Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Шрифт:

Эти массовые переходы объясняются не только тем, что, в сущности, добрая половина отпавших уже ранее тайно придерживалась раскола. Раскол был вообще наиболее близкой и понятной для великорусского крестьянства религиозной организацией. Крестьянин, переходя в раскол, не должен был ничем поступаться, ни в чем не должен был изменять своих религиозных убеждений. Он находил в поповщинской церкви те же посты, те же праздники, тот же богослужебный чин, только более благолепный, тех же святых, те же молитвы. Но он вместе с тем как будто выигрывал необыкновенно много. Вместо того чтобы зависеть от священника, священники зависели от него; он знал, что священник над ним не начальник, а должен служить своему делу, в противном случае должен уходить. Крестьянин избавляется в лице православного священника от одного из многих агентов правительственной власти, тяготевших над его судьбою и достоянием. Из данника своего прихода он становился участником в решении его дел. Эта «демократическая» формальная внешность искусным образом вуалировала социальную сущность поповщинской организации, в которой поп в конечном счете все же зависел от старообрядческих верхов и был их идеологическим агентом.

Существование разделения из-за «Окружного послания» отравляло, однако, верхушке поповщины радость этих побед. Окружники не хотели половинчатого успеха и сделали еще две попытки к воссоединению раздорников. Первая из этих попыток заключалась в создании промежуточного

буфера между той и другой половиной. Образовалась группа полуокружников-полураздорников, составившаяся из наиболее умеренных элементов раздорников. Эту группу Московский духовный совет стал поддерживать всеми силами, надеясь, что она приобретет влияние в раздорнической партии и поможет выработать приемлемые для обеих сторон условия для примирения. Однако надежды на этот буфер оказались напрасными, и соглашение не было достигнуто. Тогда в 1884 г. Московский духовный совет попытался еще раз засвидетельствовать /341/ открыто перед всем старообрядчеством, что он вовсе не стоит безусловно за «Окружное послание». Постановлением от 1 декабря 1884 г. Московский духовный совет объявил «Окружное послание» лишенным какой бы то ни было силы и значения. Однако раздорники посмотрели на это постановление теми же глазами, как и раньше. Они хотели осуждения послания, одного признания его недействительным для них было мало. Оставалось возложить надежду на то, что время изменит настроение раздорников. Эта надежда имела основание, ибо старообрядческие низы не могли долго оставаться при нелепой теории двух сынов Марии — Христа Исуса и антихриста Иисуса. Рано или поздно эта теория должна была исчезнуть, а вместе с ней исчез бы основной пункт разногласия, осталось бы договориться только о второстепенных обрядовых вопросах и о слиянии организаций. Но как туго и медленно пробивал себе дорогу рациональный взгляд на дело среди раздорников, видно из того, что массовое присоединение раздорнических организаций к окружническим началось только в 900-х годах. В 90-х годах еще царствовало разделение, так что в одной и той же епархии бывало по два архиерея, из окружников и раздорников (в 1891 г. было 13 окружнических и 6 раздорнических архиереев).

Ко времени революции 1905 г. старообрядческая церковь окончательно залечивает рану раздора. В 1906 г. раздорнических общин осталось уже очень немного, и в этом году был созван примирительный собор. На нем, чтобы окончательно покончить с раздором, окружники согласились объявить «Окружное послание» не имеющим силы. Уступка эта немногого стоила, так как спор для верхов давно утратил свою остроту, в особенности после манифеста 1905 г. о веротерпимости. Но с начала 900-х годов в рабочей среде Гуслицкого района средневековая идеология быстро стала терять свой авторитет, заменяясь идеологией классовой борьбы. Поэтому для гуслицких капиталистов уже не было смысла стоять за раздор, и раздорнические общины быстро тают.

Поморцы и федосеевцы

В то время как старообрядческая поповщинская церковь неуклонно шла по ясной и неизменной линии своего развития, беспоповщинские организации, как и в XVIII в., /342/ продолжали переживать значительные колебания, проходя через смены оживления и упадка, и не могли так же прочно укрепиться, как поповщина, отчасти вследствие репрессий правительства, отчасти в силу раздиравших их внутренних противоречий и слабости той почвы, на которой они находились. Поповщинская церковь организовала массы, раскинув свои общины по всей России и связав их сначала единством культа, а затем единством и культа и иерархии. Беспоповщинские организации были автономными общинами, мало связанными одна с другой; в каждой из них слагались свои обычаи и своя идеология. И то и другое, правда, восходило к единому первоначальному источнику, но в дальнейшем развитии становилось различным в различных общинах не только с точки зрения деталей, но и по существу. Раздробленность оказала беспоповцам плохую услугу также и в борьбе с правительством: правительственные репрессии поражали их с губительной силой, им трудно уже было оправиться от ударов 30-х и 40-х годов.

