История русской литературы в четырех томах (Том 3)
Шрифт:
С либерально-эстетическим лагерем сближался и талантливый критик А. Григорьев, выступавший на страницах погодинско-шевыревского журнала "Москвитянин", славянофильской "Русской беседы". Позже он стал сотрудником журналов братьев Достоевских ("Время", "Эпоха"). В рассматриваемый период Григорьев опубликовал ряд своих работ ("О правде и искренности в искусстве", "Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства", "Несколько слов о законах и терминах органической критики" и др.). [23]
Исходный принцип своей "органической критики" А. Григорьев строил на теории "косвенного" и "прямого" отношения художника к действительности. Под косвенным отношением критик разумел сатирическое, гоголевское - или, как он говорил, "раздраженное" - изображение жизни, проявившееся у Лермонтова, [24] у писателей гоголевского направления. В основе истинного искусства лежит прямое, непосредственное отношение художника к действительности, сущность которого не в "раздражении", а в "ясном уразумении действительности". [25]
Подлинными защитниками Пушкина, продолжателями дела Белинского в изучении наследия поэта явились Чернышевский и Добролюбов, которые в 1855-1856 гг. также откликнулись на анненковское издание сочинений Пушкина. Правда, представители революционно-демократической критики не могли в силу ряда обстоятельств (условия литературно-общественной борьбы того времени и задачи, которые ставили Чернышевский и Добролюбов перед литературой, а также отсутствие многих материалов о жизни и творчестве Пушкина) вполне правильно понять смысл духовных исканий великого поэта. Им далеко не все было ясно в позиции Пушкина, особенно после восстания декабристов. Но главная линия в критических суждениях Чернышевского и Добролюбова о Пушкине была верной и очень важной.
Опровергая домыслы либерально-эстетической и славянофильской критики, Чернышевский и Добролюбов говорили о Пушкине и Гоголе как о великих деятелях двух разных исторических периодов в развитии русской литературы. Критическая борьба разгорелась вокруг творчества выдающихся ее представителей, продолжателей Пушкина и Гоголя. Так, в связи с произведениями Тургенева возникла полемика о положительном герое, об образе "лишнего человека". В статье 1857 г. об отдельном издании "Повестей и рассказов И. С. Тургенева" (1856) Дружинин изложил типично либеральный взгляд и на "лишнего человека", и на положительного героя в русской литературе. Он готов согласиться с тем, что главная беда Рудина состоит в неумении связать слово с практической деятельностью. Но не этим озабочен критик. С его точки зрения, в проповеди Рудина было много необузданной горячности, упорства, его идеалы были слишком высоки, поэтому лишены мудрости, своевременности. Дружинин говорит о необходимости практического дела как основы жизни положительного героя. Но практическое дело Дружинин понимает в смысле примирения с жизнью. Чтобы перейти к делу, Рудин должен, по мнению Дружинина, возвыситься "до возможной и необходимой гармонии с средой, его окружающей". [28]
Такая точка зрения получила широкое распространение в либеральной критике о Тургеневе, ее высказывали Анненков и Дудышкин. Последний в 1857 г. выступил на страницах "Отечественных записок" со статьей, в которой критиковал Тургенева за то, что его герои не гармонируют с обстановкой, т. е. не приспосабливаются к ней, и поэтому превращаются в "лишних людей".
Н. Г. Чернышевский в статье "Русский человек на rendezvous" (1858) проблему положительного героя связал с революционным делом. Критики-эстеты не могли принять злую и меткую характеристику российского либерализма, содержащуюся в статье Чернышевского. В ней они узнали самих себя. В 1858 г. П. В. Анненков в статье "Литературный тип слабого человека" выступил против концепции положительного героя у автора статьи "Русский человек на rendezvous". Внешне Анненков выразил согласие с Чернышевским, а в действительности противопоставил ему типично либеральную программу. Он отверг необходимость "героических личностей", "цельных характеров", "доблестных мужей". Они России не нужны, не от них следует ждать обновления жизни. Анненков завершил статью поэтизацией "слабого человека", т. е. "лишнего человека", считая, что круг слабых характеров - исторический материал, из него-то и творится сама жизнь, из него вышли и лучшие общественные деятели. [29] Такая концепция положительного деятеля России была направлена против героя-революционера, того поколения "новых людей", во главе которых стояли Чернышевский и Добролюбов.
