История Русской Церкви. Том 2. История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)
Шрифт:
В новгородском Софийском соборе есть также священные изображения, которые восходят ко времени самого основания собора. Первое место занимает между ними храмовый образ святой Софии, Премудрости Божией, отличный от киевского и гораздо менее сложный. Об этой новгородской иконе, по крайней мере, сохранилось местное предание, что она списана с цареградского подлинника греческими изографами во дни самого храмоздателя Владимира Ярославича. В 1554 г. знаменитый Сильвестр – священник, родом новгородец – в своей челобитной Собору русских святителей между прочим писал: «Великий князь Владимир Ярославич повелел поставити в Новгороде церковь каменну, святую Софию, Премудрость Божию, по цареградскому обычаю; икона Софии, Премудрости Божией, тогдыж написана – греческий перевод» – и вслед за тем: «Церкви ставили великие князья и по иконописцев посылали по греческих – церкви подписывати и святые иконы писати». Но так как несомненно известно, что и новгородский Софийский собор, и самые иконы в нем были поновляемы неоднократно, так как на новгородской иконе святой Софии видны ныне русские подписи, в которых буквы едва ли можно отнести к XVI в., то надобно допустить, что в настоящее время эта икона уже не в первобытном виде. Из стенных изображений в новгородском соборе наиболее обращает на себя внимание образ Христа Спасителя, написанный, как и в цареградском Софийском соборе, под самым куполом храма. Об этом образе сохранилось в местных летописях следующее любопытное предание: «Когда он был кончен греческими иконописцами, Спаситель был изображен на нем с благословляющею рукою, но на другой день епископ Новгородский Лука увидел Спасителя не с благословляющею рукою. Иконописцы исправили по-прежнему, но на следующее утро опять заметили перемену, исправили в другой раз и в третий – опять повторялось то же самое. Наконец на четвертое утро они услышали от образа глас: „Не пишите Меня с благословляющею рукою, а напишите с рукою сжатою, в энаменование того, что Я в руке Моей держу Великий Новоград. А когда эта рука Моя раскроется, тогда будет скончание городу“. Спаситель изображен на образе в исполинском виде (в 3 1/2 сажени), и для написания этого образа художники употребили более года. Тогда же написаны ими по стенам архангелы и херувимы под окнами купола, а пророки – между окон, те и другие во весь рост. Но, зная неоднократные, бывшие впоследствии, поновления
Из всего этого следует, что в строгом смысле один только Киево-Софийский собор сохранил в себе до настоящего времени образцы того первоначального иконописания, которое сообщила нам православная Греция вместе с верою. И подлинно их можно назвать в некотором отношении образцами. Смотря внимательно на эти византийские фрески и мозаические иконы, покрывающие стены Киево-Софийского храма, невольно чувствуешь, что это какая-то особая живопись, отличная от живописи обыкновенной, светской, живопись истинно церковная, что она изображает пред нами мир горний, к которому мы должны стремиться, а не мир земной с его суетными удовольствиями и соблазнами, представляет в телесных формах небожителей, пред которыми мы должны поклоняться, а не людей обыкновенных, посреди которых мы живем, с их слабостями и страстями, что она имеет целию пробуждать и воспитывать в нас чувства веры и благочестия, а не пробуждать какие-нибудь нечистые помыслы, не услаждать только наше эстетическое чувство. Эти лики не поражают телесною красотою или отпечатком сильных внутренних движений, а сияют, как и следует, небесным величием и спокойствием, запечатлены кротостию и смирением, показывают полное преобладание духа над телом. Плоть угодников Божиих начертана какою-то утонченною и большею частик) изможденною, так как они и действительно распинали плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. 5. 24), изнуряли ее постом, трудами, лишениями и часто страданиями за имя Христово. Главы святых все окружены венцами в знаменование того, что святые получили уже на небеси венец правды, который уготовал Бог всем, любящим Его. В положении угодников Божиих и их членов видны совершенное благоговение и соответствие достоинству или служению каждого. У одних очи молитвенно обращены горе, другие изображены с воздетыми руками, у третьих руки расположены крестообразно на персях. Евангелисты представлены со свитками в руках, святители – с благословляющею рукою, а некоторые – с Евангелием, диаконы – с кадильницами, мученики и мученицы – с крестами. В самых одеждах отпечатлеваются благоприличие, простота, целомудренность, не дозволявшая оставлять непокровенными каких-либо членов тела, и, наконец, историческая верность: например, древние святители изображены не в саккосах и митрах, которые вошли в употребление впоследствии, а в священнических фелонях и омофорах, с непокровейными главами. Не говорим, чтобы Киево-Софийские фрески и мозаические изображения могли служить образцами даже в технической части по отношению к искусству, нет, искусство может быть выше и совершеннее. Мы рассматриваем их только по отношению к их духу и характеру, который нельзя не назвать истинно церковным. Можно допустить, особенно судя по исторической верности изображений в Киево-Софийском храме, что писавшие их византийские изографы руководствовались какими-либо подлинниками, в которых содержатся правила иконописания, а иногда и самые изображения святых и которые тогда уже существовали в Греческой Церкви.
