История русского романа. Том 1
Шрифт:
Базаров готовит себя к революционной деятельности и вместе с тем сомневается в ее пользе. Вспышки раздражения по адресу народа, скептическое отношение не только к дворянскому мировоззрению, но и к своему собственному, делают часто Базарова — решительного бунтаря и революционера — человеком духовно раздвоенным.
Равнодушная и безразлично глухая ко всейу «вечность» не считается с каким-то случайно и ненадолго появившимся на ее поверхности «атомом». А между тем, рассуждает Базаров, «в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже…» (292). Разумное человеческое существо, остро ощущающее свою затерянность в огромном мире, дерзко заявляет о своем праве на жизнь, на бессмертие. Но «вечность», непреложные законы смены форм и существований отрицают это право. Вследствие этого Базаров и негодует: «Что за безобразие! Что за пустяки!» (292). В прямой связи с этим Базаров негодует «нигилистически» и на «Филиппа или Сидора» (294). Это тоже бунт против краткости жизни, которой человек не успевает даже распорядиться как следует. Тургенев подчеркивает не ущербность настроения Базарова, а его психологическую глубину и сложность. Базаров работает для «Филиппа или Сидора» и в то же время «ненавидит»
Тургенев наделяет своего героя качествами революционера, но осложняет его внутренний мир свойствами рефлектирующей личности, страдающей от сознания одиночества. В революционное сознание Тургенев внес черты психологии «лишних людей».
Таким образом, в идеях и настроениях Базарова революционно — демократическое начало тесно переплетено с элементами настроений, несродных наиболее передовой части революционеров — демократов 60–х годов. И всё же в образе Базарова Тургеневу, несомненно, удалось верно охарактеризовать некоторые главные особенности отношения молодого поколения разночинцев — демократов к самодержавно — крепостнической действительности. Беспощадным и безоговорочным отрицанием самодержавно — крепостнического строя, презрительной ненавистью к аристократизму, либерализму, дворянским принципам вообще, стремлением бороться за лучшие условия жизни для народа Базаров напоминает многих людей из разночинно — демократической среды. Несмотря на трагическое освещение фигуры Базарова, Тургенев верно отразил в этом образе многие черты настроений разночинной демократии в целом: вражду к барству, тунеядству, аристократизму, либерализму, стремление к ломке существующего строя. Навсегда прощаясь с Аркадием, Базаров говорит ему: «В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь — и уж воображаете себя молодцами, — а мы драться хотим. Да что! Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас… ты все-таки мякенький, либеральный барич…» (349). Этими словами, перекликающимися с знаменитым местом из статьи Чернышевского о «Политико — экономических письмах к президенту Американских Соединенных Штатов» Г. К. Кэре («Исторический путь — не тротуар Невского проспекта»), [750] выражается основа настроений тургеневского героя, всё же не утрачивающего веры в конечную правоту и победу своего дела.
750
Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. VII, 1950, стр. 923.