Борьба развернулась и вокруг первых произведений Л. Н. Толстого. В 1855 г. П. В. Анненков, сравнивая Толстого с Тургеневым, пришел к выводу, что создатель автобиографической трилогии "избегнул <...> пятен современной литературы" гоголевского направления. [30] В 1856 г. Дружинин написал статью, посвященную повестям "Метель" и "Два гусара". Здесь Толстой был объявлен "бессознательным представителем той теории свободного творчества, которая одна кажется нам истинной теориею всякого искусства". [31] В. Боткин пытался совместно с Дружининым взять Л. Н. Толстого под свое идейное влияние и подготовить его для борьбы с Чернышевским. Боткин стремился увести Толстого от жизни "толпы", от вопросов современности. Как и в случае с Тургеневым, лагерь революционной демократии вел борьбу за Толстого против его советчиков-либералов. Чернышевский считал, что для Толстого будет лучше, если удастся сблизить его с "Современником". В этом плане Чернышевский смотрел и на свои критические статьи о произведениях Толстого (""Детство и отрочество" гр. Л. Н. Толстого"; ""Военные рассказы" гр. Л. Н. Толстого", 1856).
Либеральная критика пыталась оказать воздействие и на таких писателей как Островский, Гончаров, Писемский и Салтыков-Щедрин. Но несмотря на все свои усилия, она не смогла возглавить литературное движение. В конечном счете никто из больших писателей-реалистов не пошел за Дружининым или Григорьевым. Островский уже в середине 50-х гг. освободился из-под влияния идей "москвитянинского" кружка и стал активным сотрудником сперва "Современника", а затем "Отечественных записок" Некрасова и Щедрина. Гончаров был глубоко не удовлетворен восторженными отзывами "аристархов" [32] о его мастерстве словесной живописи, так как ждал не оценок частностей, а общего осмысления своего романа "Обрыв". Решительно разошелся с "эстетической" критикой уже в 50-е гг. и Л. Н. Толстой. Крайне противоречивыми были отношения Тургенева с лагерем либеральных эстетов. Тургенев первоначально резко отрицательно высказался об "Эстетических отношениях искусства к действительности" Чернышевского и в этом сошелся с Дружининым. Однако позже автор "Отцов и детей" высоко оценил литературно-критическую деятельность идейного вдохновителя "Современника", считая, что в его статьях видна "струя живая", что Чернышевский "понимает <...> потребности действительной современной жизни". [33]
Идеологи революционно-крестьянской демократии - Чернышевский и Добролюбов - в первых же своих выступлениях провозгласили требование: передовая русская литература должна следовать великим заветам Белинского и Гоголя, развивать их. В историко-литературной работе 1855-1856 гг. "Очерки гоголевского периода" Чернышевский подчеркнул, что "гоголевское направление <...> до сих пор остается в нашей литературе единственным сильным и плодотворным". [34] С этой точки зрения Чернышевский и Добролюбов подходят, например, к "Обломову", к комедиям Островского и к первым произведениям Толстого. Особенно наглядно указанная точка зрения нашла свое выражение в их статьях о "Губернских очерках" Н. Щедрина. Но критики-революционеры видят в его очерках не простое следование реалистическим принципам Гоголя, а их обогащение.
Вопрос о необходимости нового этапа в жизни русской литературы после Гоголя Чернышевский поставил в программной статье "Не начало ли перемены?" (1861), посвященной сборнику рассказов писателя-демократа Н. Успенского. В статье подведены итоги развития литературы предшествующего периода и выдвинуты новые задачи, соответствующие сложившейся к 1861 г. революционной обстановке в России. Статья Чернышевского "Не начало ли перемены?" имела значение литературно-политического манифеста, определившего актуальные задачи литературы и передовой демократической интеллигенции в свете перспектив революционно-освободительной борьбы в пореформенные десятилетия. Естественно, что она вызвала острую и продолжительную полемику, которая шла не только в первые годы после выступления Чернышевского (статьи Ф. Достоевского, 1861; Е. Эдельсона, П. Анненкова и А. Головачева, 1864, и др.) и касалась не только творчества В, Успенского. Она получила отражение в журналистике на протяжении всего периода 60-х гг. (статья Н. Щедрина "Напрасные опасения", А. Скабичевского "Живая струя", П. Ткачева "Разбитые иллюзии", 1868; Е. Утина "Задачи новейшей литературы", 1869, и др.) и перешла в полемику по общему вопросу о демократической беллетристике 60-х гг. в целом.
Характерна литературная позиция Достоевского. Он издавал журналы "Время" (1861-1863) и "Эпоха" (1864-1865), которые развивали "почвеннические" взгляды. Столпами "почвенничества" были (помимо самого Достоевского) А. Григорьев и Н. Страхов. В журнале "Время" Достоевский опубликовал свою статью "Г-н -бов и вопрос об искусстве", которая была направлена против общественно-эстетической программы революционной демократии. Достоевский звал к всеобщему примирению сословий. Россию - эту, по его убеждению, страну классового мира - он противопоставлял революционной Европе, раздираемой классовыми противоречиями. Достоевский и в подборе сотрудников своих журналов стремился встать выше борющихся "партий". На страницах "Времени" печатались А. Майков, Л. Мей, А. Апухтин, Я. Полонский, а рядом - Н. Щедрин, Н. Помяловский, А. Плещеев.