История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II
Шрифт:
Но если вышедших на отруба крестьян в 1910-е гг. в шутку называли «столыпинскими помещиками», то теперь их без всяких шуток стали звать «кулаками». «Кулаков» большевики боялись – это были независимые от них «достаточные» хозяева, которые, располагая экономической свободой, могли пожелать и свободы политической. Чтобы тормозить рост «сельской буржуазии», большевики теснили «кулаков» налогами. В 1926 г. постановлением Совета труда и обороны было запрещено продавать тракторы единоличным хозяевам. Оставшиеся в деревне помещики получили в 1918 г. наделы наравне с крестьянами, но 3 апреля 1925 г. вышел закон «О лишении бывших помещиков права на землепользование и проживание в принадлежавших им до Октябрьской революции хозяйствах». Местные сельсоветы не спешили его исполнять, и в 1926 г. потребовался повторный закон на ту же тему. Не дожидаясь репрессий, бывшие помещики бросали свои усадьбы и скрывались в многолюдных городах, порой меняя даже фамилию.
В промышленности шло упорядочение повальной национализации 1918–1920 гг. Государство оставило за собой «командные высоты» – примерно три четверти объема продукции. Крупные предприятия объединялись в тресты, которые должны были работать на коммерческой основе. Мелкие предприятия возвращались прежним владельцам в собственность или в аренду. В 1920 г. был принят план постройки государственных электростанций ГОЭЛРО. Установленная мощность электростанций увеличилась с 1,2 млн кВт в 1922 г. до 1,8 млн кВт в 1928 г., удвоилось производство электроэнергии. Это была единственная отрасль, которая за время НЭПа значительно превзошла дореволюционный уровень.
Производство в целом, оправившись от обвала времен военного коммунизма, подошло в 1928 г. к уровню 1913 г., а в некоторых отраслях превзошло его. На территории, которая к 1928 г. контролировалась СССР, в 1913 г. было произведено промышленной продукции на 6391 млн золотых рублей, в 1927 г. – на 6608 млн тех же рублей; сельскохозяйственной продукции в 1913 г. – на 12 790 млн рублей, в 1927 г. – на 12 775 млн рублей. Стали выплавлялось 102 % от уровня 1913 г. (в сравнимых границах), хлопчатобумажных тканей производилось 104 %. Угля – 105 %, нефти – 112 %. В 1925 г. была воссоздана Всероссийская Нижегородская ярмарка. Но за первые 11 лет большевицкой власти в России другие цивилизованные страны в своем экономическом развитии ушли далеко вперед, а Россия «выпала» из первой «группы» стран, лидирующих по темпам экономического роста (США, Япония, Швеция).
Цены на промтовары были высокими, качество – низким, крестьяне требовали больше денег за свои товары. К тому же после ликвидации крупного капитала деньги на развитие промышленности брать было неоткуда, и в городах росла безработица. Одновременно появились люди, разбогатевшие на торговле, так называемые нэпманы.
В годы НЭПа большевицкий режим достаточно спокойно относился к забастовкам на государственных предприятиях, рассматривая их как неизбежное зло, порождаемое «узкими местами» народного хозяйства и произволом местной администрации. Лидер советских профсоюзов Михаил Томский на пленуме ЦК ВКП(б) в июле 1928 г. отмечал с иронией, что в России рабочие выигрывают больше стачек, нежели их товарищи за рубежом. Средняя зарплата рабочих в промышленности составляла 20–30 золотых рублей в месяц, а у высококвалифицированных поднималась до 45–50.
В городе, как и в деревне, НЭП был решением неустойчивым, а потому временным: очень быстро полусвободные товарно-денежные отношения в стране стали несовместимы с политическим господством большевиков.
Мнение историка:
«Экономическая система, существовавшая в России вплоть до 1927 г., была неким гибридом социализма с капитализмом, в котором причудливо переплетались черты того и другого… От подлинно социалистической системы она отличалась в такой же степени, как и все остальные реформы, проводившиеся в период НЭПа; от капиталистической модели развития ее отличал государственный контроль над экономикой, особенно в области внешней торговли». – Г. Вернадский. Русская история. С. 357.
Восстановление хозяйства было невозможно в условиях того правового беспредела, который царил в стране после декрета 22 ноября 1917 г., разрушившего судебно-правовую систему. С началом НЭПа деятельность разных органов внесудебной расправы большевики ограничили и сделали попытку восстановить судебную систему. В 1922–1923 гг. были приняты первые большевицкие Уголовный, Уголовно-процессуальный и Гражданский кодексы. Как и к финансовой реформе, к их разработке привлекались дореволюционные специалисты. Они старались восстановить хотя бы часть процессуальных гарантий судебных Уставов 1864 г. Гражданский кодекс 1923 г. и сейчас оценивается очень высоко. Некоторые юристы считают его лучшим гражданским кодексом за всю историю России (до революции гражданского кодекса в России не было).
Но уже с 1924 г. эти гарантии стали размываться. Прокуроры и следователи были постепенно выведены из судебного ведомства, следствие было подчинено обвинению. Этот процесс завершился созданием чисто административного ведомства – Прокуратуры СССР, которую в 1933 г. возглавил А.Я. Вышинский. Судебная система как отдельная ветвь власти перестала существовать. Суды потеряли контроль за обоснованностью задержания подозреваемого, возможность возбуждать и прекращать производство по уголовным делам. Дела стали решаться заочно, на основании письменных материалов, а то и телефонных звонков из партийных кабинетов.
