История русской церкви (Том 10)
Шрифт:
В ночь с 17-го на 18-е число декабря, под неделю святых отец, часа за полпята (4 1/2) до света, к Никитским воротам города Москвы подъехало до десяти саней с сидевшими на них людьми и человек пять или шесть верховых. Они постучали в ворота, которые были заперты, и, объявив часовому стрельцу, что едет "звенигородская власть" (т. е. Савина монастыря), велели открыть ворота, и были пропущены. То же самое они объявили потом и также были пропущены у Смоленских ворот, у Троицких, у Отводной башни и быстро поехали к Успенскому собору. В соборе шла заутреня, читалась вторая кафизма. Вдруг загремели северные двери, и в церковь с шумом двинулось множество людей: впереди шли "напролом, с великим бесстрашием" люди "в служилом платье", за ними старцы, за старцами несли крест, а за крестом следовал патриарх Никон с посохом в руках. Крест поставили в церкви у Спасова образа, против патриаршего места, а Никон взошел на патриаршее место и, отдав свой посох одному из старцев, взял стоявший там посох святителя Петра. Старцы запели "Ис полла эти, деспота" и потом "Достойно есть". Никон приказал остановить чтение Псалтири, а соборному дьякону Михаилу велел говорить ектению: "Помилуй нас. Боже" - и сам с посохом святителя Петра пошел прикладываться к святым иконам, к мощам чудотворцевым и к ризе Господней. Возвратившись на патриаршее место, Никон, когда окончилась ектения, за которой поминалось и его имя, прочел молитву "Владыко многомилостиве" и послал сказать митрополиту Ионе, находившемуся в церкви, чтоб шел под благословение к патриарху. А надобно заметить, что Иона, митрополит Ростовский, был тогда блюстителем патриаршего престола после столько ненавистного Никону митрополита Крутицкого Питирима, который с 6 августа этого года сделался митрополитом Новгородским. Иона в испуге не осмелился противиться Никону и явился принять у него благословение, которое вслед за митрополитом приняли также протопоп и прочие духовные лица, бывшие в церкви, а за ними и многие из народа. Тогда Никон послал Иону вместе с своим Воскресенским архимандритом и ключарем собора к великому государю и велел известить о своем приходе. Царь, находившийся тогда также на утренней службе в церкви преподобной мученицы Евдокии, что у него на сенях, был поражен известием, какое передали ему Иона и ключарь, и тотчас же послал звать к себе думных бояр и архиереев. Весь двор внезапно осветился, и в нем происходили шум, беготня и общее смятение, как будто случилось неожиданное нашествие врагов. Но скоро собрались бояре и митрополиты: Павел Крутицкий, Паисий Газский и Феодосии Сербский (этот Феодосий еще с 1662 г. оставлен был государем в Москве для служения в Архангельском соборе и жил в Кремле у Никольских ворот в доме, принадлежавшем прежде боярину князю Борису Михайловичу Лыкову). Царь негодовал, бояре кричали, архиереи призывали Бога. И с общего совета царь приказал идти в соборную церковь митрополиту Крутицкому Павлу да боярам - князю Никите Одоевскому, князю Юрию Долгорукову, окольничему Родиону Стрешневу и думному дьяку Алмазу Иванову и говорить Никону: "Ты самовольно оставил патриаршеский престол, обещался не быть впредь патриархом, съехал жить в монастырь, и о том писано к Вселенским патриархам; зачем же ныне приехал ты в Москву и вошел в соборную церковь без ведома великого государя и без совета всего освященного Собора? Поезжай опять в свой монастырь". Никон отвечал: "Сошел я с престола, никем не гонимый, и пришел ныне на свой престол, никем не званный, чтобы великий государь кровь утолил и мир учинил; от суда же Вселенских патриархов я не бегаю, а пришел на свой престол по бывшему мне явлению, и вот возьмите письмо к великому государю". Митрополит Павел и бояре сказали, что без ведома государя принять того письма не смеют и известят о нем государя. Государь, выслушав их, приказал им в другой раз идти к Никону, повторить ему прежнее приказание, а письмо у него взять. Никон, отдавая им письмо, сказал: "Если великому государю приезд мой в Москву ненадобен, я пойду в монастырь назад, но пока от государя не будет отповеди на мое письмо, из соборной церкви не пойду". Письмо было доставлено государю и тотчас же прочитано. Сначала Никон описывал здесь будто бы бывшее ему явление: "Слыша смятение и великую молву о патриаршеском столе, как одни то, другие иное говорят, каждый что хочет и ни в чем нет истины, я в 14-й день ноября 1664 г. удалился в пустынь вне монастыря (т. е. в свой скит) на молитву и пост, да известит мне Господь Бог, чему подобает быть; молился довольно со слезами, и не было мне извещения. С 13 декабря уязвился
Окончив сказание об этом новом своем видении, Никон в том же письме поместил еще от себя целое послание к царю, царице, царским детям и сестрам и, выразив им в самом начале свои благожелания, продолжал: "Я нахожусь теперь в св. великой соборной церкви Пресв. Богородицы... и пришел видеть пресветлые лица ваши и поклониться пресветлой славе царствия вашего... пришел видеть, как у вас, государей, и у всех живущих в царствующем граде Москве и во всех градах? Пришли мы в кротости и смирении, как научил нас Господь: Научитеся от Мене, яко кроток семь и смирен сердцем, и несем с собою мир, завещанный нам Господом... И не один только мир даровать кому мы имеем власть благодатию Божиею, но и оставление грехов... А если и больше сего восхощет царское величество услышать, мы не отречемся сказать: желаешь ли принять Самого Христа? Мы твоему благородию покажем, как это сделать по слову Господа: Приемляй вас. Мене приемлет... Приими нас во имя Господне и отверзи нам двери дома твоего..." Когда окончилось чтение письма патриарха Никона, "все мы ужаснулись, - говорит Паисий Лигарид, - такому ложному