История русского романа. Том 1
Шрифт:
«— Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
«— И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
«— Я себя не обманываю; я это знаю.
«— Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
«— Знаю.
«— Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
«— Знаю, знаю.
«— Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблаго дарному, что мне… что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?
«— Знаю, всё знаю… Я тебя люблю.
«— Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать…
«Она положила ему руку на губы.
«— Я люблю тебя, мой милый» (92).
Эта последняя сцена является как бы предвосхищением, зерном знаменитого стихотворения в прозе «Порог», в котором позднее Тургенев отразил революционное подвижничество русских женщин
Строго обусловленное особенностями их миросозерцания, их отношения к действительности, поведение героев «Накануне» является в то же время тем мерилом, с помощью которого автор стремится создать у читателя точное представление о подлинной ценности, реальной значимости их идеалов. Наглядность, назидательность такого построения характеров усилена преднамеренной последовательностью их изображения. Не случайно центральные герои введены в роман как бы «по очереди» (Шубин, Берсенев, Елена, Инсаров), в соответствии с ценностью защищаемых ими умственных и нравственных представлений. Более узкий и эгоистический идеал Шубина раскрывается раньше других как наименее существенный в свете основной задачи романа. Берсеневский идеал, несмотря на половинчатость и робость, выше, так как свидетельствует о «порядочности» этого героя, о его способности к самопожертвованию, о его желании приносить пользу обществу. В стремлении Елены к «деятельному добру» личные мотивы окончательно отодвигаются на второй план, а в идеале Инсарова нет и того единственного «недостатка», которым на первых порах отличаются чувства и помыслы Елены — смутности, неопределенности. Таким образом, характеристики Шубина, Берсенева и Елены до появления Инсарова, казалось бы, не имеющие специфически важного идейно — композиционного значения, на самом деле очень важны, так как выгодно оттеняют мощь и целеустремленность «сознательно — героической натуры» Инсарова.
Только характеристика Курнатовского, в отличие от характеристик других героев, дана не в экспозиции романа. Но и этой характеристикой подчеркивается главная мысль романа о преимуществах людей инсаров- ского типа. Образ Курнатовского примечателен в том отношении, что с его помощью Тургенев как бы заранее пытается отвести возражения тех критиков (например, Боткина), которые впоследствии упрекали писателя в деланности и безжизненности фигуры Инсарова. Сравнительная характеристика Инсарова и Курнатовского, вложенная в уста Шубина, явно полемична, в ней чувствуется голос самого автора. «Оба практические люди, — говорит Шубин об Инсарове и Курнатовском, — а посмотрите, какая разница: там настоящий, живой, жизнью данный идеал; а здесь даже не чувство долга, а просто служебная честность и дельность без содержания» (106).
В сопоставлении героев с точки зрения ценности их жизненных задач и целей, предопределяющих особенности их характеров, основная идейнополитическая тенденция «Накануне» нашла себе наиболее полное выражение. По ходу действия Елена постоянно пренебрегает беззаботно талантливым Шубиным, поклоняющимся только женской красоте и искусству, но Берсенев некоторое время кажется ей человеком, на которого можно положиться, у которого есть идеал, способный придать смысл и значение всей жизни. Это и привлекает героиню («была минута, когда я подумала: уж не он ли?»; 127). Но, поистине, скромные масштабы бер- сеневского идеала становятся вполне очевидными и для Елены, и для читателя того времени при сравнении с устремлениями Инсарова, живущего мыслью об освобождении родины. «Освободить свою родину!.. Эти слова даже выговорить страшно, так они велики», — замечает Елена уже при первом упоминании Берсенева о целях Инсарова (51). Рядом с Инсаровым Берсенев, не говоря уже о Шубине, представляется Елене «таким маленьким» (79). То же чувство овладевает, в конце концов, и самим Берсеневым, и даже Шубиным. «Недаром мне говаривал отец, — вспоминает Берсенев, — мы с тобой, брат, не сибариты, не аристократы, не баловни судьбы и природы, мы даже не мученики, — мы труженики, труженики и труженики. Надевай же свой кожаный фартук, труженик, да становись за свой рабочий станок, в своей темной мастерской! А солнце пусть другим сияет!» (123). Столь же самокритичен Шубин: «Нет, кабы были между нами путные люди, не ушла бы от нас эта девушка, эта чуткая душа…» (139).
