История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Шрифт:
Мы ещё увидим, как изменится государственная форма нашей жизни, не может без конца продолжаться парадоксальное положение, когда наряду с «лучшей конституцией» у нас – наихудший режим. Режим полного попрания человеческой свободы…»
Как военный корреспондент, И. Уткин погиб в авиационной катастрофе под Москвой в 1944 году.
Н.П. Никандров, писатель, бывший эсер:
«Мы прошлым летом ждали конца войны и освобождения от 25-летнего рабства, в этом году, этим летом и произойдёт освобождение, оно только произойдёт несколько иначе, нежели мы думали. Большевизм будет распущен, как Коминтерн, под давлением союзных государств…
Сейчас прежде нужно ждать реформ в сельском хозяйстве – там должна быть введена частная инициатива и взамен колхозов созданы кредитные товарищества. Потом должны быть реформы в области торговли. В области же морали в первую очередь должны быть уничтожены или как-то приведены к ограничению евреи. Еврейский вопрос – это военный вопрос каждого русского…»
Почти все указанные в документе писатели и журналисты, Михаил Аркадьевич Светлов (1903–1964), поэт, в прошлом
«Писатели, проявляющие антисоветские настроения, нами активно разрабатываются.
По агентурным материалам, свидетельствующим о попытках организованной антисоветской работы, приняты меры активизации разработок и подготовки их к оперативной ликвидации» (Власть и художественная интеллигенция: Документы. 1917–1953. М., 2002. С. 487–499).
Затем, 26 ноября 1943 года, последовала докладная записка начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова секратарю ЦК ВКП(б) А.С. Щербакову о книге стихов Н.Н. Асеева «Годы грома», в которой на поэтическом материале жёстко критикуются ошибки Н.Н. Асеева, не позволявшие рекомендовать сборник к публикации за «ряд политически ошибочных стихотворений», в которых Н.Н. Асеев «клеветнически изображает наш советский тыл». «Неправильная, политически вредная» стихотворная подборка после незначительной правки была опубликована в сборнике «Самые мои стихи» в 1962 году.
Совершенно очевидна была взаимозависимость документа контрразведки и докладной записки Г.Ф. Александрова.
А в это время в Крыму сражался и писал стихи Илья Львович Сельвинский (настоящее имя Карл, 1899–1968). По свидетельству биографов, за участие в одной из атак, где Илья Сельвинский проявил мужество и отвагу, он был награждён орденом Красного Знамени, потом – ещё одним орденом. Его песня «Боевая Крымская» (музыку написал Родин) пользовалась популярностью среди солдат и офицеров. Известным фронтовикам было и его стихотворение «Я это видел!», написанное в Керчи в 1942 году. Пронзительно остро И. Сельвинский написал о семи тысячах расстрелянных: «Можно не слушать народных сказаний, / Не верить газетным столбцам, / Но я это видел. Своими глазами… / Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме, / Заржавленной, как руда. / Кто эти люди? Бойцы? Нисколько. / Может быть, партизаны? Нет. / Вот лежит лопоухий Колька – / Ему одиннадцать лет. / Тут вся родня его. Хутор Весёлый. / Весь «самострой» – сто двадцать дворов. / Ближние станции, ближние сёла – / Все как заложники брошены в ров. / …Семь тысяч трупов. / Семиты… Славяне… / Да! Об этом нельзя словами:
