История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
В целом «Кузница» оказалась последней организацией в духе богдановских идеалов. Она играла весьма незначительную роль в литературной жизни 1920-х и, несмотря на то что дожила до 1930 года, впоследствии была вытеснена на периферию такими новыми и опирающимися на поддержку партии пролетарскими организациями, как «Октябрь» и РАПП.
Идеологические корни концепции пролетарской культуры находились на левом фланге революционного движения, к которому принадлежали Богданов, Горький и Луначарский, отколовшиеся от ленинской группы в 1909 году. Расколу предшествовали философские споры между Лениным и Богдановым [138] . Сразу после раскола левое крыло партии образовало группу «Вперед». На страницах одноименного журнала Богданов развивал идеи пролетарской социалистической культуры как необходимого орудия в деле построения социализма, близкие по духу идеям Горького и Луначарского: культура необходима для обучения пролетариата, чтобы развить в нем коллективное сознание, которое охватывало бы все жизненные аспекты, а не только социально-политическую деятельность.
138
См.: Scherrer J. Les 'ecoles du parti de Capri et de Bologne: la formation de l’intelligentsia du parti // Cahiers du monde russe et sovi'etique. Paris. 1978. Vol. 19. Fasc. 3. P. 259–284; Scherrer J. Pour l’h'eg'emonie culturelle du prol'etariat: aux origines du concept et de le vision de la «culture prol'etarienne» // Ferro М., Fitzpatrick S. Culture et r'evolution. Paris: 'editions de l’'ecole des Hautes 'etudes en Sciences Sociale, 1989. P. 11–23; Гангнус А. На руинах позитивной эстетики // Новый мир. 1988. № 9.
Революционный перелом поставил Богданова перед новой дилеммой: если до революции он видел в искусстве необходимый инструмент борьбы за социализм, то после Октября искусство стало инструментом укрепления новой власти, и с новой реальностью пришлось считаться. Теперь проблема состояла в отсутствии рабочей интеллигенции, которая должна была сформироваться в школах, созданных им на Капри (1909) и в Болонье (1909–1911), но для появления которой прошло слишком мало времени.
Долгие философские споры между Богдановым и Лениным, которые они вели до революции, после Октября переросли в политическую полемику. Богданов стремился к созданию культурного фронта, фактически независимого от государства и свободного от партийно-политического вмешательства; он мечтал отдать управление культурой в руки рабочей интеллигенции, единственно способной формировать мысли и чувства масс. Ленин же предполагал создать рабочую элиту, которой можно было бы доверить решение куда более сложных политических задач; по его мнению, задача культуры в тот момент сводилась к использованию культурного наследия прошлого для преодоления безграмотности. Ленин считал, что культурная революция должна произойти сразу после политической и осуществляться партией, уже находящейся у власти. Богданов же выступал за немедленное и фактически автономное (внепартийное) осуществление культурной революции.
В концепции пролетарской культуры важное место отводилось критике. Для Пролеткульта проблема состояла не столько в том, чтобы определить новый критический подход, сколько в том, чтобы вернуть литературную критику в лоно «критики пролетарского искусства», которая, в свою очередь, рассматривалась как часть критики опыта — краеугольного камня философии Александра Богданова [139] . Поскольку, согласно Богданову, «искусство есть организация живых образов» и «его содержание — вся жизнь, без ограничений и запретов» [140] , то искусство, благодаря своей организующей функции, способно воздействовать на человеческий ум, становясь мощным стимулом для упрочения коллектива. Пролетарская критика определялась Богдановым как составная часть «пролетарской культуры». Следовательно, позицию этой критики определяла точка зрения класса, от имени которого она действует и регулирует развитие пролетарского искусства [141] .
139
Богданов А. Наша критика. Статья вторая: критика пролетарского искусства// Пролетарская культура. 1918. № 3. С. 12–21.
140
Он же. Что такое пролетарская поэзия? // Пролетарская культура. 1918. № 1. С. 12, 14.
141
Он же. Наша критика. Статья вторая. С. 13.
Взгляды Богданова до известной степени разделяли такие руководители Пролеткульта, как Лебедев-Полянский, Керженцев, Плетнев, Калинин, Бессалько. Следуя за схемой, сформулированной Богдановым, Валерьян Полянский в 1920 году однозначно трактовал критику пролетарского искусства как критику пролетариата, видя ее задачу в том, чтобы направлять внимание писателя и поэта на классовые аспекты творчества. Кроме того, «критик поможет и читателю разобраться во всех вереницах перед ним встающих поэтических образов и картин» [142] . Таким образом, литературная критика выступает в качестве регулятора и посредника между производителем и потребителем литературного творчества.
142
Полянский В. Письма о литературной критике // Пролетарская культура. 1920. № 17–19. С. 42.
Проект создания новой рабочей интеллигенции находим в статье Федора Калинина «Пролетариат и творчество». Автор требовал ограничить роль интеллигенции в творчестве пролетарской культуры, так как «те сложные, крутящиеся вихри и бури чувств, которые переживает рабочий, доступнее изобразить ему самому, чем постороннему, хотя бы близкому и сочувствующему, наблюдателю» [143] . Он настаивал на создании рабочих клубов, в которых развивалась бы культурно-просветительская жизнь рабочего класса и которые должны «стремиться удовлетворять и развивать эстетические потребности» рабочих [144] .
143
Калинин Ф. Пролетариат и творчество // Пролетарская культура. 1918. № 1. С. 11.
144
Он же. Рабочий клуб // Пролетарская культура. 1918. № 2. С. 15.