Вместе со святыми иконами равноапостольный Владимир принес из Херсона и потом отдал в свою Десятинную церковь честные кресты. Но из числа этих, равно как и всех других, крестов, употреблявшихся тогда в наших храмах, ни один не уцелел, потому что крест, найденный в развалинах Десятинной церкви, мог относиться и к последующему времени. Одно только достоверно, что тогда употреблялся у нас по преимуществу крест четвероконечный. На монетах самого великого князя Владимира он изображен иногда в короне, увенчанной четвероконечным крестом и с таким же крестом в правой руке; на одной из двух краснокаменных (шиферных) гробниц, открытых внутри Десятинного храма, в которой, вероятно, покоились останки или самого святого Владимира, или супруги его Анны, начертаны восемь крестов, и все четвероконечные. Все кресты на мраморной гробнице Ярославовой также четвероконечные. Крест, поставленный посредине трапезы на мозаической картине, изображающей Тайную вечерю, в Киево-Софийском соборе – четвероконечный; большая часть крестов в руках Богоматери, мучеников и мучениц на фресках и мозаических изображениях того же собора – четвероконечные. Большая часть, но не все, потому что в руках некоторых угодников Божиих на тех же фресках встречаем кресты пятиконечные, шестиконечные и осьмиконечные; и медный крест от жезла, которым, по преданию, святой Авраамий Ростовский поразил идола Велеса, – шестиконечный: знак, что тогда православные чтили крест и в таких видах!
При этом не можем не заметить, что древние изображения Киево-Софийского собора сохранили нам ясные примеры и того, какое перстосложение употреблялось у нас с самого начала для крестного знамения или, частнее, для преподания благословения. Здесь видим не только на фресках, но и на мозаических иконах не подверженных изменению святителей, благословляющих чрез перстосложение так называемое именословное или весьма близко подходящее к именословному. Иначе и не могло быть, потому что и на мозаических иконах константинопольского Софийского собора, послужившего для нашего образцом, которые ныне сделались известными в верных копиях, одни – пророки, апостолы, святители (святой пророк Аввакум, святой апостол Павел, святой Дионисий Ареопагит, святой Анфим, святой Григорий, просветитель Армении, и святой Николай Чудотворец) – изображены с перстосложением строго именословным, а другие – немногие (пророки Иеремия и Иона и святой Григорий Богослов) – с перстосложением, близко подходящим к именословному, и нет ни одного, у которого бы большой палец был соединен с двумя последними так, как хотят того наши мнимые старообрядцы.