откровению и единодушно воскликнули: ангел сатаны послан был к Никону, преобразившись в ангела света". И по приказу государя отправились в соборную церковь все бывшие у него митрополиты - Крутицкий, Газский и Сербский и трое прежних бояр и объявили Никону: "Письмо твое великому государю донесено, и он, государь, и власти, и бояре письмо то выслушали, а ты, патриарх, из соборной церкви поезжай в Воскресенский монастырь по-прежнему да поспеши до восхода солнца, чтобы не случилось потом чего неприятного". Услышав это и увидев трех архиереев, Никон вознегодовал, и, схватив посох святителя Петра, быстро спустился с патриаршего места, и, едва поклонившись иконам, бегом вышел из храма. Бояре сказали Никону, чтобы оставил посох святителя в соборной церкви. "Отнимите у меня силою", отвечал Никон, и, садясь в сани, отряс прах от ног своих, и велел сделать то же своим спутникам, а затем поехал из Москвы за час до света. Немедленно доложили государю, что Никон увез посох святителя Петра, и государь послал за Никоном окольничего князя Димитрия Долгорукого да полковника и голову стрелецкого Артемона Матвеева и велел проводить его за Земляной город. При прощании с ними здесь Никон, как бы забыв свое сонное видение, будто бы заставившее его приехать в Москву на свой стол, сказал им: "Я приезжал к Москве по вести (т. е. по приглашению), а не собою". Одоевский, как только возвратился, передал эти слова Никона государю. И в тот же день государь, и власти, и бояре приговорили послать вслед за Никоном митрополита Крутицкого Павла, да окольничего Родиона Стрешнева, да думного дьяка Алмаза Иванова, да чудовского архимандрита Иоакима, чтобы они взяли у патриарха увезенный им посох и спросили, по какой вести он приезжал. Посланные догнали Никона в его монастырском селе Черневе, где он остановился. Никон встретил их у нижнего крыльца, вошел с ними в комнату и, выслушав их речи, сказал: "К Москве я приезжал и в соборную церковь вошел не самовольно, но по вести из Москвы и посоха не отдам, потому что некому его отдать". Когда же митрополит Павел и окольничий с товарищами начали его всячески упрашивать, он отвечал Павлу: "Тебя я знал в попах, а в митрополитах не знаю, и, кто поставил тебя митрополитом, того не знаю, и посоха тебе не отдам, да и с своими ни с кем не пошлю, потому что не у кого тому посоху быть". А ко всем сказал: "Кто прислал мне ту весть из Москвы, вам не скажу, а открою тем, кому великий государь укажет". Митрополит и окольничий в тот же день (18 декабря) известили обо всем государя и получили от него приказ вновь говорить Никону об отдаче посоха, которого никто из прежних святителей и никогда не выносил из соборной церкви, и с собой не важивал, и вновь допрашивать Никона, по какой вести он приходил в Москву и кто, и кого, и почему присылал к нему с тою вестию. Если же он посоха не отдаст и про весть подлинно не скажет, то они, царские посланные, в ту же ночь отписали бы к государю, а сами до указа государева не выезжали из Чернева и Никона не выпускали. Услышав об этом, Никон значительно сдался и сказал: "Кто прислал мне весть, по времени объявлю". Потом читал самое письмо, в котором была прислана эта весть, и продолжал: "Я принял письмо потому, что когда государь был в Савином монастыре (на празднике преподобного Саввы, 3 декабря) и я посылал к нему, государю, своего архимандрита, то милость ко мне государева была такова, какой по отшествии моем никогда не бывало; после того прислано было ко мне первое письмо, а другое прислано 17 декабря, чтоб мне быть в Москве 18-го, и я, видя ко мне милость государя, принял те письма за прямую правду". Но посоха и теперь не соглашался отдать и только после многих и усиленных убеждений и просьб, продолжавшихся с пятого часа дня до одиннадцати часов ночи, объявил, что и посох и письма те пошлет к государю со своим архимандритом Герасимом. Тут Никон совершенно переменил тон и со смирением начал говорить царским посланным: "Ведомо мне, что великий государь посылал ко Вселенским патриархам, чтобы они судили об отшествии моем и о поставлении нового патриарха, и я бью челом великому государю, чтобы он ко Вселенским патриархам не посылал. Я как сперва обещался (вот теперь Никон сам сознался, что отречение его от кафедры, подлинность которого он столько времени и так упорно отвергал, действительно было), так и ныне обещаюсь, что на патриаршеский престол Великой России не возвращусь - у меня и в мысли того нет. Я хочу, чтобы на мое место избран был новый патриарх, кого великий государь изволит и освященный Собор изберет, и так-де Церковь вдовствует немало лет. А как поставлен будет новый патриарх, я ни в какие патриаршие дела вступаться не стану и не до чего мне дела не будет. Только повелел бы великий государь жить мне в монастыре, который устроен по его царскому указу, и новопоставленный патриарх не имел бы надо мною никакой власти, а имел меня за брата; да мне бы ведать Воскресенский и Иверский и иные приписные к ним монастыри, а Новгородскому митрополиту в те монастыри не вступаться, ибо у него и без того останется в епархии до 150 монастырей и больше 2000 церквей; да не оставил бы государь своей милости ко мне в потребных вещах, чем бы мне пропитаться до смерти, а век-де мне недолог, и теперь уже мне близко 60 лет". Никон настоятельно просил, чтобы все это царские посланные передали государю, и сказал, что воскресенский архимандрит поедет вместе с ними, повезет государю посох и письма, а в письмах написано, от кого и с кем они присланы. И в ту же ночь, 19 декабря, за два часа до света, царские посланные вместе с Воскресенским архимандритом прибыли в Москву и поднесли государю и посох чудотворца Петра, и письма, писанные к Никону, и статейный список своей посылки.
