле вопрос о необходимости отмены крепостного права. Каждый следующий император делал несколько шагов в этом направлении. Винить их можно в медлительности и страхе перед дворянством, но не в непонимании проблемы в целом. И вот парадокс: предшественники Екатерины II даже не задавались подобной проблемой – и к ним ни историки, ни потомки не предъявляют претензий по поводу крепостного права. Ни к Анне Иоанновне, ни к Елизавете Петровне… Стоило же Екатерине II поднять вопрос, как в нее полетели «каменья» – не отменила!

Причин, по которым отмена крепостного права тогда не состоялась и не могла состояться, было множество: неготовность общества, сопротивление дворянства… Не последнее место в их ряду занимает чисто экономический фактор – на уровне развития России того времени крепостное хозяйство давало значительный экономический эффект и обеспечивало стабильный экономический рост страны. Однако было бы неверно сказать, как долгие годы делала советская историография, что Екатерина II не предпринимала никаких шагов для постепенного ограничения крепостного права в России. По секуляризации церковных земель в 1764 г. от крепостной зависимости освободилось порядка 2 миллионов бывших монастырских крестьян, они перешли в категорию государственных, т. е., по понятиям того времени, вольных крестьян, обладавших гражданскими правами, например посылавших своих депутатов в Уложенную комиссию. Императрица подписала указ, запрещающий свободным людям и отпущенным на волю крестьянам вписываться в крепостные, поступая на службу к господам. Для вновь учрежденных городов правительство специально выкупало крепостных крестьян и превращало их в горожан, т. е. «вольных бывателей».

Этих сведений нет ни в школьных, ни в вузовских учебниках, с ними знаком сравнительно узкий круг специалистов. Зато ни один автор учебной литературы не прошел мимо знаменитых «бесчеловечных» указов Екатерины II: в 1765 г. помещикам разрешалось ссылать своих крепостных в Сибирь с зачетом их как рекрутов, а в 1767 г. крестьянам запрещалось жаловаться на своих господ императрице. При этом даже не пояснялось, что ссылаемые в Сибирь крестьяне до места часто не доезжали, их помещали на поселения в малолюдных осваиваемых районах страны, переводя в категорию государственных, т. е. вольных крестьян. Жалобы же крестьян не отменялись вовсе, а просто переключались с императрицы на нижние судебные инстанции. Примером тому служит дело помещицы-изуверки Салтычихи, расследованное на основании жалобы крепостных уже после подписания указа.

И опять мы упираемся в вопрос о подробностях. Меняют ли они наши знания об эпохе? Или ими можно пренебречь и лицо века останется прежним? Мы надеемся по крайней мере, что читатели если не заметят в Екатерине II «другого человека», чем принято считать в расхожей исторической литературе, то по крайней мере расширят свои знания о ней и задумаются: так ли уж соответствует ее образ образу жестокой крепостницы, которая под маской просвещенного монарха, зверски расправлялась с ростками дворянского либерализма и крестьянской вольности?

КОРОЛЯ ИГРАЕТ СВИТА

Я… встречала множество

людей, которые казались мне

гораздо умней меня…

Екатерина II

Один из исторических анекдотов рассказывает, как во время «Великого посольства» Петра I в Европу в 1697-1698 гг. в его присутствии между иностранными придворными зашел спор, что полезнее: умный государь или умные министры при глупом монархе? Ради забавы спросили мнение молодого московского царя. Петр ответил, что умный государь и помощников подберет себе толковых, а дурак – разгонит самых талантливых министров и не даст им работать.

Блеском своего царствования Екатерина II, осознававшая себя продолжательницей реформаторских начинаний Петра, была не в последнюю очередь обязана тем людям, которые ее окружали. Их уму, таланту, предприимчивости и работоспособности. На протяжении 34 лет окружение императрицы менялось, уходили те, кто не выдерживал напряжения кропотливого повседневного государственного труда или не мог устоять в политических интригах, им на смену приходили другие яркие личности, чтобы заняться новыми, чрезвычайно тяжелыми делами. Меняя «выработавшихся» сподвижников, императрица тем самым укрепляла свое собственное положение на престоле – общество чувствовало перемену и гасило нараставшее было недовольство до нового всплеска и новой перемены людей у кормила власти. Так монархия стабилизировала самое себя. В этом не было злой воли царицы, а была осознанная государственная необходимость дать стране сравнительно долгий период стабильности, который обычно обеспечивает длинное правление.

Приглядимся внимательнее к тем государственным деятелям, которых Радзинский поместил рядом с Екатериной II. И начнем с лица, на первый взгляд малозначительного, не выступавшего на первый план и не претендовавшего на роль политика. Мария Саввишна Перекусихина – главная камер-юнгфера императрицы, ее близкая подруга. С ней в комнате Екатерины читатель сталкивается раньше других.

«Пожилая некрасивая женщина входит в спальню. Это знаменитая Марья Саввишна Перекусихина – первая камер-фрау ее величества, наперсница и хранительница всех тайн… «Никого у меня нет ближе этой простой, полуграмотной женщины. Я знаю: она любит меня. В наш век, когда мужчины так похожи на женщин и готовы продать себя за карьеру при дворе, – сколько знатных куртизанов сваталось к Марье Саввишне! Она всем отказала. Не захотела меня бросить… Когда я болею, она ухаживает за мной. А когда она болеет, я не отхожу от нее. Недавно мы заболели обе. Но она лежала в беспамятстве. И я в горячке плелась до ее постели… И выходила! Ибо коли она помрет – у меня никого!»