Третья святыня, которую принес великий князь Владимир из Херсона «на благословение себе» и на освящение всем людям своим и которую отдал потом в церковь святой Богородицы Десятинную, были мощи святого Климента, папы Римского, и ученика его Фива. Мощи святого Климента перенесены к нам, без сомнения, не в целом своем составе, потому что часть их еще в 866 г. отнесена была в Рим славянскими первоучителями – святыми Кириллом и Мефодием, из которых первый и содействовал открытию их во время своего пребывания в Херсоне. Впрочем, эта часть была, вероятно, самая незначительная, а все почти тело и глава священномученика находились у нас. В XII – XIII вв. один из наших проповедников в Слове по случаю обновления Десятинной церкви, обращаясь к раке святого Климента, взывал: «Тобою рустии князии хвалятся, святители ликуют, иереи веселятся, мниси радуются, людие добродушьствуют, приходяще теплою верою к твоим христоносным костем, святыню почерьпающе... Тем же поистине всех град – славне, имея всечестное твое тело, и весело играет, хвально воспевая: якоже бо небо другое на земли истинно показася Владычня Матере церкви Божественная, в нейже поистине честное твое тело лежа, аки солнце просвещает вселенную». А о главе святого Климента упоминают летописи под 1147 г., когда Собор русских епископов поставил ею в митрополита Климента Смолятича. Где девались эти священные останки во время нашествия татарского на Киев (1240), сокрыты ли верующими под церковию или перенесены в другое место, неизвестно. Вместе с мощами святого Климента и Фива Владимир взял с собою из Херсона, по свидетельству Иакова черноризца, мощи и иных святых: это, по всей вероятности, частицы мощей, которые присланы были нашему князю с другими дарами от греческих императоров, когда он находился еще в Херсоне по крещении своем, и в то же время присланы ему от Римского папы, может быть, с приветствием по случаю обращения к христианству. Современник Владимиров Дитмар упоминает, что в 1018 г. Киевский архиепископ встречал польского короля Болеслава в монастыре святой Софии с мощами, или останками, святых.
Но кроме этих святынь, принесенных к нам из других стран. Промыслу угодно было обрадовать и утешить юную Церковь Русскую открытием святых мощей в ее собственных недрах, прославить нетлением ее собственных чад. Разумеем мощи равноапостольной княгини Ольги и святых братьев-страстотерпцев Бориса и Глеба.
Открытие первых совершилось во дни самого великого князя Владимира. По сооружении им Десятинной церкви, которую он так украсил и обогатил всякою святынею греческою. Господь внушил ему мысль перенести в эту славную церковь и тело приснопамятной бабки его Ольги, так как она была «первою проповедницею непорочной веры в России, первою предтечею русским людям к Богу и основанием благочестию». Благодатную мысль великий князь открыл тогдашнему митрополиту Киевскому Леонтию, и оба они по надлежащем совещании и рассуждении, подвизаемые Богом, решились исполнить ее с подобающим благолепием. Избран был день, совершено общественное молебствие во храме, и тогда-то великий князь и первосвятитель со всем освященным Собором, сопутствуемые боярами, старейшинами и множеством народа с иконами, крестами и свещами, при каждении фимиамом и пении псалмов, сотворили торжественное шествие к тому месту, где находилась могила блаженной Ольги. Пришедши, велели раскопать землю, открыли гроб и увидели тело святой совершенно целое, неповрежденное и нимало не изменившееся вместе с одеждою. Пораженные чудом, обливаясь слезами живейшей радости, князь и первосвятитель и многие другие спешили облобызать святые мощи, прославляли Бога, так дивно прославляющего угодников Своих. Мощи переложены были в новую раку и с величайшим торжеством при пении священных песней перенесены в церковь святой Богородицы, где положены в гроб каменный и поставлены на уготованном месте. И была в тот день радость сугубая во всех людях, и сотворили празднество преславное с учреждением светлым, и веселились душевно вместе и телесно. Это драгоценное повествование, заимствованное нами из Степенной книги, неоспоримо подтверждается в главных своих чертах известиями древнейшими. Преподобный Нестор довольно ясно выражает мысль, что нетленные мощи святой Ольги открыто почивали в его время, и дает намек, что они перенесены именно во святую Богородицу (т. е. в церковь Ее имени) в 1007 г., следовательно при святом Владимире. А черноризец Иаков не только со всею ясностию говорит: «И есть во гробе тело ея (Ольги) честное, и неразрушимо