Посох был отнесен митрополитом Павлом в соборную церковь и поставлен на прежнем месте, а привезенные письма были прочитаны пред государем и всем освященным Собором и синклитом. Оказалось, что автором писем был известный уже нам по преданности Никону боярин Никита Алексеевич Зюзин и что в письмах он от имени самого царя, царицы и всего царского семейства приглашал Никона приехать в Москву. Зюзин, которому показали письма, тотчас сознался, что одно письмо писано его рукою, а другое - список с его письма, сделанный рукою патриарха Никона, что и Никон отписывал ему, но письма Никона он жег, а его письма Никон возвращал ему, только последнего не возвратил. Зюзина подробно расспрашивали (22 декабря) и потом велели ему написать сказку. В сказке Зюзин показал, как он еще пред отречением Никона от кафедры убеждал его чрез дьяка Ивана Калягина не оставлять ее, как по отречении Никона в то же лето много раз упрашивал его чрез дьяка Торопова оставить упорство и возвратиться на кафедру, как вел с ним переписку из Новгорода, когда Никон находился в Иверском монастыре и в Крестном, - о всем этом мы уже упоминали. Затем Зюзин писал: "Идя из Новгорода, я был у него, патриарха (в Воскресенском монастыре), и говорил ему: зачем сшел с кафедры дерзостно и оставил Церковь и доселе нейдешь и не смиришь себя пред Богом и великим государем? И он сказал: сшел с сердца, а по времени возвращусь, а ты-де пиши ко мне и впредь о том - о пришествии моем". Верное свидетельство, что Никон постоянно лелеял мысль возвратиться на свой престол, и только выжидал удобного случая, и с этою целию поручил Зюзину писать к нему. "И я, - продолжал Зюзин, - писал к нему и словом приказывал о пришествии его сперва с Аароном старцем, а потом с попом Сысоем, чтобы смирил себя, возвратился". Письма не производили действия. Но вот настал декабрь 1664 г. Однажды с Зюзиным встретился думный дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин и, между прочим, передал ему: "7 декабря говорил мне великий государь, что приезжал к нему от патриарха Воскресенский архимандрит и бил челом и со слезами говорил от патриарха, чтоб смуте не верить никакой, и государь сказал: "Смуте не верю и гнева моего на патриарха нет, приезжал ко мне в Хорошево Иван Неронов и поносил патриарха, и я-де тому ничего не поверил". Зюзин тотчас пришел к мысли, что нужно написать к Никону и что время теперь для возвращения его самое благоприятное. И немедленно написал и послал письмо с попом (новгородским) Сысоем Андреевым, всячески убеждая патриарха поспешить в Москву. Но Никон отвечал: "Мне без письма великого государя нельзя быть". И Зюзин, недолго думая, решился написать от лица самого государя и уверял в письме, что сам государь чрез Афанасия Нащокина приказал ему, Зюзину, тайно известить Никона, чтобы приехал в Москву на 19 декабря к заутрене в собор и стал на своем месте. Для доставления такого письма патриарху Зюзин сначала обратился было к патриаршему дьяку Ивану Калягину, но Калягин подивился, услышав, будто государь зовет Никона на патриаршество, и спросил: "Да подлинно ли так?" - а потом сказал: "Нельзя мне отъехать, да и не смею". Зюзин попросил отца своего духовного, справщика Печатного двора старца иеромонаха Александра, указать надежного человека для доставки письма патриарху. Старец указал на преданного Никону иподьякона Никиту, и на другой день, 13 декабря, в келье старца Александра Зюзин увиделся с Никитою, рассказал ему о содержании письма, и Никита охотно отправился с письмом в Воскресенский монастырь, куда и прибыл в ту же ночь. Никон находился в своем скиту, тотчас принял Никиту, прочел письмо и сказал: "Буди воля Божия, сердце царево в руце Божией". А утром послал отписку к Зюзину, что "будет в Москву"; только просил известить подлинно, в какой день прийти, как въехать. И Зюзин 15 декабря послал к Никону с тем же Никитою новое длиннейшее письмо; сначала извещал, что ему, патриарху, велено приехать в Москву не под 19, а под 18 декабря, под воскресенье, в соборную церковь к заутрене; потом излагал подробную инструкцию, что сказать при въезде у городских ворот, как войти в соборную церковь, стать на патриаршее место, что потом делать, как послать к государю с известием о своем приходе, а далее весьма обширно рассказывал, будто 7 декабря государь говорил не одному Афанасию Ордину-Нащокину, но вместе и стрелецкому полковнику, и голове Артемону Матвееву, что никакого гнева на патриарха не имеет, весьма желает видеть его опять на кафедре, нуждается в его советах, да сам не может звать его и писать к нему "духовенства и синклита ради", а пусть Никон приедет своею волею в соборную церковь, никто ему не возбранит, и поручил Нащокину приказать ему, Никите Зюзину, чтобы он тайно написал Никону от имени государя о всем этом. Получив и прочитав это письмо, Никон сказал: "Не буду противиться воле Божией и государеву указу" - и в заутреню 16 декабря послал с тем же иподьяконом ответ к Зюзину, а с 17-го под 18-е число действительно приехал в Москву и поступил точно так, как наказано было в последнем письме Зюзина. Под конец своей сказки Зюзин написал, что виноват без всякого оправдания пред Богом и государем, что сам собою, не обмысля, дерзнул звать Никона в Москву от имени государя, что ни с кем об этом не советовался и поклепал в письме на Афанасия и на Артемона. Кроме Зюзина допрошены были также Ордин-Нащокин, поп Сысой, иподьякон Никита и старец Александр, и все объяснили, насколько каждый участвовал в деле или в сношениях с Зюзиным, причем старец Александр сообщил, что Зюзин еще 17 декабря, в субботу, показывал и прочитал ему видение Никона, то самое, которое потом Никон привез с собою ночью под 18 декабря и посылал из соборной церкви к царю (старец изложил в своей сказке само содержание этого видения). Значит, Зюзину оно прислано было Никоном еще 16-го числа, может быть, с иподьяконом же Никитою, которого Никон отпустил тогда от себя рано утром, и, следовательно, в то самое время, когда Зюзин уверял Никона, что его призывает в Москву на патриаршую кафедру сам царь, Никон уверил Зюзина, что его, Никона, призывает туда Сам Бог чрез угодников Своих, Московских святителей, т. е. оба обманывали друг друга. Зюзину, однако ж, за свой обман пришлось дорого поплатиться. Его потребовали 3 февраля для допросов на пытку, и жена его Мария, как только услышала об этом, тотчас вскрикнула: "Ох!" - и скончалась. На пытке Зюзин повторил прежние свои речи, что писал к Никону сам собою, "ни с кем не мысля и никому про то неведомо". И бояре приговорили Зюзина за то, что он своим обманным письмом "св. Церковь поколебал, на помазанника Божия солгал и людей тем возмутил", к смертной казни. Но государь по просьбе своих детей, Алексея и Феодора Алексеевичей, отменил смертную казнь, а велел только сослать Зюзина в ссылку в Казань на службу, поместья его и вотчины отписать на себя, государя, и отдать в раздачу, самому же Зюзину для прокормления и уплаты долгов оставить только его дом и домашнее имущество. Марта 13-го государев указ объявлен был Зюзину, и затем он был сослан, куда указано. Выдал Никон преданного ему человека, хотя и мог бы не выдавать, и этим себя не оправдал, а его погубил.
