История русского романа. Том 1

Бушмин А. С.

Огромным завоеванием, новаторством Толстого явилось то, что он показал духовный мир своего героя, весь совершающийся в нем сложный психологический, интеллектуальный процесс как результат переработки тех живых, непосредственных впечатлений и наблюдений, которые он почерпнул в общении с мужиками. [621] Тем самым художник поставил духовный мир героя на такую реальную почву, которая действительно «управляла» им. Толстой всё время и не тайно, а активно и открыто сопровождает своего героя в его странствовании по жизни мужиков. По всему рассказу он разбрасывает замечания о смущении князя, о его растерянности, моральной усталости, угрызениях совести, колебаниях, приступах сомнения и тоски; герой чувствует себя как будто виноватым, он постоянно совестится, краснеет перед тем, что сам же говорит и делает или предполагает делать. В такие нравственно — психологические детали отношений героя из дворян и крестьян не входил никто из прозаиков школы Гоголя. Между тем именно в них и раскрывается драматически нарастающее ощущение героем всей несправедливости существующих основ

помещичье — крестьянских отношений.

621

О тесном сплетении конкретных наблюдений с миром мыслей и чувств героев Толстого см.: А. Скафтымов. Статьи о русской литературе. Саратовское книжн. изд., 1958, стр. 258–281.

Сила Толстого именно в том и состояла, что его герой, столкнувшись с реальными фактами деревенской жизни, сам, под неумолимым воздействием этих фактов, приходит к осознанию невозможности для помещика понять народ и служить ему. Нравственные страдания на такой почве не были знакомы предшественникам Толстого. Никто из них не показал с такой художественной силой, как Толстой, всю невозможность взаимного понимания барина и мужика, непримиримую противоположность крестьянской и господской жизни.

Рассказ «Утро помещика» исчерпывающе объясняет, почему «Роман русского помещика» не был завершен. Личные убеждения и искания Толстого органически сливались с планами Нехлюдова, но ни в жизни, ни в литературе Толстой не мог дать в силу объективных обстоятельств, раскрытых в рассказе «Утро помещика», положительного решения главного для него вопроса жизни. Это со всей силой и прозвучало, как естественный вывод из отношений Нехлюдова с мужиками, в итоговой части рассказа, в которой герой, оставшись наедине с собою, мысленно представил себе свою жизнь в деревне и дал ей суровую оценку. Но завершается рассказ симптоматичными словами, свидетельствующими о том, что искания Нехлюдова могут быть продолжены, что они еще впереди и могут быть совсем другими. В воображении князя представилась вольная, счастливая жизнь Илюши (одного из сыновей Дутлова) в извозе. «„Славно!“ шепчет себе Нехлюдов; и мысль: зачем он не Илюшка — тоже приходит ему». [622] Эта мысль, но вполне осознанно, как выражение уже сознательного идеала жизни, будет повторена почти буквально и Олениным, героем незаконченной повести «Казаки» (1852–1862).

622

Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 4, 1932, стр. 171.

На первый взгляд может показаться, что в художественной концепции жизни, воспроизведенной в повести «Казаки», Толстой отходит от типической, социально обостренной ситуации, изменяет тому видению действительности, которое выразилось в рассказе «Утро помещика». Дворянина Оленина он вывел из нищенской крепостной деревни и поставил в обстановку свободной жизни гребенского казачества и величественной кавказской природы, а в основу сюжета положил отношения героя с казачкой- красавицей Марьяной, его интимные переживания на почве этих отношений. Однако в этой обстановке и в избранной Толстым ситуации было свое глубокое содержание. Нехлюдов смысл своей жизни видел в том, чтобы делать добро мужикам, но у него еще не возникла потребность переделать свою натуру в мужичью. Оленин же сосредоточен на собственной личности, все его отношения с внешним миром вызывают в нем осознание своей испорченности и неполноты, перед ним возникает вопрос о необходимости переделки своей природы, слияния с физической и нравственной жизнью народа. Благодаря этому психологический анализ Толстого приобретает глубочайший социально — нравственный смысл. Автор наделяет своего главного героя способностью к практическому вслушиванию в себя, к беспощадному самонаблюдению и самоанализу, позволяющим герою быть совершенно посторонним, строгим судьей по отношению к самому себе. Толстой вскрывает стремление героя (а с этим стремлением сливаются и искания самого автора) понять и оценить себя с точки зрения жизни народа, для того чтобы изменить себя, освободить от власти дворянского общества. Таким образом, способность толстовского героя к беспощадному самоанализу возникает на объективной почве отношений тероя с действительностью и прежде всего с народной жизнью. Толстой наделяет своих героев, проникнутых сознанием лжи и пошлости современной им жизни, стремлением сбросить с себя и с окружающего быта все привычные, но лживые покровы и доискаться истины в отношениях людей и в их понятиях. Поэтому в восприятии жизни у этих героев постоянно скрещиваются два взгляда: один — официальный, принятый господствующим классом, другой — подтачивающий и разлагающий его, порождающий сомнение, заставляющий искать более высокий смысл, более справедливую точку зрения. Именно такими качествами душевной жизни обладают герои Толстого — Николенька Иртеньев, Нехлюдов, Оленин. В своей трилогии Толстой дал историю нравственного формирования личности. Смысл этой истории — освобождение от сословных предрассудков и лжи, раскаяние за свою эгоистическую жизнь, признание, что красота, добродетель и счастье неразрывны и их следует искать не в обществе красивых, образованных и богатых господ, а среди простых людей. С ядовитой иронией говорит Толстой о «побуждениях лжи», «тщеславии» и «легкомыслии» в поступках военных аристократов из «Севастопольских рассказов» (1855–1856). И он же заставляет их самих признаться во лжи своей жизни, признать суетность ее и спокойное величие народа.