Подчеркивая узость идеалов Шубина и Берсенева, Тургенев далек от намерения полностью развенчать этих героев. В художественной интерпретации Тургенева и Шубин, и Берсенев несомненно принадлежат к лучшим представителям русского общества той глухой поры, с которой хронологически связано действие в романе; оба они, хотя и не сразу, но все-таки обнаруживают способность честно мыслить и сочувствовать передовым идеям. Поэтому Тургенев и высказывает людям этого типа свое строгое суждение о них. В конечном итоге «урок», полученный Шубиным и Берсеневым в процессе общения с Инсаровым, приоткрывшим перед ними широкие перспективы общественной деятельности, воспринимается как «поучение», с которым автор обращается к наиболее сознательной части русского общества. [708]
708
Интересно отметить, что опыт Тургенева по созданию «тенденциозной» системы характеров в «Накануне» в дальнейшем был учтен и творчески использован писателями из демократического лагеря при их работе над произведениями о «новых людях», в том числе Н. Г. Чернышевским в его романе «Что делать». В композиционном отношении группировка характеров (Лопухов — Кирсанов — Рахметов) напоминает аналогичную тургеневскую группировку характеров в «Накануне» (Шубин — Берсенев — Инсаров). Обыкновенность, «заурядность» хороших, «новых людей», Лопухова и Кирсанова, постигаются вполне только при сравнении с Рахметовым, а достоинства Рахметова как идеального революционера еще рельефнее выделяются на фоне этой «нормы». И в том, и в другом случае система характеров рассчитана на один и тот же эффект.
Духовный облик Инсарова, его деятельная и целеустремленная натура всё время как бы примеривается Тургеневым и его героями к условиям русской жизни. Елена, Берсенев и Шубин, сравнивая Инсарова с лучшими русскими людьми, каждый раз приходят к неутешительному выводу, но горечь, звучащая в их суждениях на эту тему, — красноречивый показатель достаточно высокого развития, которого уже достигло общественное самосознание. А это, по мысли Тургенева, одно из непременных условий формирования подлинно передового общественного деятеля.
Четкое, точно обусловленное взаимодействие характеров, положений, эпизодов, характеризующее композицию «Накануне» в ее основных линиях, последовательно соблюдается Тургеневым. В романе нет случайных или «лишних» деталей: любой поступок или характеристика, подчас мало заметные и на первый взгляд незначительные, всё же играют определенную роль в реализации основного замысла, органически включаются в общий поток сюжетно — композиционного развития и рано или поздно вызывают какие-то последствия. В главе VII дана развернутая портретная характеристика Инсарова, с множеством конкретных определений, среди которых есть и такое: «впалая грудь» (36). Это определение ничем не выделяется среди других. Но в дальнейшем, когда Инсаров тяжело заболевает в результате простуды, становится очевидным особое, заранее обдуманное смысловое наполнение именно этого определения. Другой пример еще более характерен. О браке Зои с Курнатовским в эпилоге романа сказано всего несколько слов, которые на первый взгляд плохо вяжутся с развитием сюжета, так как в романе не оказалось места для изображения отношений между этими героями. Но такое впечатление обманчиво. На самом деле этот брак подготовлен, строго мотивирован еще до развязки всех событий. В главе XXXI, узнав, что Елена пренебрегла исканиями Курнатовского и вышла замуж за Инсарова, Зоя думает «про себя»: «Diesen Insaroff vorziehen — und wem?» [709] (140). Этими «глубокими» размышлениями героини и предопределяется ее последующая судьба.
709
Предпочесть этого Инсарова — и кому? (нем.).
Смысловая насыщенность даже второстепенных характеристик, поступков и событий, совершающихся в романе, сочетается с строгой эко- номией в отборе художественных деталей. Не случайно Тургенев писал в 1864 году А. А. Фету: «Прочел я после вашего отъезда „Поликушку“ Толстого и удивился силе этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено…». [710] В противоположность Толстому Тургенев крайне скуп в расходовании «материала», его романы не перегружены подробностями и деталями, но зато каждая из них полна смысла и автор пользуется ею крайне экономно. Два болгарина, приходившие в начале романа за помощью к Инсарову, являются также и свидетелями на его свадьбе. «Неблаговидный лакей», входящий в гостиную в момент рас- суждений Стахова о необъяснимых загадках в поведении его дочери, слышит то, что ему, по его положению, не полагается слышать. Но именно этот лакей «должен» был услышать слова барина, так как он — единственный человек, которому известно, куда тайком ходит Елена. Без экономной, но вместе с тем исчерпывающей мотивировки в строго согласованный поток сюжетно — композиционного развития не включается даже такое маловажное событие, как лакейский донос, сделанный из «рабского усердия» (132).
710
А. Фет. Мои воспоминания, ч. II, М., 1890, стр. 7.
Отсутствие в романе случайных, «лишних» деталей, не связанны прочно с общим идейно — композиционным замыслом, подтверждается также ролью фона и особыми функциями пейзажа. Опера Верди «Травиата» названа в романе «довольно пошлой» (150), тем не менее именно на нее ведет автор своих героев, так как трагическая смерть ее героини на сцене оттеняет изображение драматической судьбы Елены и Инсарова, делает его более глубоким и впечатляющим. «Занавес поднялся… Елена дрогнула при виде этой постели, этих завешенных гардин, стклянок с лекарством, заслоненной лампы… Вспомнилось ей близкое прошедшее… „А будущее? а настоящее?“— мелькнуло у ней в голове. Как нарочно, в ответ на притворный кашель актрисы раздался в ложе глухой, неподдельный кашель Инсарова» (151).