Не один Зюзин подвергся допросам вместе с лицами, которые по его указаниям так или иначе будто бы участвовали с ним в приглашении Никона в Москву и соборную церковь; то же самое происходило и с лицами, которые пропустили Никона в Москву и принимали его в соборной церкви. Еще 18 декабря допрошены были стрельцы, стоявшие на часах у ворот, чрез которые проехал Никон, сам митрополит Ростовский Иона и соборные: протопоп, два ключаря, священник, дьякон, возглашавший ектению, иеродиакон митрополита, иподьякон и один певчий - и все показали, как было дело, а иные и повинились, в чем признавали себя виновными. Более всех оказался виноватым митрополит Иона, и именно в том, что принял благословение от патриарха Никона и своим примером увлек к тому же и других. Государь, как только услышал из уст Ионы сознание в этом, сказал ему: "Ты, митрополит, поставлен блюстителем соборной церкви и знал соборное изложение всех вас, под которым есть и твоя рука, что патриарх Никон самовольно оставил свой престол и обещался на него не возвращаться и что про его самовольное отречение по изложению всего освященного Собора писано нами ко Вселенским патриархам, а до рассуждения Вселенских патриархов и до большого Собора определено сообщения с Никоном не иметь". Иона пред государем оправдывался и говорил, что совершил то забвением, устрашась его, Никона, и его внезапного пришествия. Но государь, как сам выражается, за такое "презрение Ионою изложения всего освященного Собора и за неопасное блюстительство соборной церкви" не захотел принять от Ионы благословения и велел рассмотреть дело Собору. Архиереи, бывшие тогда в Москве, Павел Крутицкий, Паисий Газский, Нектарий, архиепископ Погонеанийский, и др., собравшись 22 декабря в патриаршей крестовой палате, признали митрополита Иону виновным в том, что он, забыв свое соборное рукоподписание и будучи наместником патриаршего престола, прежде всех принял благословение от бывшего патриарха Никона и тем подал худой пример прочим церковникам. Но, желая оказать снисхождение к немощи своего собрата, предложили ему, чтобы он по обычаю, какой существует в подобных сомнительных случаях на Востоке, возложив на себя епитрахиль и омофор, очистил себя от зазора следующею клятвою: "Свидетельствуюсь Богом, что я не имел никакого согласия и совета с бывшим патриархом Никоном о пришествии его на престол, что принял от него благословение без хитрости, будучи устрашен его внезапным пришествием и одержим ужасом, и что в то время мне не пришло на ум мое соборное рукоподписание, которое сотворил я, о непринятии Никона на патриаршеский престол". Если Иона согласится, продолжали заседавшие на Соборе, очистить себя таким образом, тогда он может быть свободным от всякого зазора и нет нужды для суда над ним созывать всех архиереев, а довольно только послать к ним грамоты и спросить их мнения: достоит ли теперь Ионе оставаться наместником патриаршего престола и держать начало между архиереями в соборной церкви? До получения же ответов Иона может совершать литургию с архимандритами и священниками, но не в соборной церкви и не с архиереями. На другой день, 23 декабря, тот же освященный Собор в патриаршей крестовой палате определил, что великому государю можно, без всякого сомнения, принимать благословение от митрополита Ионы, когда он очистит себя от зазора. И в тот же день государь разослал ко всем архипастырям свои грамоты, приказывая немедленно отписать: быть ли впредь митрополиту Ионе блюстителем соборной апостольской церкви и великому государю ходить ли к нему. Ионе, под благословение? В 27-й день генваря 1665 г., когда от архиереев получены были ответы, собрались в крестовую патриаршую палату митрополиты: Павел Крутицкий, Паисий Газский, Косьма Амасийский и Феодосий Сербский - и на основании тех ответов определили: Ростовского митрополита Иону, когда он очистится от зазора, как указано в соборном постановлении 22 декабря, от наместничества престола патриаршего отлучить вовсе, от начальствования же между архиереями воспятить впредь до рассмотрения и указа всего освященного Собора, а о принятии от Ионы благословения царем государем, когда он соизволит, не может быть никакого сомнения. И 10 февраля действительно состоялся в Москве Собор, на который успели прибыть почти все русские архиереи: митрополиты Питирим Новгородский, Лаврентий Казанский, Павел Сарский (Крутицкий) и епископы - Симон Вологодский, Филарет Смоленский, Иларион Рязанский, Иоасаф Тверской, Арсений Псковский - и были приглашены митрополиты: Паисий Газский и Феодосий Сербский. Этот Собор вновь допрашивал Иону, почему он принял благословение от Никона. И Иона оправдывался, просил прощения и, собственноручно переписав в соборной церкви то самое клятвенное свидетельство, или исповедание, какое было предложено ему на Соборе 22 декабря, представил теперь это свидетельство за своею подписью новому Собору. И Собор решил: "Митрополиту Ионе блюстителем соборной апостольской церкви впредь не быть, а в том его внезапном погрешении быть свободным и в соборной церкви в своей ему прежней степени сообщаться и служить невозбранно". Вспомнил Собор и принявших вслед за Ионою благословение от патриарха Никона протопопа и двух ключарей собора и отлучил их за эту вину от священнослужения, но 21 февраля протопоп Михаил и ключари Иов и Феодор били челом о помиловании, и те же архиереи ради торжественного дня рождения благоверной государыни царевны Евдокии Алексеевны разрешили им служить по-прежнему невозбранно в соборной церкви в своих степенях. Наконец, в двадцатых числах марта государь своими грамотами известил всех архиереев, что он, посоветовавшись с освященным Собором, указал: "Митрополиту Ионе быть на митрополии его в Ростове, а на Москве блюстителем соборной апостольской церкви быть Павлу митрополиту".