Душой Пролеткульта была поэзия, которая также может рассматриваться как поэзия эстетических манифестов. Так, Алексей Гастев в «Поэзии рабочего удара» (1918) и «Пачке ордеров» (1921) воплощал самую суть новой поэтики, сфокусированной на культе труда, технологии и индустрии. В его стихотворениях рабочий, трудясь в унисон с машиной, реализует утопию советского социализма: слияние человека и машины в индустриальном труде. Это — элементы политико-эстетической программы, которую Гастев осуществляет в последующие годы в качестве главы Центрального института труда (ЦИТ). На этом фоне собственно пролеткультовская критика приобретает новые функции. В Пролеткульте, так же как и в футуризме, критика отказывается от эстетических категорий (прежде всего от категории прекрасного [145] ) и обращается к тому, что полезно и необходимо для роста сознания и культуры рабочего. Литературная критика становится критикой политической, что, в частности, характерно для раздела «Библиография», заключавшего каждый номер журнала «Пролетарская культура». Здесь ведется полемика с журналами, альманахами и авторами, «которые не могут способствовать развитию идей пролетарской культуры» [146] , или с властью, которая не хочет признать Пролеткульт как третий, культурный фронт, независимый от политического и экономического [147] . Так утверждается новый критерий творческой деятельности: искусство важно не эстетическими своими аспектами, но своей «социально-организующей ролью» [148] .
145
Так, в нескольких номерах журнала «Пролетарская культура» превозносятся стихи В. Кириллова «Мы» («Мы вольны, мы смелы, мы дышим иной красотой»), в которых как раз и говорится о «другой» красоте. (В. П. Литературный Альманах // Пролетарская культура. 1918. № 2. С. 35; П. Л. Грядущее // Пролетарская культура. 1918. № 1. С. 34).
146
А. О. Завод огнекрылый // Пролетарская культура. 1919. № 6. С. 41.
147
См.: От редакции // Пролетарская культура. 1918. № 2. С. 38; В. Г. Литературное приложение // Пролетарская культура. 1918. № 4. С. 38; А. О. Две рецензии // Пролетарская культура. 1918. № 3. С. 35–37.
148
Богданов А. Наша критика. Статья вторая. С. 21.
Пролетарская культура требовала образования рабочей интеллигенции, которая внесет знание в массы [149] . Критика в этом деле — лишь инструмент, поскольку
является регулятором жизни искусства не только со стороны его творчества, но и со стороны восприятия: она истолковательница искусства для широких масс, она указывает людям, что и как они могут взять из искусства для устроения своей жизни, внутренней и внешней [150] .
149
Он же. Пролетарский университет // Пролетарская культура. 1918. № 5. С. 13.
150
Богданов А. Наша критика. Статья вторая. С. 21.
В этом смысле критика является дисциплинарной инстанцией, а искусство — дисциплинарным институтом. Можно утверждать, что взгляд на культуру как дисциплинарный инструмент унаследован советской критикой не только от Ленина, но и от Пролеткульта. Избавившись от ереси идеологии Пролеткульта, партия унаследовала его дисциплинарное учение. И неслучайно именно из него вышли как будущий начальник главной цензурной институции (Главлита) Лебедев-Полянский, так и основатель центральной институции по дисциплинизации труда (ЦИТа) Гастев.
5. От марксистской критики — к партийной
Если футуризм и Пролеткульт своей экспериментальной художественной практикой давали ранней советской критике богатый эстетический материал, то ее «идеологический арсенал» содержался в марксистской теории, в первые послереволюционные годы еще не канонизированной и живой. Процесс подгонки марксистской традиции к актуальным политическим нуждам начался, однако, сразу после революции, когда адепты различных эстетических направлений осознали политический вес марксизма в борьбе за власть в культуре. И все же в первые годы после революции, пока власть находилась в поисках адекватного языка для новой культуры и новых форм воздействия на массы, в лагере марксистской критики кипели споры.
Родоначальник марксистской критики в России — философ и публицист Георгий Плеханов. К его наследию обращались практически все критики марксистской ориентации — вплоть до начала тридцатых годов, когда Плеханова заменил Ленин, — так что на протяжении долгого времени советская критика будет выстраивать новую родословную марксистской литературной теории, последовательно заменяя плехановскую литературную теорию «ленинскими положениями». Главный исток будет найден в статьях Ленина «Партийная организация и партийная литература» (1905), где выдвигалось понятие партийности, перетолкованное для нужд литературной борьбы и ставшее впоследствии ключевым в советской эстетике [151] ; «Памяти Герцена», где рассматривался генезис русского революционно-освободительного движения; а также «Лев Толстой как зеркало русской революции», где утверждался классовый детерминизм художественного творчества. В действительности же истоки советского института критики следует искать не столько в литературно-критических статьях Ленина, сколько в его политической философии и в централистской концепции партии нового типа.
151
Понятие партийности выдвигалось Лениным во вполне определенном историческом и политическом контексте. Статья появилась во время споров о контроле над газетой «Новая жизнь» и, очевидно, говорит об отношениях между «партийной литературой» (т. е. журналистикой) и партией в тот момент, когда революционные партии вышли из подполья и заявили о себе через свою, партийную печать (Aucouturier М. Le leninisme dans la critique litt'eraire sovi'etique // Cahiere du monde russe et sovi'etique. 1976. Vol. 17. Fasc. 4. P. 411–426). Искать истоки понятия «партийность» следует, скорее, в книге Ленина «Что делать?», где он объясняет, как преобразовать передовых рабочих в профессиональных революционеров, вооружив их «сознанием» и «знанием» — двумя качествами, которые нужно внести извне. Эти революционизированные кадры станут основой партии большевиков.