Самая старинная и наиболее крупная из беспоповщинских организаций — выговская община, организовавшая филиальные отделения в Петербурге, Москве и некоторых других городах, в коммерческом отношении с конца XVIII в. отходит на второе место сравнительно с поморскими общинами Москвы, Петербурга и Ярославля. Она, однако, осталась резервуаром «наставников», и, чем слабее становилось ее экономическое влияние, тем правовернее становились ее скитники, вернувшиеся в XIX в. к отрицанию молитвы за царя. Она была разгромлена вконец в 30-х и 40-х годах XIX в. По отношению к ней правительство применило те же меры, как и по отношению к поповщинской церкви на Иргизе: сначала парализовало культ, потом экспроприировало ее имущество. В сентябре 1836 г. на Выг приехал губернатор Дашков, и начались «мероприятия». Была произведена проверка паспортов, вследствие чего большая часть скитников разбежалась; затем Дашков «принудил», по выражению выговского летописца, «имянно молить за царя». По-видимому, скитники на это пошли не особенно охотно и тянули дело до марта 1837 г., когда пришлось согласиться. Но было уже поздно. В апреле на Выг и на Лексу был назначен специальный пристав Веденеев, явившийся туда с воинской командой; запретили звон, потом увезли все колокола и одну за другою запечатали все часовни. В 1838 г. культ на Выге был уже фактически прекращен; а надскитами /343/ был поставлен особый полицейский пристав; иконы, церковная утварь и часть библиотеки были расхищены синодским духовенством. В 1848 г. была проведена первая мера по экспроприации: у скитов были отняты все пашенные дворы и подсеки и нарезаны православным государственным крестьянам, переселенным из Псковской губернии. После этого выгорецкие скиты быстро запустели, и через 30 лет, когда по приказу министра внутренних дел все строения были сломаны, а скитники выселены «на родину», в скитах оказалось всего около 300 человек.

Однако этот разгром вероисповедного поморского центра не убил поморских общин, находившихся внутри империи. От разгрома уцелел поморский монастырь в Данилове Ярославской губернии, который стал взамен Выга рассадником наставников; с другой стороны, как мы уже видели, местные общины стали уже самостоятельными коммерческими центрами, разгром выговских предприятий не мог существенным образом поколебать их позиции. Более того, временное оживление поморского и федосеевского согласий относится именно к 40-м годам, т. е. к тому времени, когда культ на Выге был уже прекращен. Об этом говорят уже цифры числа молелен в Москве: беспоповщинских молелен (того и другого согласия) в 1800 г. было 32, за 25 лет (в 1825 г.) их прибавилось только 22 (увеличение на 70 %) и было 57, а в 1847 г., т. е. через 22 года, их стало 176 (прибавилось 119), т. е. число их увеличилось на 200 %. Очевидно, что тут действовали факторы, совершенно независимые от судьбы вероисповедных центров, которые в конечном счете играли служебную роль — поставлять буржуазной верхушке «специалистов» религиозного дела. Последних могло быть больше или меньше, они могли стоить дешевле или дороже, но достать их можно было всегда, и — это самое главное — вовсе не они творили историю беспоповщинских организаций.