О внезапном пришествии Никона в соборную церковь, наделавшем столько тревог в Москве и для некоторых сопровождавшемся такими тяжкими последствиями, Алексей Михайлович поспешил известить Восточных патриархов. В грамотах патриархам, Цареградскому и Иерусалимскому, которые сохранились и писаны Паисием Лигаридом в 1665 г., без означения месяца, царь горько жаловался, что Никон в полночь, в неделю пред Рождеством Христовым без всякого стыда и с великим напыщением внезапно ворвался в соборную церковь, имея вокруг себя множество людей, и самовольно вступил
Несомненно, что грамота Нектариева не понравилась в Москве. Это еще более видно из того, что человек, с которым Нектарий прислал свою грамоту, грек Севастос, или Севастиан Дмитриев, был взят под стражу, и у него отобрана боярами другая грамота, написанная тем же патриархом на имя Никона. В июне 1665 г. Севастиан несколько раз был призываем на суд для допросов и даже пред лицо самого государя и хотя содержался в заключении "вверху в палатах" царя, но находил возможность вести переписку с Никоном, к которому показывал величайшую преданность и уважение, за что, конечно, и страдал. Вообще видно, что греки, приходившие тогда к нам и проживавшие в Москве, как бы разделялись на две враждебные партии. Одни из них держались могущественного Паисия Лигарида и под его покровительством хотели служить царю, надеясь, конечно, получить от него богатое воздаяние в виде милостыни, таковы особенно были наперсник Паисиев иеродиакон Мелетий и грек Стефан, которые и отправлены были с грамотами по делу Никона к патриархам. Другие по зависти и ненависти к Лигариду и его сподручникам старались противодействовать им и служить Никону в чаянии для себя от него благ, когда он вновь сделается Московским патриархом. Таков был Севастиан Дмитриев, который в своих письмах к Никону прямо выражался, что благодарит Бога, сохраняющего Никона "ради прибытку и похвалы нашему роду (т. е. грекам)", или молит Бога, да сохранит Никона "в пользу многих и во хвалу нашему роду". А еще более таков был известный нам Иконийский митрополит Афанасий, который хотя сослан был в Симонов монастырь, но и оттуда вел переписку с Никоном, и выражал в своих письмах крайнюю ненависть к Лигариду и его сотрудникам и глубочайшее уважение к Никону, и говорил ему: "Опять блаженство твое будет патриарх Московский - не будет иначе". Да и те греки, которые, по-видимому, служили государю, не отличались честностью и, переводя для него письма, приносимые с Востока, иное в них опускали, иное прибавляли или искажали по своему хотению, на это жаловался государю сам патриарх Нектарий в грамоте от 20 марта, и огорченный государь по этому случаю тогда же повелел произвесть розыск . Были и такие греки, которые из одного лагеря переходили в другой, враждебный, что пришлось испытать на себе лично Лигариду. В Москве находился какой-то греческий иеродиакон Агафангел, сделавшийся известным государю с невыгодной стороны, но почему-то понравившийся Паисию. Последний неоднократно просил у государя позволения взять Агафангела к себе, и государь, хотя сначала не соглашался и предупреждал Паисия об испорченности этого иеродиакона, наконец уступил просьбе. Заняв при Лигариде должность толмача и вместе смотрителя нового дома, который царь построил для Лигарида, Мелетий определил к нему двух служителей, которых привез с собою из Селевкийского монастыря. Эти слуги чрез несколько времени обокрали Паисия и золотые, которыми наделил его царь за службу, отдали Агафангелу, а ящик с множеством денег, жемчуга и других драгоценностей захватили с собою и бежали. Немедленно царские люди с Агафангелом во главе отправлены были отыскивать беглецов и нашли их на ночлеге в Троице-Сергиевом монастыре. Агафангел велел сковать их, перевез в Москву и посадил у себя в доме под стражу, но ночью, взяв от них себе все похищенное ими, отпустил их. Тогда по приказу государя сам Агафангел был закован в цепи и доставлен в патриархию для заключения под стражу. Спустя несколько дней он успел вымолить себе позволение отправиться вновь для отыскания бежавших воров и представил за себя поручителей. Но, получив свободу, уехал тайно в Воскресенский монастырь к патриарху Никону и наговорил ему тысячу обвинений на Газского не только устно, но и письменно. Обрадованный Никон, снабдив Агафангела письмами и деньгами, спешно отправил его в Константинополь для противодействования там иеродиакону Мелетию и патрону его Лигариду. Попытка, однако ж, не удалась. Агафангел был схвачен в Киеве и, закованный, привезен в Москву.