В творчестве Тургенева, и в частности в его романах, можно установить сложный сплав традиций пушкинской и лермонтовской психологиче- ской прозы с элементами гоголевской социально — бытовой сатиры. В «Отцах и детях» с достаточной ясностью обнаруживаются следы гоголевской композиции и гоголевской образной системы. С точки зрения композиционной разъезды Базарова и Аркадия Кирсанова по «дворянским гнездам» с целью «смотреть помещиков» (III, 226), подобно путешествию Чичикова, помогают автору нарисовать общую картину жизни русского поместного дворянства в соответствующую эпоху. За исключением Одинцовой, почти все лица, увиденные Базаровым и Аркадием в губернском городе, изображены с помощью приемов, близких к приемам гоголевской типизации. Охорашивающийся и самовлюбленный краснобай Колязин, с высоты своего сановного величия наводящий порядки в губернском городе, похож на Хлестакова. Несомненно в гоголевской манере создан Тургеневым образ заматерелого чиновника — взяточника, «председателя казенной палаты, сладкоглазого старика с сморщенными губами, который чрезвычайно любил природу, особенно в летний день, когда, по его словам, „каждая пчелочка с каждого цветочка берет взяточку…“» (226). Еще красноречивее фигура губернатора Бурдалу, который «пригласил Кирсанова и Базарова к себе на бал и через две минуты пригласил их вторично, считая их уже братьями и называя их Кайсаровыми» (226). Своей бестолковой суматошностыо и бесподобным апломбом, безудержной болтливостью и бестактностью Бурдалу напоминает одновременно и Хлестакова, и Ноздрева. Такое впечатление в дальнейшем усиливается указанием на его лихую расторопность в ведении «государственных дел», выразившуюся в том, что он «приказал своим чиновникам по особым поручениям носить шпоры, на случай если он пошлет их куда-нибудь, для скорости, верхом» (269–270). В мимолетном, почти молниеносном изображении губернатора Бурдалу сквозит явно гоголевское причудливое сочетание до-
бродушного юмора и ядовитой сатиры. Даже Евдокия Кукшииа, изображаемая на фоне этих человеческих диковинок, охарактеризована не только как нигилистка, но и как помещица, умеющая по — маниловски находить экзотическое в самых обыкновенных явлениях («Я сама имением управляю, и, представьте, у меня староста Ерофей — удивительный тип, точно Патфайндер Купера…» (231).
Влияние Гоголя («Мертвые души», «Ревизор») сказалось не только на критическом начале в «Отцах и детях». В главах романа, посвященных старикам Базаровым, чувствуется близость к манере «Старосветских помещиков». Мать Базарова — это как бы новый вариант Пульхерии Ивановны, переживший свою эпоху. «Арина Власьевна, — отмечает Тургенев, — была настоящая русская дворяночка прежнего времени; ей бы следовало жить лет за двести, в старомосковские времена…» (285). Любуясь наивной патриархальностью Арины Власьевны, Тургенев, как и Гоголь, сожалеет о том, что «подобные женщины теперь уже переводятся. Бог знает — следует ли радоваться этому!» (287).
Гоголевская традиция при создании центральных романов Тургенева не сыграла такой важной роли, как традиция пушкинско — лермонтовская, тем не менее ее нельзя не учитывать при выяснении «родословной» тургеневского романа.
15 июня 1861 года, т. е. за полтора месяца до окончания романа «Отцы и дети», Тургенев писал: «…со времен древней трагедии мы уже знаем, что настоящие столкновения те, в которых обе стороны до известной степени правы». [751] Сказано это в связи с обострением отношений между Россией и Польшей, однако непосредственная хронологическая близость этого высказывания к периоду работы над романом позволяет усматривать в нем не только сугубо политический смысл и значение, но и характерное свидетельство творческих раздумий писателя. Основной художественный принцип построения античной трагедии («обе стороны до известной степени правы») был соблюден Тургеневым при изображении в «Отцах и детях» идейной распри двух поклений. В романе Тургенев стремится воздать должное каждой из враждующих сторон. Несмотря на свой либерализм, тянувший его в лагерь Кирсановых, Тургенев хотя и «до известной степени», но всё же признал права разночинцев — демократов- Базаровых на ломку существующего строя. Проявлению этой способности писателя помогли его талант, ум и гражданское благородство.
751
Письма И. С. Тургенева к графине E. Е. Ламберт, стр. 127.
Главные герои центральных романов Тургенева — Инсаров и Базаров — погибают, потому что исторические условия болгарской и русской действительности 60–х годов еще не давали широкого простора для претворения на практике стремлений к национальному освобождению и демократическим преобразованиям. Тургенев подчеркивает, что его герои живут для того, чтобы бороться, но побеждать им еще рано. Рано потому, что в истории не только Болгарии и России, но и всего человеческого общества еще преобладают факты не побед, а поражений передовых людей в борьбе за лучшее будущее. Отсюда ореол трагической обреченности вокруг Инсарова и Базарова.
