История русского романа. Том 1
Шрифт:
В «Евгении Онегине» кристаллизовалось новое понимание эстетического, при котором чуждые господствовавшему общественному порядку представления о жизни естественно выражались в ходе художественного воспроизведения действительности, во взгляде художника на окружающий мир.
Новое понимание прекрасного, обогащенное глубоким проникновением в национальную специфику и быт отразилось в самом методе изображения жизни, в художественных средствах, во всей поэтике произведения. На этих основах создан образ Татьяны, в котором с такой силой воплощен пафос утверждения в романе.
Черты народности в характере Татьяны передаются в романе не только системой прямых описаний и оценок, но и сложными композиционными приемами, создающими особую эмоциональную атмосферу, которой окружен образ героини. Этой цели подчинены лирические отступления, пейзажные зарисовки, развертывание
Эстетическое структурное значение этого принципа с наибольшей отчетливостью проявляется в пятой главе, той главе, где изображены непосредственные связи духовного мира Татьяны с бытом, фольклором, поверьями народа. Непосредственной подготовкой к развертыванию этой темы являются начальные строфы главы, где дана яркая живописная картина русской зимы во всей конкретности образов и бытовых деталей: заснеженные двор, куртины, кровли и забор, легкие узоры на стеклах, веселые сороки, крестьянин, обновляющий путь на дровнях, ямщик на облучке, дворовый мальчик.
Необычность в то время таких описаний, противоречащих, с точки зрения господствовавших вкусов, понятиям «высокого», «прекрасного», «изящного» в эстетике классицизма, отчетливо осознавалось Пушкиным. Именно поэтому он намеренно ввел сюда же полемические строки, направленные против ревнителей старой эстетики:
Но, может быть, такого рода Картины вас не привлекут: Всё это низкая природа; Изящного не много тут. (98)Далее Пушкин полемически противопоставляет свои картины «низкой природы» изображению зимы в стихотворении Вяземского «Первый снег» (1819). «Роскошный» слог стихов Вяземского, с их карамзинистской стилистической сглаженностью, подчеркнутой красивостью образов (например, конь — «Красивый выходец кипящих табунов») и отсутствием каких-либо локальных примет деревенской зимы, противостоит «простонародному» слогу и «низким» образам пушкинских стихов. «Низкая природа», а в данном случае высокопоэтическая картина русской природы и быта русской деревни нужна была именно как фон для дальнейшего развертывания образа Татьяны. [185] Притом же картина, которую увидела в окно Татьяна, и само изображение окрашено ее восприятием. Защита «низкой природы» в строфе III пятой главы это вместе с тем и защита того ракурса, в котором Татьяна видит жизнь, — отсюда естественность перехода в следующей строфе к характеристике героини:
185
Ср.: И. М. Дегтеревский. Пейзаж в «Евгении Онегине» Пушкина. «Ученые записки Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина», т. 43, Кафедра русской литературы, вып. 4, 1954, стр. 167.
Насколько последовательно проводится в романе принцип изображения Татьяны на фоне национального быта, различных картин, рождающих целые цепи ассоциаций, связанных с бытом народа, свидетельствует даже характер отдельных поэтических сравнений. Например, о том, как Татьяна влюбилась, сказано:
Так в землю падшее зерно Весны огнем оживлено. (64)Или о волнении Татьяны перед первым свиданием с Онегиным:
Так бедный мотылек и блещет И бьется радужным крылом, Плененный школьным шалуном; Так зайчик в озиме трепещет, Увидя вдруг издалека В кусты припадшего стрелка. (72)Критики, неоднократно упрекавшие Пушкина за «низкие картины» не могли, в силу своих идейных и эстетических позиций, понять, что эти картины нужны были не сами по себе, не для расцвечивания произведений «пестрым сором» фламандской школы. Ведь в одних случаях так называемые «низкие картины» служили в движении сюжета задаче положительной эстетической оценки изображаемого, в других — оценке отрицательной. Например, в «Графе Нулине» картина «заднего двора» (которой возмущался Н. И. Надеждин) была подчинена характеристике пустоты и ничтожества облика героини, Натальи Павловны, которая ничем не занималась, так как
… не в отеческом законе Она воспитана была, А в благородном пансионе У эмигрантки Фальбала.Наталья Павловна изображена у окна, где она «внимательно» читала старинный нравоучительный сентиментальный роман («Любовь Элизы и Армана, иль переписка двух семей»), Но скоро как-то развлеклась
Перед окном возникшей дракой Козла с дворовою собакой И ею тихо занялась. (V, 4, 5)Функция этих «низких картин», которыми увлекалась Наталья Павловна и в которых в данном случае ничего поэтического нет, достаточно очевидна.
С другой стороны, совсем иную эстетическую функцию, чем в начале шестой главы «Евгения Онегина», несут бытовые детали в описании приезда Татьяны в Москву:
Садится Таня у окна. Редеет сумрак; но она Своих полей не различает: Пред нею незнакомый двор, Конюшня, кухня и забор. (157)Здесь «низкая природа» воспринимается как чуждая, эмоционально — нейтральная, поскольку она но включена в близкий и родной Татьяне мир.
В «Евгении Онегине» этот конструктивный принцип и эстетическая функция описаний, лирических отступлений, авторских ремарок последовательно проявляются почти всюду, где появляется образ Татьяны. Так, ее имя связывается с воспоминанием «старины Иль девичьей» (42). Дальнейшие строку («вкусу очень мало У нас и в наших именах») перекликаются с ироническим упоминанием повадок матери Татьяны, которая звала Полиною — Прасковью и Селиною — Акульку. А в примечании к имени Татьяны Пушкин писал с явным укором по адресу тех, кому досталось от «просвещенья» только «жеманство» (т. е. манерность): «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами» (192). Введение национально — русских имен в поэзию было моментом принципиальным, с точки зрения эстетической, и вызывало обостренное внимание противников демократизации литературы. Характерен, например, следующий факт. В 1830 году в журнале «Северный Меркурий», известном своей консервативной позицией, появилась заметка М. А. Бестужева — Рюмина, в которой он оправдывался в том, что в его элегии вместо «Моей Зениры незабвенной» было по ошибке напечатано «Моей Дуняши незабвенной». «Романтическая поэзия, — уверял Бестужев — Рюмин, — требует собственных имен гораздо затейлевее». [186]
186
«Северный Меркурий», 1830, № 22, 19 февраля, стр. 87.
Образы «низкой природы», лирического вечернего пейзажа деревенского быта, дворовых людей, сельских ребятишек сопровождают и появление Татьяны в седьмой главе, предшествующей ее размышлениям в «барском кабинете» Онегина. И здесь структурная функция этих образов та же, что в пятой главе. Облик Татьяны особенно ярко предстает на этом фоне в своей задушевности и естественной простоте (ср. ее вопрос, обращенный к Анисье: «Увидеть барский дом нельзя ли?»; 145), столь контрастирующей с впечатлениями от кабинета Онегина, где «странен» казался даже отбор книг его владельцем (см. строфу XXII седьмой главы).