Не прошло и месяца со времени нежданного посещения Никоном столицы, как к нему посланы были из Москвы (13 генваря 1665 г.) архимандрит Чудова монастыря Иоаким (впоследствии патриарх) да думный дьяк Дементий Башмаков. Прежде всего они объявили, что их послал великий государь со всею палатою и со всем освященным Собором сказать патриарху Никону "спаси Бог" за то, что патриарх явил правду свою, отдал смутное письмо Зюзина, не утаил его воровского дела и чтобы впредь не верил таким ссорщикам и, если будут, также объявлял их. Затем посланные передали Никону два предложения. Первое состояло в следующем: ты в селе Черневе поручил митрополиту Павлу и окольничему Стрешневу известить государя, чтобы он не посылал к патриархам, что и без них можно дело устроить, что ты согласен впредь патриархом в Москве не быть, уступить свое место другому и ни во что не вступаться, и тогда же выразил желание прислать о том письмо к великому государю. Никон принял это предложение с радостию и на другой же день, 14 генваря, в ответ на предложение написал весьма обширное письмо. Здесь он подробно изложил те условия, при которых соглашался на всегдашнее отречение от Московской кафедры и избрание на нее нового патриарха, определял свои отношения к будущему патриарху, давал обещания разрешить все, что прежде, во дни своих огорчений, от великой кручины износил на царское величество, на честный синклит и на священный Собор, также на Симеона Стрешнева, Боборыкина, Сытина и др., и пр. Все содержание этого письма по статьям чрез несколько месяцев рассмотрено Собором и тогда сделается нам известным. Излагая второе предложение Никоиу, царские посланцы говорили: все архиереи, находящиеся в Москве, митрополиты Павел Крутицкий, Паисий Газский, Косьма Амасийский, Макарий Гревенский, умоляют государя, чтобы он дозволил удостаивать исповеди и святого причастия разбойников и других подобных преступников, ежедневно схватываемых и осуждаемых на смерть. Между тем во дни твоего патриаршества по твоему совету и словесным убеждениям царь издал указ, запрещающий допускать таких людей к исповеди и святому причастию, и потому ныне царь в смущении и требует от тебя письменного изложения твоих мыслей по этому предмету как для успокоения своей совести, так и для прямого ответа архиереям, советующим противное. Никон признал это царское требование справедливым, но сказал, что для выполнения его нужно время, и обещался прислать требуемый ответ по истечении нескольких дней. В своем ответе, который действительно был прислан, Никон по-прежнему отстаивал, что преступников, осуждаемых на смерть, не должно удостаивать исповеди и святого причастия, и главным образом опирался на слова Спасителя: Не мечите бисера пред свиниями. Паисий написал против этого ответа особое сочинение, которое и посвятил митрополиту Крутицкому Павлу. Но что особенно произвело смущение - при том же своем ответе Никон изложил множество и самых тяжких обвинений на Паисия, о которых узнал от иеродиакона Агафангела. Царь был совершенно поражен, когда прочел эти обвинения, и в присутствии нескольких бояр, позвав к себе Паисия, показал ему написанное Никоном. Находчивый Паисий тотчас отвечал: "Правосуднейший государь! Если хоть одна из этих клевет подтвердится, я буду виновен во всех, а если хоть одна окажется ложною, я буду считаться и вообще оправданным. Ибо первый мой иерарх (Иерусалимский), апостол Иаков сказал: И же весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен (Иак. 2. 10)". Ответ понравился царю, и он сказал: "Теперь не время разбирать (оканчивалась Четыредесятница), а после Светлой недели Воскресения Христова произведено будет тщательное расследование по этим обвинениям на тебя". А чтобы поддержать опечалившегося Паисия, государь подарил ему в неделю ваий прекрасную митру к крайней досаде узнавшего об этом Никона, который вслед за тем еще более огорчен был известием, что Паисий в Великий четверток при умовении ног представлял собою святого апостола Петра. Когда прошло Фомине воскресение, Паисий подал челобитную, чтобы скорее рассмотрены были взведенные на него обвинения, и писал, что хотя он подлежит суду Иерусалимского патриарха, но добровольно подчиняется Собору русских святителей. Государь повелел собраться всем во дворец и с величайшим вниманием исследовать две первые и главнейшие статьи обвинения, будто Паисий неправославно верует и не содержит в целости преданий святых отцов и будто он занимается магиею и астрологиею. Явилось множество свидетелей в защиту Паисия, утверждавших, что обвинения ложны, что он совершенно в том не виноват, и свои свидетельства подкрепляли своими подписями. На другой день среди страшных тревог приведен был пред царские палаты под сильною стражею и закованный в цепи иеродиакон Агафангел и на все обличения еще с большею дерзостию повторял свои клеветы, крича на весь царский двор. Оттуда послан он был в патриархию, чтобы пред лицом Собора дал отчет во всем, что сказано и написано было им против Газского. Но и здесь упорно стоял на своем, хотя ничего не мог доказать, и потому как явный клеветник отправлен был в цепях на заключение в новый монастырь, Вознесенский. Просидевши там немалое время, Агафангел наконец раскаялся и, явившись на Собор, торжественно объявил, что все изустные и письменные обвинения его против Газского ложны. Паисий простил раскаявшегося, но прочие архиереи не согласились оставить его без церковной епитимии для вразумления других иеродиаконов.