Переходя теперь к этой истории, мы должны прежде

всего отметить изменение соотношений между поморцами и федосеевцами в первой и во второй четверти XIX в. Начавшееся в 1809–1812 гг. разложение федосеевских общин в Москве и Петербурге, как мы видели, в Москве пошло на пользу монинской поморской часовне. Оно продолжалось, хотя более медленным темпом, и в течение следующего десятилетия, так что с 1812 по 1826 г. число прихожан монинской часовни удвоилось, а число монинских /344/ молелен с 4 выросло до 27 (федосеевских было 30). Но в 1847 г. на первом месте оказываются опять федосеевцы: из 176 московских молелен 120 принадлежат федосеевцам и только 56 поморцам, успевшим к тому же расколоться на два лагеря — старого поморского согласия (17 молелен) и нового поморского согласия (39 молелен). Это последнее отделилось от старого (монинского) согласия в начале 30-х годов, причем пункты раскола заключались в том, что один из наставников, зять первого настоятеля монинской часовни Скачкова — Андреян Сергеев, стал вводить новое пение взамен старого гнусавого и нечленораздельного поморского напева и завел формальную брачную книгу. Ниже мы увидим, какой смысл имели эти нововведения, не имевшие никакого догматического значения. Отставание поморского согласия от внезапно расширившегося федосеевского нельзя объяснять закрытием монинской часовни в 1826 г., так как эта репрессия привела только к перемещению главной поморской часовни из дома Монина в дом купца Гусарова; тут действовали другие факторы, чисто социально-экономического порядка. Первенство федосеевцев в 40-х годах характеризуется не только числом молелен в Москве, а также и сферой влияния. Под влиянием Преображенского кладбища находились в 40-х годах федосеевские общины в 26 губерниях — по Волге от Ярославля до Астрахани, на восток от Казани до Тюмени, по Оке (Коломна и Серпухов), в Тульской и Калужской губерниях, по Западной Двине от Витебска до Риги, в Харькове, Черкасске, Екатеринославле, Херсоне, Елисаветграде, Житомире. Такими всероссийскими связями поморцы похвалиться не могли: кроме Москвы их влияние простиралось на Орехово-Зуевский район Владимирской губернии и Даниловский уезд Ярославской; в других местах их общины были очень слабы.

Ключ к разгадке этого возрождения беспоповщины в 40-х годах нам дает анализ ее социального состава в эту эпоху. До нас дошли любопытнейшие агентурные сведения о составе прихожан московских молелен и об их хозяевах. Хозяева всех крупнейших молелен — почти исключительно фабриканты. Преображенским кладбищем правил Ефим Федорович Гучков (родоначальник известных Гучковых начала XX в., дед А. И. Гучкова); его отец Ф. А. Гучков имел в Москве ткацкую фабрику, при которой была крупнейшая в Москве молельня; федосеезские молельни держали фабриканты Прохоров (на Трехгорке), /345/ Никифоров, Любушкины и другие. Та же картина в поморских согласиях: там мы встречаем имена фабрикантов Морозова, Зенкова, Гусарова, Макарова и других. В числе прихожан на первом месте стоят в молельнях фабрикантов их рабочие и «соседи», в молельнях купцов — их приказчики и «соседи». Эти «соседи» у федосеевцев чаще всего женского пола — целые дома вокруг молелен принадлежали их хозяевам (у Гучкова было 32 дома) и были заселены «девками»; постоянно упоминаются также и прижитые этими девками «блудно» ребята, воспитываемые, конечно, в духе беспоповщинского старообрядчества. Богадельный дом, находившийся на Преображенском кладбище, на 75 % был населен не старухами и стариками, а теми же девками, моментально разбегавшимися по домам соседнего Черкизова, как только подкупленный квартальный доносил, что едет начальство.

Перед нами совершенно ясная картина. Беспоповщинский торговый капитал пошел в конце 30-х годов в промышленность и использовал религиозную организацию в целях набора наиболее дешевой и наиболее тесно привязанной к фабрике рабочей силы. Тут впереди и оказались федосеевцы с их «радикальной» идеологией, отрицавшей и молитву за царя (ее после Ковылина благополучно упразднили), и брак. Эти два «кита» помогли им действовать гораздо успешнее поморцев и оставить далеко за собою элементарные приемы рогожцев. Те, как мы видели, выкупали от помещиков своих рабочих; это делали и федосеевцы, укрывая беглых и снабжая их паспортами умерших мещан, покупавшимися в Мещанской управе, или уплачивая за них выкуп помещикам и получая почти даровую рабочую силу, так как выкупная сумма всегда оказывалась с процентами такой высокой, что рабочий до самой смерти не мог ее отработать; особенным виртуозом в этой области был Гучков. Другим средством было предоставление бедным мещанам и в особенности мещанкам бесплатных квартир при условии принятия федосеевской веры; тут-то и выясняется происхождение «девок». Квартиры и «кельи» в Преображенском доме были, конечно, в действительности не даровыми — они оплачивались каторжным трудом «бесплатных» квартиранток, превращавшихся в ленточниц и набойщиц своего хозяина. Мало того, эти «девки» при федосеевском отрицании брака превращались в поставщиц будущих «белых рабов» для своих хозяев. Как известно, в 40-х годах фабриканты охотно брали детей из воспитательного дома, обычно /346/ в возрасте 12 лет, обязываясь обучить их ремеслу, содержать их на свой счет и по обучении платить до 1 руб. в месяц; по достижении совершеннолетия эти ученики получали от фабриканта 100 руб. и пару платья и могли либо остаться, либо уйти. Но федосеевцам не было надобности обращаться в воспитательный дом и подписывать еще при этом какие-то условия — у них были «девки», которые плодили детей без всяких условий, и притом эти дети привязывались к фабриканту узами религиозного гипноза. Поморцы, признававшие брак, оказались поэтому в худшем положении, чем федосеевцы; они могли действовать только деньгами. В 40-х годах на 20 верст кругом от Москвы трудно было найти деревню, в которой федосеевцы не вели бы успешной агитации и прежде всего среди баб и девок.