Почти одновременно с романом «Накануне» Тургенев опубликовал свою речь «Гамлет и Дон — Кихот», которую можно рассматривать как своеобразное теоретическое обоснование некоторых характерных особенностей художественных образов Инсарова и Базарова. Связь речи «Гамлет и Дон — Кихот» с актуальной для русских условий проблемой о новых и «лишних людях», а через эту проблему — с романом «Накануне», не раз отмечалась в литературе о Тургеневе. Разумеется, это верно. Следует, однако, добавить, что, в связи с той же проблемой, эта речь в гораздо большей степени тяготеет к «Отцам и детям», нежели к «Накануне». Дон — Кихот в представлении Тургенева это прежде всего человек, живущий «для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам — волшебникам, великанам — т. е. притеснителям» (XI, 171). Свое отношение к деятелям дон — кихотского типа, т. е. к людям, исполненным веры в свое дело, не останавливающимся на полпути к цели, Тургенев выразил с достаточной определенностью. «Мы сами на своем веку, в наших странствованиях, — писал он, — видали людей, умирающих за столь же мало существующую Дульцинею… Мы видели их, и когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории! в ней нечего будет читать» (177). Инсаров в изображении Тургенева в полной мере обладает этим качеством Дон — Кихота.
Основные идеи речи «Гамлет и Дон — Кихот» еще резче сказались на разработке характера Базарова. Анализируя в своей речи характеры Дон- Кихота и Гамлета, Тургенев подчеркивает принципиальное различие этих двух человечских типов. Умный скептик Гамлет «не будет сражаться с ветряными мельницами, он не верит в великанов… но он бы и не напал на них, если бы они точно существовали» (174). Тем не менее, преклоняясь перед Дон — Кихотом, Тургенев не осуждает и Гамлета, так как видит в нем лицо, выражающее трагическую сторону жизни: «… для дела нужна мысль; но мысль и воля разъединились и с каждым днем разъединяются более… Невольно рождаются вопросы: неужели же надо быть сумасшедшим, — пишет Тургенев, — чтобы верить в истину? и неужели же ум, овладевший собою, по тому самому лишается всей своей силы?» (179). Типы Гамлета и Дон — Кихота, в понимании Тургенева, не только противостоят друг другу, но и представляют собою две крайности единой человеческой природы. «Жизнь, — говорит Тургенев по этому поводу, — есть не что иное, как вечное примирение и вечная борьба двух непрестанно разъединенных и непрестанно сливающихся начал» (180).
Именно об этом диалектическом противоречии и заходит речь в «Отцах и детях» во многих случаях, когда Тургенев заставляет Базарова обращаться к решению сложных вопросов жизни. В художественной трактовке Тургенева Базаров — Дон — Кихот, но обладающий способностью к трагической рефлексии, развившийся интеллектуально до такой степени, что становится подобен Гамлету, не теряя при этом главного донкихотского свойства — служения людям. Базаров представляется себе- жалким атомом, беспомощной песчинкой в огромном океане «вечности», которой до него нет дела, и всё же он стремится к служению людям, хочет «хоть ругать их, да возиться с ними» (III, 292). Синтетическое сочетание в характере Базарова двух «противоположных» начал: эгоизма, причем эгоизма временами в очень широком, философском смысле этого- слова (бунт личности против «законов вечности»), и стремления к общественному служению, — такова одна из характерных черт психологии этого тургеневского героя, в образе которого размышления романиста над- новым общественным типом, созданным русской жизнью 60–х годов, соединились с философско — историческими раздумьями и анализом наиболее глубоких и обобщающих, «вечных» образов предшествующей мировой литературы.
«Отцы и дети» вызвали споры среди представителей передового лагеря 60–х годов. Реакционная критика и публицистика во главе с издателем «Русского вестника» М. Н. Катковым стремилась воспользоваться романом в борьбе с революционно — демократическим движением. Ухватившись за брошенное тургеневским героем слово «нигилизм» реакция иревратила его в политический лозунг дня, доказывая, что в этом определении выражена тургеневская оценка молодого поколения и всей идеологии разночинно — демократической интеллигенции 60–х годов.