Собор этот, разбиравший присланные Никоном обвинения на Лигарида, происходил, вероятно, спустя недолгое время после Фоминой недели 1665 г. Но другой Собор, обсуждавший письмо Никона от 14 генваря того года с изложением условий патриарха на совершенное отречение от Московской кафедры, не мог быть раньше сентября, с которого по тогдашнему счету начался уже 1666 г., ясно означенный на определении этого Собора. Настоящему письму, видно, придавали большое значение, потому что для обсуждения его по повелению государя собрались все архиереи Русской земли, кроме двух, Сибирского и Астраханского, приславших, однако ж, свои повольные грамоты. Содержание письма Собор разбил на 32 статьи и на каждую дал особое решение. Для большего удобства статьи вместе с решениями на них можно подвести под несколько общих отделов. 1) Никон говорил, что ему с 14 генваря 1665 г. не именоваться патриархом Московским и всея России, а именоваться только патриархом, не вступаться ни в какие духовные дела Московского государства, не творить ничего в Москве без совета брата его и сослужителя, нового Московского патриарха, твердо держать все предания церковные и книги, исправленные при нем с старых греческих книг, и вместе выражал желание, чтобы ему не возбраняли приходить в Москву, когда случится ради нужд, равно не возбраняли приходить и на Соборы ради духовной пользы и заседать на Соборах под настоящим патриархом, выше всех митрополитов, архиепископов и епископов. Собор изъявил согласие на все эти статьи, но прибавил: а) Никону не именовать настоящего патриарха Московского своим сослужителем, а иметь и именовать архипастырем, и начальником, и старейшиною, и повиноваться ему во всем, и без воли его не только в Москве, но и где-либо не делать ничего, как поступают и прочие архиереи; б) для прихода в Москву Никону каждый раз предварительно испрашивать разрешения от государя и благословения от патриарха, подобно всем другим архиереям, а без указа государева и благословения от патриарха в Москву не приходить; равно и на Соборы в Москву без повеления государева и благословения патриаршего не приходить; в) содержать Никону не только книги, при нем исправленные, но и те, какие и впредь с греческих книг исправлены будут, и по ним отправлять службы и поминать настоящего Московского патриарха в молитвах, как церковных, так и домашних (ст. 2, 4, 5, 23 - 26). 2) Никон желал, чтобы на пропитание его за ним оставлены были все три монастыря его строения - Новый Иерусалим, или Воскресенский, Иверский и Крестный, а также и приписные к ним монастыри со всеми их вотчинами; чтобы царь подтвердил за монастырями все эти вотчины, а церковные пустые земли вблизи и около Воскресенского монастыря пожаловал тому монастырю; чтобы еще и из доходов патриаршего дома, которые старанием его, Никона, будто бы возросли до двадцати тысяч в год, выдавалась ему часть деньгами и провизиею, как по обычаю Восточной Церкви и другим архиереям, своею волею оставившим кафедры, дается пропитание из достояния их бывших кафедр, и чтобы никому из христиан не возбраняемо было приходить к Никону благословения ради или для подаяния ему милостыни. Собор решил: а) оставить за Никоном три монастыря его строения со всеми их вотчинами, но Воскресенский монастырь отнюдь не называть Новым Иерусалимом, потому что Иерусалим на земле один - в стране Иудейской и названием Нового Иерусалима простые, неведущие люди крайне соблазняются и потому изрекают хульное слово на Никона; б) приписными же монастырями и их вотчинами впредь Никону не владеть ни в чем - довольно с него на пропитание и на все его нужды трех монастырей его строения со множеством крестьянских дворов, принадлежащих каждому из них, соляных варниц и рыбных ловлей; в) пустые церковные земли, лежащие вблизи и вокруг Воскресенского монастыря, Никону возвратить в патриарший дом по-прежнему, а не приписывать к Воскресенскому монастырю; г) уделять что-либо Никону из доходов патриаршего дома, по правилам, нельзя, да и прибыль их учинилась милостию государя, а не старанием Никона и, как видно из записных книг, ни в один год не возвышалась далее девяти тысяч; д) такого обычая, чтобы оставившему свою кафедру архиерею выдавалось пособие от его бывшей кафедры, неизвестно, а известно только, что новый архиерей по любви дает бывшему архиерею какой-либо монастырь для содержания, да и сам Никон, когда был Новгородским митрополитом, ничего не давал из своих митрополичьих доходов предместнику своему, митрополиту Аффонию, который кроме насущного хлеба в Хутынском монастыре ничего не имел; е) приходить к Никону не возбраняется никому из христиан, пока не произойдет какой-либо мятеж или соблазн (ст. 1, 6 - 12, 14, 21). 3) Никон желал, чтобы ни в монастыри его строения и приписные к ним, ни в вотчины их с их приходскими церквами и священным причтом, ни во всякие дела всех их крестьян не вступались ни Московский патриарх, ни другие архиереи, в епархиях которых находились те монастыри и вотчины; чтобы архимандритов, игуменов и вообще духовенство для тех монастырей и их вотчин посвящал сам он, Никон, или кому из других архиереев соблаговолит он иногда предоставить своею грамотою; чтобы духовенство тех монастырей и вотчин не привлекалось на суд к мирским судьям; чтобы монастыри его строения записаны были в степени и настоятели их призывались в Москву на соборные служения и другие церковные собрания и чтобы по смерти его монастыри приписаны были не к патриаршему дому, а к области царствующего града Москвы. Собор решил: а) по священным правилам, все монастыри Никонова строения должны состоять под властию тех архиереев, в области которых находятся, и Никон не должен ведать в своих монастырях и их вотчинах никаких духовных дел без согласия и дозволения тех архиереев, а должен о всяком таком духовном деле писать к ним и только по их совету и повелению действовать, иначе же отнюдь ничего не творить; б) не должен Никон сам собою и поставлять архимандритов, игуменов и вообще духовенство для своих монастырей и вотчин без дозволения тех же архиереев или должен посылать к ним своих ставленников для посвящения; в) тем же самым церковным правилам и царским законам, по которым судятся все архиереи, монастыри и духовенство в России, должен подлежать и Никон с своими монастырями и духовенством; г) когда будет в Москве новый патриарх, то соборне просить его, да напишет он по совету с великим государем в степени все три монастыря Никонова строения; д) по смерти Никона каждый из этих монастырей приписать в ту епархию, в которой он состоит, а не в архиерейские домы (ст. 13 - 18°). 4) Никон давал обещание молить Господа Бога, да простит и разрешит всех, на кого он, Никон, после отшествия своего от великой кручины и огорчения жаловался и износил суд Божий, т. е. царя, синклит и освященный Собор, и да обратится прах, который отрясал он, Никон, от ног своих, исходя из Москвы, на отмщение ее, в благословение ей, чтобы не быть ей осужденною более Содома и Гоморры; давал также обещание просить и разрешить архиереев, воздвигших на него будто бы беззаконный суд на своем Соборе, если только они покаются и будут просить прощения, равно простить и разрешить бояр, клеветавших на него или преобидевших его в вещах житейских, движимых и недвижимых, если поищут у него прощения и вознаградят его за убытки.