Самый трудный вопрос реалистической художественной методологии состоит в том, чтобы аналитически показать, как осуществляется связь человеческой психики с внешней средой, повседневным бытом, изобразить эту связь как сложный, противоречивый, непрерывно изменяющийся процесс, вскрыть его предметное содержание, общий смысл и формы выражения и найти соответствующие средства художественного слова для живого воспроизведения всего этого. Уже в первых своих произведениях, особенно в повести «Казаки», Толстой приступил к решению этой труднейшей задачи, что имело исключительное значение для обогащения художественного метода не только романа критического реализма, но и романа социалистической эпохи.

Толстой, начиная с первых произведений, вступает на путь «разложения» души на противоположные начала. Как никто из художников до него, он в совершенстве и с предельной ясностью разлагает на составные части душевную жизнь человека. Художник с головой выдает своих героев в их самых интимных, осознанных и неосознанных, пока возникающих или только неуловимо промелькнувших, или вполне восторжествовавших движениях души. Но противоречивость «душевных частиц», их взаимная и постоянная борьба или сосуществование, сплетение и сцепление, развитие, гибель одних, торжество других — весь этот процесс, метко названный Чернышевским «диалектикой души», [623] не теряет у Толстого широкого нравственного и социального смысла, не замыкается в душные и темные рамки психики и антропологии. Поэтому в изображаемой Толстым «диалектике души», несмотря на ее запутанность, сложность и неуловимость, всегда видна ясная мысль, тот компас, который выводит читателя на широкий путь социально — нравственных проблем, волнующих художника.

623

Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, стр. 423.

Никто из предшественников Толстого так органически и ощутимо не слил повседневный быт с психологическим развитием, как это сумел сделать он. И поэтому психика в его изображении приобрела изумительно конкретный, предметный характер, а быт, вся обстановка, природа стали глубоко психологическими, «очеловеченными». Вот почему Толстого не удовлетворял стиль повестей Пушкина. В дневнике за 1853 год Толстой записал: «Я читал Капитанскую дочку и увы! должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара — не слогом, — но манерой изложения…, в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самых событий. Повести Пушкина голы как-то». [624]

624

Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 46, 1934, стр. 187–188.

Толстой нашел и собственные, оригинальные словесные формы для выражения «диалектики души». Он совершенно устраняет экспрессивные формы повествования, противопоставляет экспрессии Марлинского будничное и естественное, спокойное и уравновешенное повествование. В первых произведениях Толстой тщательно разрабатывает многообразные формы внутренних диалогов и монологов, в которых высказываются противоположные начала внутреннего «я» человека. Это было связано с задачей изображения героя, духовный мир которого находился в состоянии пытливых исканий, мучительного кризиса, раздвоения, борьбы с собственным характером. Уже в первых произведениях Толстой открыл, каким поражающим богатством душевных сил обладает его любимый герой, насколько сложен, противоречив духовный мир этого героя.

Антидворянский смысл первых произведений Толстого заключался в том, что писатель, исследуя внутреннее состояние дворянского общества, обнаруживает в нем такие характеры, которые своими нравственными запросами и сомнениями, думами об окружающей жизни, своим поведением и самоанализом свидетельствовали о невозможности нормальной, разумной и счастливой жизни в обстановке дворянского общества, нравственная жизнь которого основана на эгоизме, тщеславии и сословных предрассудках. Поэтому так естественно желание героев Толстого уйти из этого общества, забыть прежнюю жизнь, отказаться от сословных понятий и отдаться новой жизни, почувствовать полную свободу от стесняющих правил и представлений. На этой основе и возникает потребность вполне слиться с народной жизнью или всецело посвятить себя служению народу. Но ни то, ни другое пока не удается героям Толстого. И в этом опять видна верность художника правде. Побеждающим чувством у Оленина явилось ощущение стыда и неловкости перед народом и его жизнью, ложности своих желаний, их запутанности и несовместимости с народным взглядом на людей и их поступки. Придя к выводу, что для счастья жизни и удовлетворения высших нравственных потребностей человека необходимо в повседневной жизни совершать подвиг «самоотвержения» («Ведь ничего для себя не нужно…, отчего же не жить для других?» [625] ), Оленин стремится практически осуществлять свой новый взгляд на смысл жизни, свободный от тщеславной погони за славой и богатством, удобствами жизни и эгоистическими удовольствиями. Но на этом пути он, как и Нехлюдов, наталкивается на подозрительность и недоверие народа.

625

Там же, т. 6, стр. 78.

Если в повести «Утро помещика» Толстой иронически показал барский характер благодеяний Нехлюдова, то и в «Казаках» он явственно намекнул на сословно — эгоистическую природу идеалов Оленина. Освободив своего героя от сословных предрассудков и направив мысль Оленина на путь непосредственного слияния с народом, Толстой не показал торжества Оленина. Холодность расставания героя и Марьяны, ее безразличие к нему и увлечение своими заботами еще более подчеркивают мысль Толстого о разобщенности дворянства и народа.