На этой же почве промышленного приложения скопленных торговлей капиталов оживилось в 40-х годах и поморское согласие. Выделение «нового» согласия было связано именно с этим процессом. Как мы видели, старообрядческая вера и культ были для новых фабрикантов средством для набора зависимой от предпринимателей рабочей силы. Введение нового пения взамен старого крюкового было одним из приемов привлечения к поморскому согласию новых адептов; благообразные напевы «новых» поморцев выгодно отличались не только от старого гнусавого поморского распева, но и от нечленораздельного козлогласования дьячков и пономарей на клиросе в деревенской православной церкви. Кроме того, поморцы, хотя и не в таких размерах, как федосеевцы, также привлекали будущих рабочих предоставлением «бесплатных квартир». «Брачная книга» нового согласия была средством борьбы с федосеевцами; как мы увидим ниже, для федосеевских капиталистов вопрос о браке и законных детях был в это время больным местом. Поэтому «брачная книга» поморцев не раз откалывала от Преображенского кладбища крупных прихожан, а это позволяло увеличивать капитал поморской общины нового согласия (старое согласие почти не имело общественного капитала) и расширять пропаганду. Однако поморцы не могли и думать о том, чтобы хоть сколько-нибудь сравняться с преображенцами. Мы уже указывали на всероссийский масштаб федосеевщины этой эпохи и на весьма ограниченную среду влияния поморцев; то же самое надо сказать и о капиталах. Общественный капитал поморцев нового согласия не превышал в 1847 г. 100 000 руб., в то /347/ время как капитал Преображенского кладбища исчислялся миллионами, по крайней мере в этом году из него были выданы две ссуды, одна в 500 000 руб. и другая в 100 000 руб.

Поделиться:
Популярные книги

Измена. Право на сына

Арская Арина
4. Измены
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Право на сына

Возвышение Меркурия. Книга 7

Кронос Александр
7. Меркурий
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Возвышение Меркурия. Книга 7

Тринадцатый

NikL
1. Видящий смерть
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
6.80
рейтинг книги
Тринадцатый

Идеальный мир для Социопата 12

Сапфир Олег
12. Социопат
Фантастика:
фэнтези
постапокалипсис
рпг
7.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Социопата 12

Неудержимый. Книга XIII

Боярский Андрей
13. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XIII

АН (цикл 11 книг)

Тарс Элиан
Аномальный наследник
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
АН (цикл 11 книг)

Береги честь смолоду

Вяч Павел
1. Порог Хирург
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Береги честь смолоду

Сын Петра. Том 1. Бесенок

Ланцов Михаил Алексеевич
1. Сын Петра
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.80
рейтинг книги
Сын Петра. Том 1. Бесенок

Измена. Наследник для дракона

Солт Елена
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Наследник для дракона

Воин

Бубела Олег Николаевич
2. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.25
рейтинг книги
Воин

Сонный лекарь 7

Голд Джон
7. Сонный лекарь
Фантастика:
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Сонный лекарь 7

Измена. Жизнь заново

Верди Алиса
1. Измены
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Жизнь заново

Мастер 2

Чащин Валерий
2. Мастер
Фантастика:
фэнтези
городское фэнтези
попаданцы
технофэнтези
4.50
рейтинг книги
Мастер 2

Темный Лекарь

Токсик Саша
1. Темный Лекарь
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Лекарь