Собор отвечал: а) ни царское величество, ни синклит, ни архиереи ни в чем не преобидели Никона, когда он был на своей кафедре, напротив, все почитали его более прежних Русских патриархов, но сам он обещания своего не сохранил, самовольно оставил врученную ему от Бога паству без пастыря, не объявив благовременно о своем отшествии ни царю, ни Собору, и потому должен жаловаться и износить Божий суд разве только на самого себя и на свое упорство, а не проклинать неповинных в его отшествии; если бы даже его в чем и обидели, то как ученик Владыки Христа он долженствовал молиться за творящих ему обиду и как пастырь с долготерпением и незлобием переносить немощи своих пасомых и с любовию исправлять их, а не увлекаться гневом, не проклинать по страсти; б) Никон сотворил дерзость, отрясши прах от ног своих в осуждение царствующему граду Москве паче Содома и Гоморры, и такой дерзости не сотворил никто и нигде из прежде бывших святителей, хотя иные из них потерпели неповинное изгнание: святой Златоуст, двукратно изгнанный, никого не клял, а с радостию переносил свое изгнание; святитель Филипп Московский, с бесчестием и биением изгнанный от своего престола и паствы, не только не клял невинных, но благословлял самих своих врагов; Никону, получившему священство и архиерейство на благословение и на молитву о грехах людских и о благосостоянии всего правоверного царства, а не на проклятие, подобает каяться в своей дерзости и молить Бога о прощении; в) архиереям, собиравшимся в 1660 г. на Собор в Москве, не в чем каяться и просить себе прощения у Никона: они вовсе не производили суда над ним, не осудили его ни на извержение, ни на изгнание; они только исследовали достоверность его отречения от кафедры и на основании канонов положили избрать на эту кафедру нового патриарха; г) никому из бояр и других христиан не возбраняется, если кто обидел Никона словом или делом и по совести чувствует себя виновным, просить у него прощения и разрешения, как подобает христианину просить себе прощения и у всякого обиженного им собрата, но, с другой стороны, и сам Никон должен просить себе прощения у тех, кого он обидел, и возвратить им то, что взял или отнял у них (ст. 27 31). В заключение своего письма Никон сказал: "Если же иначе, вопреки Божественным канонам и союзу любви, совершится избрание нового патриарха по власти мира сего, то избранный да наречется по справедливости не патриархом, а как бы прелюбодеем и хищником, и вместо мира да будет меч Божий и разделение". Собор отвечал: новый патриарх будет избран по церковным правилам и прежним примерам благочестивым государем и священным Собором вместе, а не светскими властями, никогда в том не участвовавшими, и будет поставлен Собором русских архиереев с согласия Вселенского патриарха. А союз любви сохранится, если Никон во всем будет покорен Московскому патриарху, иметь его архипастырем и старейшиною и имя его во всех своих монастырях и церквах всегда поминать в первых за церковными службами, тогда и патриарх Московский будет любить и почитать Никона как бывшего своего собрата. Но если Никон начнет в чем-либо не покоряться ему и производить смуты и мятежи, в таком случае настоящий патриарх должен будет судить Никона по священным правилам. У всех православных христиан, находящихся под державою царского величества, едина вера и не должно быть никакого разделения - остается только всем нам и патриарху Никону молить Бога, да будет меч Божий на прекословящих и не покоряющихся святой Восточной православной Церкви, и святейшему настоящему патриарху Московскому, и всему священному Собору и да будет тот меч не на пагубу им, но на страх, на познание истины и на обращение их к святой Восточной кафолической православной Церкви. Разобранное нами соборное определение сохранилось до нас или известно нам только в черновом списке и без надлежащих подписей, но отсюда вовсе не следует, чтобы не было и белового списка, подписанного всеми присутствовавшими на Соборе архиереями и другими лицами. Странно было бы предположить, чтобы дело, для которого по воле государя собраны были все архиереи Русской земли, оставлено было неоконченным и чтобы определение Собора после надлежащего утверждения его членами не было представлено на усмотрение государя.
Впрочем, было ли или не было подписано это определение Собора, но только Никону оно сообщено не было или, как выражается сам Никон, ответа ему на его письмо, посланное к царю с чудовским архимандритом Иоакимом и думным дьяком Башмаковым, не было никакого. Может быть, царь, прочитав решения Собора, увидел, что лучше их совсем не сообщать Никону, так как большая часть предложенных им условий была или отвергнута, или значительно изменена Собором и в решениях соборных высказано было так много горького и оскорбительного для самолюбия бывшего патриарха, что о принятии им этих решений нечего было и думать; скорее он мог только разразиться новыми выходками против царя и членов Собора. Не менее вероятною представляется догадка, что царь счел излишним и неуместным сообщать Никону решения Собора. Сам Никон просил, чтобы его дело было покончено без призыва и участия Восточных патриархов, выражал желание сделать уступки, обещал прислать свои условия. Царь мог согласиться на предлагаемую попытку потому, что хотя и отправлены были грамоты его к патриархам, приглашавшие их на Собор в Москву, но ответа от патриархов еще не было никакого, нельзя было поручиться, придут ли они или снова откажутся прийти, как уже отказались прежде. Согласившись на эту попытку, царь потребовал от Никона письменного изложения его условий, велел Собору обсудить эти условия. Но вот 12 ноября 1665 г., может быть, в то самое время, когда Собор оканчивал или окончил свои решения, возвратился один из царских посланцев к патриархам "с вестовыми листами" от Цареградского патриарха и царь узнал, что если не все, то некоторые патриархи уже едут в Москву на Собор. После этого оставалось только прекратить попытку об окончании дела Никонова без участия Восточных патриархов и не для чего уже было сообщать Никону соборных решений по его письму, тем более что на принятие их Никоном невозможно было и рассчитывать. Впрочем, как увидим впоследствии, это письмо Никоново, вероятно, вместе с соборными решениями на него было представлено Восточным патриархам, судившим Никона, и внимательно рассмотрено ими со всем Собором.