пребывает и до сих дней», но столько же ясно свидетельствует, что оно покоилось в церкви Десятинной, построенной великим князем Владимиром, в гробе малом каменном, и присовокупляет еще частное сказание, повторенное потом и в Степенной книге, что наверху этого гроба сделано было оконце, которое отверзалось само собою для всех, притекавших с верою, и давало им возможность видеть нетленное тело блаженной княгини, как бы спавшее, но не отверзалось для приходивших без веры и потому неудостоивавшихся видеть самое тело, а только гроб. То же самое читаем в двух кратких житиях святой Ольги, которые, по всей вероятности, составлены до разрушения Киева монголами, потому что оба они говорят о мощах ее как открыто еще почивающих в Десятинной церкви и видимых всеми русскими людьми. Время открытия святых мощей великой княгини Ольги Степенная книга означает приблизительно, говоря, что они по преставлении ее пребывали в земле лет
Мощи святых страстотерпцев Бориса и Глеба открыты в царствование Ярослава. Это были два брата единоутробные, прекраснейшие и благочестивейшие из всех детей святого Владимира, посреди которых сияли они, по выражению преподобного Нестора, как две светлые звезды посреди мрака. Оставаясь по малолетству еще довольно долго при отце своем, тогда как прочие братья отправлены были на свои уделы, Борис и Глеб более и более навыкали подражать его высокому примеру и укреплялись в страхе Божием. Борис был правдив, тих, щедр, кроток, смирен, милосерд, любил читать святые книги, и особенно жития святых и мучеников, молясь Господу, чтобы сподобил его ходить по стопам их и достигнуть их жребия. Глеб, юнейший, неотлучно находился при брате, слушал чтение его день и нощь и творил многую милостыню нищим, вдовицам и сиротам. Потому-то преимущественно и любил отец этих двух детей своих, видя на них благодать Божию, и, не желая, вероятно, надолго разлучать их, связанных братскою и христианскою любовию, дал им соседственные уделы – Ростов и Муром. Но чем более любил Владимир Бориса и Глеба, тем более ненавидел их брат Святополк, не любимый отцом. Едва скончался равноапостольный князь, как Святополк, случившийся в то время в Киеве, поспешил погубить обоих этих братьев, готовя ту же участь и прочим. Посланные им из Вышгорода убийцы встретили Бориса на берегах Альты близ Переяславля, когда возвращался он с похода против печенегов, предпринятого еще по повелению отца. Была ночь под воскресенье. Борис, предуведомленный уже о приближении убийц, приказал поставить шатер свой, вошел в него и начал слезно молиться Богу и читать святые книги; потом велел пресвитеру служить заутреню, сам пел, между тем как убийцы находились уже вокруг шатра и не дерзали напасть на праведника; по окончании заутрени приобщился Святых Христовых Тайн, простился со всеми при нем бывшими слугами и возлег на одр свой. Тогда присланные от Святополка устремились в шатер, пронзили несчастного князя, избили многих отроков его, и блаженный мученик, моляся за своих убийц, после новых ударов в самое сердце предал дух свой Богу июля в 24-й день, т. е. спустя восемь дней по смерти отца. Тело Бориса тогда же было привезено в Вышгород и погребено у церкви святого Василия. Немедленно отправил Святополк клевретов своих для погубления и другого брата – Глеба. Его встретили на устье реки Смядыни близ Смоленска и, овладев судном, на котором плыл князь, принудили страшными угрозами собственного повара его зарезать своего господина. Юный Глеб, как агнец безгласный, не противился и, подобно брату Борису, моляся за убийц своих, был заклан в 5-й день сентября, в понедельник. Тело святого страстотерпца было брошено убийцами в пустыне между двумя колодами и в совершенном пренебрежении оставались до тех пор, пока Ярослав, ведший почти непрерывную брань с братоубийцею Святополком, кончательно не победил его и не начал спокойно княжить в Киеве (1019). Одним из первых дел великого князя было тогда собрать сведения, где находятся тела его избиенных братьев, и, услышав, что тело Глебово остается поверженным в пустыне, он повелел искать его. Долго искали, но не находили, и не прежде как через год (следовательно, в 1020 г.) оно найдено ловцами совершенно целым, нимало не изменившимся и не поврежденным ни от плотоядных зверей, ни от влияния стихий, хотя около пяти лет лежало без всякой защиты. С подобающею церковною честию, с крестами, свещами и курением фимиама оно было перенесено на судно, привезено в Вышгород и погребено вместе с телом Бориса у церкви святого Василия.
