История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
В Нобелевской лекции 1987 года Бродский затрагивал темы, которые впоследствии будут развиваться в его эссе, собранных в книгах «Меньше единицы» (1986) и «О скорби и разуме» (1995). Бродский утверждал, что поэт размышляет и пишет о литературе совсем не так, как теоретик: «Человек моей профессии редко претендует на систематичность мышления» [1682] . Он также полагал, что «язык и, думается, литература — вещи более древние, неизбежные, долговечные, чем любая форма общественной организации», и что «поэт [является] средством языка к продолжению своего существования» [1683] . Но если язык — это способ существования поэта (и наоборот), то это уравнение этического и эстетического требует, чтобы поэт обращался к области личного, интимного, индивидуального:
1682
Бродский И. А. Лица необщим выраженьем. Нобелевская лекция / Пер. Е. Касаткиной // Бродский И. А. Сочинения. Т. VI. С. 45. Ср. со словами Бродского из его эссе об Осипе Мандельштаме «Сын цивилизации»: «поэзия — искусство крайне индивидуалистическое, оно негодует
1683
Ср. со словами Бродского из того же эссе о Мандельштаме: «поэт есть тот, кто подчиняет себе язык» (Там же. С. 95).
Ибо эстетика — мать этики; понятия «хорошо» и «плохо» — понятия прежде всего эстетические […] Эстетический выбор всегда индивидуален, и эстетическое переживание — всегда переживание частное. Всякая новая эстетическая реальность делает человека, ее переживающего, лицом еще более частным, и частность эта, обретающая порою форму литературного (или какого-либо другого) вкуса, уже сама по себе может оказаться если не гарантией, то хотя бы формой защиты от порабощения. Ибо человек со вкусом, в частности литературным, менее восприимчив к повторам и ритмическим заклинаниям, свойственным любой форме политической демагогии [1684] .
1684
Бродский И. А. Лица необщим выраженьем. Нобелевская лекция.
Опыт ссылки, изгнания прочитывается в различных эссе Бродского — в особенности он проявляется в его интересе к пространству и времени, схожем с набоковским. В эссе «Путешествие в Стамбул» поэт размышляет о своей поездке в Турцию. Эссе написано в Греции, где — после отъезда «из Византии» — Бродский выстраивает парадигму, в которой сложно и по-разному пересекаются его физическое и поэтическое изгнания. Он высказывает мысль о том, что император Константин, приехавший на Восток, чтобы основать «Второй Рим», подал пример «линейного принципа», который неявно, скрыто приводит тиранов к «бреду и ужасу Востока», а впоследствии сдвигается на север, к Третьему Риму — Московии. Восточный орнамент (в своей зависимости от длины строки) — пространственный, тогда как орнамент Запада — временной. Бродский утверждает: «пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем время», потому что «ощущение времени есть глубоко индивидуалистический опыт» [1685] . Константин покорил Восток, но был, в свою очередь, покорен им, а Бродский уехал на Запад — из пространства во время. Возможно, он обрел поэтическую гармонию в трансформации (с помощью остранения) пространства в место, в «воображаемый город», подобный Александрии его любимого Кавафиса [1686] . В эссе о родном Петербурге-Петрограде-Ленинграде «Путеводитель по переименованному городу» Бродский называет преображенный город метафорой поэтической эмиграции на пересечении пространства и времени:
1685
Вновь перекличка с эссе о Мандельштаме, где Бродский говорит об ощущении времени у Мандельштама.
1686
См. эссе Бродского «Песнь маятника»: Бродский И. А. Песнь маятника / Автор, пер. Л. Лосева // Бродский И. А. Сочинения. Т. V. С. 43–53.
Если верно, что писателю нужно отстраниться от собственного опыта, чтобы иметь возможность прокомментировать его, тогда город, с его услугами отчуждения, позволял писателю сэкономить на путешествии [1687] .
Таким образом, эмиграция оказывается естественной средой поэта. Но, несмотря на космополитический подбор поэтов, о которых Бродский писал, — от Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой до Кавафиса и Одена — он полагал, что место поэта в мировой культуре и, следственно, его привилегированная и почтенная позиция — это место посредника между Востоком и Западом.
1687
Бродский И. А. Путеводитель по переименованному городу / Автор, пер. Л. Лосева // Бродский И. А. Сочинения. Т. V. С. 60–61.
5. «Континент», «Синтаксис» и борьба за русскую литературу
Лучше всего литературную критику третьей волны эмиграции характеризуют ее периодические издания. Они появлялись в центрах эмиграции (израильский литературный журнал «Время и мы»; старые издания: газета «Русская мысль» в Париже, журналы «Грани» и «Посев» — в Германии), приспосабливались к новой ситуации, возникшей с притоком новой волны писателей. Их место жительства значения не имело — чаще всего они публиковались в разных странах. Однако, вероятно, самой поразительной чертой литературной критики в глазах читателей-эмигрантов стала обостренная полярность, непрестанная и зачастую довольно резкая полемика между представителями диаметрально противоположных эстетических и политических позиций. В этом смысле средоточием интеллектуальных сил третьей волны была Западная Европа, где издавались журналы «Континент» и «Синтаксис».
«Континент» и по сей день остается известным «толстым» журналом (хотя по формату он меньше обычного «толстого»). Он был основан в 1974 году Владимиром Максимовым, который занял пост главного редактора. Амбициозное экуменическое предприятие привлекло к сотрудничеству крупнейших западных писателей и интеллектуалов, а также таких выдающихся эмигрантов, как Андрей Синявский, Виктор Некрасов и Александр Галич. Единственным членом редколлегии, остававшимся в СССР, был Андрей Сахаров. Хотя Солженицын и не значился в составе редколлегии, его произведения выходили в первых номерах журнала, тем самым закрепляя «Континент» в «лагере Солженицына» [1688] . Первый же номер журнала (в числе других авторов для него предоставили свои тексты Солженицын, Ионеско, Сахаров, Бродский, Милован Джилас, Синявский
1688
Несмотря на прочную связь максимовского «Континента» со взглядами Солженицына и его сторонников, сам писатель, будучи в изгнании, печатался в основном в парижском журнале «Вестник русского христианского движения».