ЧК была 6 февраля 1922 г. реорганизована в ГПУ – Государственное политическое управление, ставшее 15 ноября 1923 г. ОГПУ – Объединенным государственным политическим управлением, единым для всех республик СССР. Юристы пытались ограничить полномочия ГПУ, но тщетно. Заместитель Дзержинского И.С. Уншлихт доказывал необходимость внесудебных репрессий: «Есть целый ряд дел, по которым в трибуналах из-за отсутствия фактического материала будут вынесены оправдательные приговоры, в то время как у нас имеется агентурный материал, вполне достаточный для строгого приговора вплоть до высшей меры наказания». «Красный террор» на несколько лет сократился, но не прекратился.
Е.И. Сафонова. Московские текстильщики в годы нэпа: квалификация и дифференциация в оплате труда // Экономическая история. Ежегодник. 2000. М.: РОССПЭН, 2001.
М.Я. Ларсонс. На советской службе. Записки спеца. Париж: La Source, 1930.
С. Есиков. Российская деревня в годы НЭПА. К вопросу об альтернативах сталинской коллективизации (по материалам Центрального Черноземья). М.: РОССПЭН, 2010.
3.1.4. Национальная политика большевиков
После победы в Гражданской войне большевики начали претворять в жизнь проекты «развития угнетенных народностей бывшей Российской империи». В марте 1921 г. в третьей части своей резолюции Х съезд РКП(б) провозгласил необходимость развития национальных культур, работы по созданию судопроизводства на национальных языках, организации соплеменной большинству населения местной советской власти, подготовку руководящих национальных кадров и обучение местным языкам, обычаям и традициям тех русских коммунистов, которые будут направляться на работу на национальные окраины. Другое положение той же резолюции определяло курс на «хозяйственное выравнивание развития промышленности в национальных регионах», при одновременном «отстранении местных эксплуататорских элементов и классов, церковников и феодалов». В четвертом пункте третьей части резолюции X съезд обещал предоставление всей возможной помощи малым и отсталым народам для осуществления скорейшего их развития. ХII съезд РКП(б) в апреле 1923 г. вновь указал на особую важность для коммунистов активности в решении национального вопроса.
В противоположность общепринятому в начале XX столетия мнению, что только национальная идея может успешно объединить государство, русские коммунисты в 1920-е гг. уделяли основное внимание не главенству русской народности, но развитию всей полноты этнического многообразия при одновременной борьбе с естественно главенствующим положением русских в подвластной им стране. «Великорусский шовинизм, – провозглашают оба съезда, – враг для Советского Союза более опасный, чем местный национализм». Резолюция X съезда подчеркивала «необходимость борьбы с переселенческой политикой царизма, когда русским колонистам отдавались лучшие пахотные земли, а коренных жителей изгоняли в бесплодные пустыни». Резолюция далее отмечала, как весьма положительный факт, что «на Тереке и в Туркестане уже отбирают землю у кулацких элементов из русских крестьян и казаков и возвращают эту землю туземцам». Делегат съезда Георгий Сафаров сообщал, что «сносятся целые кулацкие поселки, количество выселяемых из Средней Азии кулаков и казаков – сотни тысяч». Другими словами, лишалось средств существования практически все европейское переселенческое население Туркестана, зачисленное в кулаки и казаки. И лишалось оно прав на жизнь по воле Российской компартии, 72 % членов которой в 1922 г. составляли этнические русские.
В 1918–1922 гг. большевики создали множество автономных республик и областей, назвав само созданное ими государство федеративной республикой. Националистические движения в это время, малочисленные и сравнительно слабые, были только на Волге, Урале и Северном Кавказе, в Туркестане. Но национальные территориальные образования возникли не только здесь, но и в тех местах России, где коренные народы и вовсе не помышляли о национальной автономии – например, на Дальнем Востоке, в Сибири, на Севере. Сами национальные движения, там, где они были мало-мальски влиятельны, жестоко подавлялись, но народам, от имени которых говорили националисты, предоставлялось широкое культурное самоуправление с элементами собственной государственности. Так, после присоединения Азербайджана были арестованы тысячи членов правившей в республике националистической партии Мусават. Её лидеры были убиты почти сразу же в Баку, а другие идейные азербайджанские националисты, выжившие после нескольких лет издевательств в местных тюрьмах, – отправлены в Соловецкий лагерь, где почти все погибли или покончили собой, не выдержав нечеловеческого обращения.
Свидетельство очевидца
Выживший после 30 лет тюрем, поселений и лагерей Олег Волков вспоминал свою встречу на Соловках в 1927 г. со старостой сидевших в лагере мусаватистов: «Я решил умереть, – твердо сказал нам староста. – Не потому, что разлюбил жизнь. А потому что при всех обстоятельствах мы обречены. Большинство из нас не переживет зиму – едва ли не у всех туберкулез. Оставшихся всё равно уничтожат: расстреляют или изведут на штрафных командировках… Мы и на Соловки-то привезены с тем, чтобы покончить с остатками нашей самостоятельности. В Баку мы для них реальные и опасные противники… Но не стоит об этом. Мы и наши цели слишком оболганы, чтобы я мог коротко объяснить трагедию своего народа… – Он закрыл глаза и долго молчал. На осунувшемся его лице мы прочли волю человека, неспособного примириться с отвергаемыми совестью порядками. – Так уж лучше так, не сдавшимся. – Напоследок он пошутил: – Я потребовал перевода с острова… в солнечную Шемаху! Случится мимо ехать – поклонитесь милым моим садам, кипарисам, весёлым виноградникам… Прощайте, друзья: таких русских, как вы, мы любим». Я не помню имени этого героя азербайджанского народа, хотя не забыл его черты: высокий, смуглый красавец с открытым лбом над густыми бровями и умным внимательным взглядом. Знаю, что был он европейски образован, живал в Париже и Вене». – О.В.Волков. Погружение во тьму. М., 1992. С. 77.