Вскоре у могилы страстотерпцев начали совершаться знамения и чудеса. И когда церковь святого Василия по неосторожности пономаря сгорела, то старейшина града, доводя о том до сведения великого князя Ярослава, сообщил ему вместе и об этих знамениях. Ярослав немедленно пригласил к себе митрополита Иоанна, который по совещанию с великим князем сделал чрез несколько времени торжественный церковный ход из Киева в Вышгород к могиле святых. Велели раскопать могилу и изнести гробы их на поверхность земли; и, когда митрополит с пресвитерами открыл эти гробы, увидели мощи угодников Божиих совершенно нетленными. Тогда же перенесли их в особо устроенную клетку, или часовню, поставили на десной стране и совершили над ними святую службу (всенощную). Новые два чуда – исцеление хромого и слепого, совершившиеся при гробах святых братьев, еще более убедили всех в прославлении их от Господа. И тогда митрополит подал великому князю совет построить в Вышгороде церковь во имя святых страстотерпцев и установить день священного торжества в память их. Князь с радостию последовал доброму совету. Немедленно в зимнее время было приготовлено дерево для церкви, а как только настало лето, она была сооружена над тою самою клеткою, в которой находились раки святых мучеников. Великий князь воздвиг церковь великую о пяти верхах, украсил ее иконами, и иными письмены, и всякими красотами, повелел написать в ней на иконе и святых мучеников Бориса и Глеба, чтобы верные, взирая на них с верою и любовию, поклонялись им и лобызали их лики. По сооружении церкви митрополит с собором духовенства в присутствии великого князя и при стечении многочисленного народа торжественно освятил ее 24 июля, в день умерщвления Борисова, поставил в ней мощи новоявленных чудотворцев на десной стране и установил ежегодно праздновать этот день в память их совокупно. По окончании литургии, во время которой новое внезапное исцеление хромого при мощах святых мучеников поразило и обрадовало всех присутствовавших во храме, как очевидцев чуда, торжествующий Ярослав сотворил великое угощение для митрополита, духовенства и всякого звания людей, богатых и убогих. Затем праздновал еще восемь дней, раздал от имения своего множество милостыни нищим, сиротам и вдовицам и, повелев властелину града давать для содержания Борисоглебской церкви десятую часть от дани, возвратился в Киев. Митрополит, оставшись еще в Вышгороде, служил несколько раз сряду в новоосвященной церкви, рукоположил для нее пресвитеров и диаконов и, поставив над ними старейшину, возвратился также в Киев. Вслед за тем начались новые чудеса от новоявленных чудотворцев, и когда христолюбеи, Ярослав услышал о первом из этих чудес, как в некоем граде святые страстотерпцы явились ночью к заключенным в темнице (в погребе) и внезапно освободили их и от оков, и из темницы, то повелел сравнять место то и «создати на нем церковь во имя святою». Когда происходило все это: открыты мощи святых благоверных князей Бориса и Глеба, нареченных в крещении Романа и Давида, сооружена во имя их первая церковь в Вышгороде и установлен в честь их общий праздник – с точностию неизвестно. Но из самого хода повествования Нестерова и Иакова черноризца об этих событиях можно догадываться, что они совершились вскоре после 1020 г., когда тело святого Глеба было погребено в Вышгороде вместе с телом Бориса. Да и построенная во имя их Ярославом церковь найдена в 1072 г. при Изяславе уже ветхою.