1689
От редакции // Континент. 1974. № 1. С. 5.
Уже самое название — «Континент» — заявляло о панъевропейской коалиции:
…Мы стремимся создать вокруг себя объединенный континент всех сил антитоталитаризма в духовной борьбе за свободу и достоинство Человека. К тому же мы, Восточная и Западная Европа, есть две половины одного континента, и нам надо услышать и понять друг друга, пока не поздно [1690] .
Понятно, что единый фронт, основанный на подобных «незыблемых принципах», не смог продержаться долго. Не стоит удивляться и тому, что журнал, с самого начала занявший столь жесткую религиозно-политическую позицию, больше запомнился качеством прозы и поэзии, которые в нем публиковались, нежели своей традиционалистской и тенденциозной литературной критикой. Во многих номерах критический отдел и вовсе отсутствовал.
1690
Там же. С. 5–6.
Уже к 1978 году стало ясно, что единство, провозглашавшееся в первых номерах «Континента», было мнимым. Синявский ушел из редколлегии и вместе со своей женой Марией Розановой основал журнал «Синтаксис». Новое издание было названо так же, как первый самиздатский литературный журнал, который в начале 1960-х годов выпускал Александр Гинзбург. Синявский печатался в «Синтаксисе» под своим настоящим именем и под псевдонимом Абрам Терц. Статьи, в которых он разрабатывал собственную концепцию литературного творчества, обычно были подписаны его именем, а глубоко прочувствованные эссе об эмигрантской культурной политике — чаще именем Терца [1691] . Кроме того, Синявский публиковал свои литературоведческие работы в издательстве «Синтаксис» (последним, как и одноименным журналом, управляла Розанова). Журнал задумывался как площадка для высказываний самого Синявского (нечто вроде «Дневника писателя» Достоевского). Однако с самого начала и в нем, и в издательстве печатались также те, кто чувствовал, что не принадлежит к мейнстриму, не приемлет движения к реализму, сдобренному идеологией, и/или к националистической риторике — будь то писатели эмиграции или метрополии. Среди авторов «Синтаксиса» были такие значительные эмигрантские критики, как Ефим Эткинд, Игорь Голомшток, Вайль и Генис, Борис Гройс [1692] .
1691
Об использовании подписи у Синявского см.: Таймер-Непомнящая К. Абрам Терц и поэтика преступления. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2003. О Синявском-критике см. также: Раткина Т. Е. Никому не задолжав… Литературная критика и эссеистика А. Д. Синявского. М.: Совпадение, 2010.
1692
Б. Гройс опубликовал в «Синтаксисе» несколько статей, в которых по-новому осмыслил механизмы советской культуры, в особенности отношения авангарда с тоталитарной властью, в свете постструктуралистских теорий. См. статьи Гройса в «Синтаксисе»: «Политика как искусство» (1986, № 15), «Сталинизм как эстетический феномен» (1987, № 17), «Жизнь как утопия и утопия как жизнь» (1987, № 18) и «Между Сталиным и Дионисом» (1989, № 25). Следует также упомянуть в этой связи статью Гройса «Московский романтический концептуализм», которой открывался первый номер парижского журнала «А — Я» (См.: Деготь Е. «А — Я»: журнал, искусство, политика // Критическая масса. 2004. № 3).
В бурной полемике между «Континентом» и «Синтаксисом» обнаружилось фундаментальное противоречие между концепцией литературы и литературного языка, разработанной Синявским и его единомышленниками, и реалистической эстетикой, культивировавшейся не только в Советском Союзе (под знаменами социалистического реализма), но и в эмигрантском мейнстриме, сосредоточенном вокруг максимовского «Континента» и последователей Александра Солженицына. Жесткая дискуссия, формально литературная (между прогрессистами и традиционалистами), но с неизбежным политическим подтекстом, развернулась вокруг положения, выдвинутого частью сторонников Максимова и Солженицына, о неразрывной связи между языком, личностью и нацией. В год основания «Синтаксиса» вышли в свет «Прогулки с Пушкиным» Синявского, из-за которых разразился острый этико-эстетический конфликт.
6. Синявский/Терц и сила метафоры. Скандалы вокруг «Прогулок с Пушкиным»
Несомненно, Синявский-Терц — самый значительный литературный критик в эмиграции третьей волны. В критических работах, опубликованных в Советском Союзе, он уже расширил границы дозволенного официальной культурой, но все-таки был вынужден подчиняться правилам установленного критического дискурса.
В эмиграции же, будучи свободным от ограничений цензуры, Синявский развивал трансгрессивный подход к литературе; этот подход намечен в тамиздатских текстах, опубликованных под псевдонимом Абрам Терц, и в произведениях, написанных Синявским в заключении: «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». Все они размещаются на территории, названной Синявским «фантастическим литературоведением», к которому можно отнести его важнейшие эмигрантские эссе о литературе. Это понятие отсылает к «искусству фантасмагорическому, с гипотезами вместо цели»; о нем шла речь в первой тамиздатской статье Абрама Терца — «Что такое социалистический реализм». А поскольку книги о Пушкине и Гоголе в определенном смысле эмигрировали вместе с Синявским, появились в печати лишь на Западе и стали, таким образом, частью его эмигрантского творчества, мы считаем важным включить и их в наше рассмотрение.