Очень вероятно, что в царствование же Ярослава начали у нас праздновать и память святого равноапостольного князя Владимира в день его кончины – 15 июля, потому что, несомненно, тогда признавали уже Владимира в лике святых. Пресвитер Иларион, впоследствии митрополит, еще до 1050 г. говорил ему похвальное Слово, и в этом Слове несколько раз со всею уверенностию выражается, что Бог удостоил просветителя России славы и почестей небесных, называет его блаженным, апостолом и другими подобными именами и наконец обращается к нему с молитвою: «За благия дела ныне получив возмездие на небесах – блага, яже уготова Бог вам, любящим Его (1 Кор. 3. 9), и наслаждаясь Его лицезрением, помолися Господу о земле своей и людях, над которыми ты благоверно владычествовал... наипаче же помолись о сыне твоем благоверном кагане нашем Георгии...» – и проч. Такое молитвенное обращение к Владимиру естественно предполагает, что святость его была уже тогда признана Церковию. Но, с другой стороны, несомненно, что не только при Ярославе, но и впоследствии мощи святого Владимира не были открыты и прославлены нетлением, ибо Господь по премудрым целям Своим определяет это не для всех, а только для некоторых праведников. Черноризец Иаков, хотя также называет Владимира наследником рая, почившим в Царствии Небесном со всеми святыми, и обращается к нему с молитвою как к угоднику Божию, но в то же время считает нужным успокаивать своих читателей или слушателей: «Не будем дивиться, возлюблении, если он по смерти не творит чудес: многие праведники не сотворили чудес, однако ж святы» – и вслед за тем приводит слова святого Златоуста, что святые люди познаются не от чудес, а от дел и что Бог не всегда прославляет праведников чудотворениями. Равным образом тот же Иаков и преподобный Нестор ставили в укор сынам России, что они не с должным усердием молили Бога о прославлении, т. е. об открытии мощей своего просветителя, присовокупляя, что если бы русские христиане с большим усердием молились об этом в день преставления его, то Бог прославил бы его. Впрочем, мощи равноапостольного князя хотя пребывали под спудом, но тем не менее были чтимы Церковию, как отчасти можно заключать уже из обращения к ним в Слове пресвитера Илариона. До нашествия татар они покоились в мраморном (точнее, шиферном) гробе в самой церкви Десятинной. В это несчастное время гроб сокрыт в земле под развалинами церкви вместе с другими гробницами. И уже в XVII в. (1635) обретен вновь и узнан по существовавшей на нем надписи. Тогда-то взяты из гроба некоторые останки просветителя России в память будущим родам, известные доныне, каковы: а) глава благоверного князя, покоящаяся в Великой церкви Киево-Печерской лавры; б) одна челюсть сей главы, находящаяся в московском большом Успенском соборе; в) ручная кость – в Киево-Софийском соборе и г) другие малые частицы, находящиеся в разных странах России.
Доселе мы упомянули только о тех праздниках, которые появились собственно в Церкви Русской (о трех в память освящения замечательнейших киевских храмов и еще трех в честь русских святых), хотя, быть может, тогда же были установлены у нас и некоторые другие. Но само собою разумеется, что вместе с верою перешли к нам и праздники Церкви Восточной. Живым свидетельством тому служат святцы при Остромировом Евангелии, переписанные в 1056–1057 гг., конечно, с другого, более древнего, списка. Из рассматривания их открывается, что Церковь наша с самого начала своего приняла: а) все главные праздники Господские, Богородичные и святых, установленные издревле и доселе содержимые во всей православной Церкви; б) многие частные праздники Греческой Церкви и даже местные – некоторых областей и городов Греческой империи, преимущественно Византии, впоследствии уже по большей части исключенные из наших месяцесловов, и в) наконец, два праздника Церквей славянских: в честь святого Кирилла Философа, первоучителя славянского народа (февраль, 14), и в память обретения честных мощей святого Климента, папы Римского (январь, 30). Последний праздник тем более, без сомнения, был близок нашим предкам, что они имели счастие и видеть, и лобызать самые мощи угодника Божия в киевском Десятинном храме. И надобно заметить, что предки наши не только приняли, но и благоговейно соблюдали тогда священные времена. О святом Владимире замечено в древнем его житии: «Памяти святых в церквах творяше пением и молитвами, ипраздноваше светло праздники Господские»; о сыне его Ярославе: «И бе Ярослав любя церковныя уставы»; о всех христианах русских того времени: «И так просвещени людие праздноваху светло Воскресение Господне, и праздники святыя, и посты».