Огнём! Только огнём!» Вместе с этим стихотворением И. Сельвинский написал и «Ответ Геббельсу», который по радио обрушился на И. Сельвинского. Эти стихи И. Сельвинского были напечатаны 27 января 1942 года в издании «Большевик». В том же издании «Большевик» 26 мая 1942 года напечатано яркое, патриотическое стихотворение «России»: «…И снова по уши в огонь / Вплываем мы с тобой, Россия. / Опять судьба из боя в бой / Дымком затянется, как тайна, – / Но в час большого испытанья / Мне крикнуть хочется: «Я твой!» / Я твой. Я вижу сны твои, / Я жизнью за тебя в ответе! / Твоя волна в моей крови, / В моей груди не твой ли ветер? / Гордясь тобой или скорбя, / Полуседой, но с чувством ранним, / Люблю тебя, люблю тебя / Всем пламенем и всем дыханьем…» А какие трагические чувства вызывает «Аджи-Мушкай» (Вперёд, за Родину! 1943. 2 декабря), когда узнаёшь из посвящения: «Посвящаю героям-воинам, прикрывшим отход наших войск из Крыма в 1942 году и сражавшимся до последнего патрона с ненавистным врагом. Раненные, без воды и хлеба, ушли они в Аджимушкайские каменоломни и предпочли медленную мучительную смерть немецкому плену. Они умерли все до единого, но остались верны своей Родине». Радостные чувства вызывает и стихотворение «Кого баюкала Россия / Душевной песнею своей, / Того как будто оросила / Голубизна её степей. /… Сама как русская природа / Душа народа моего: / Она пригреет и урода, / Как птицу, выходит его, / Она не выкурит со света, / Держась за придури свои, – / В ней много воздуха и света / И много правды и любви. / О Русь! Тебя не старят годы, / Ты вся – из выси голубой, / Не потому ли все народы / Так очарованы тобой…» (январь 1943 года).
Всё это написано в действующей армии в 1942–1943 годах, пронизано патриотическим чувством борьбы с фашистами, напечатано во фронтовых газетах. «16 ноября 1943 г. пришла радиограмма: Сельвинского вызывают в Москву, – писал Лев Озеров. – Провожали с радостью – думали о новой награде. Летел на крыльях. В дневнике Сельвинский записал: «Заседание Оргбюро ЦК вёл Маленков. «Кто этот урод?» – металлическим голосом спросил он. Я начал было объяснять ему смысл этого четверостишия, но он меня перебил: «Вы тут нам бабки не заколачивайте. Скажите прямо и откровенно: кто этот урод? Кого именно имели вы в виду? Имя?» – «Я имел в виду юродивых». – «Неправда! Умел воровать, умей и ответ держать!» Вдруг я понял, что здесь имеют в виду Сталина: лицо его изрыто оспой, мол, русский народ и пригрел урода… (Сельвинский И. Избранные произведения: В 2 т. М., 1989. С. 8–9).
И сколько таких радостных и преданных писателей погасили эти «разборы» на заседаниях идеологических оргбюро, парткомов, секретариатов.
2 декабря 1943 года было принято постановление Секретариата ЦК ВКП(б) «О контроле над литературно-художественными журналами»: «Только в результате слабого контроля могли проникнуть в журналы такие политически вредные и антихудожественные произведения, как «Перед восходом солнца» Зощенко или стихи Сельвинского «Кого баюкала Россия». На следующий день Секретариат принял постановление «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов», которые работают неудовлетворительно, из-за безответственного отношения секретарей журналов «в печать проникают серые, недоработанные, а иногда и вредные произведения», как в журнале «Октябрь» «антихудожественная, пошлая повесть Зощенко «Перед восходом солнца» и «политически вредное стихотворение Сельвинского «Кого баюкала Россия» в журнале «Знамя» (Власть и художественная интеллигенция. С. 507–508). Тут же, 4 декабря 1943 года, была команда дать разгромную рецензию Л. Дмитриевой в газете «Литература и искусство» под названием «О новой повести М. Зощенко» (Октябрь. 1943. № 6–7, 8–9), затем состоялось критическое обсуждение повести на заседании Президиума ССП СССР, а потом опубликовали коллективное письмо в журнале «Большевик» (1944. № 2) «Об одной вредной повести», выполняя указание А.А. Жданова: «Усилить нападение на Зощенко, которого нужно расклевать, чтобы от него мокрого места не осталось».
8 января 1944 года М.М. Зощенко написал письмо А.С. Щербакову в защиту своей повести «Перед восходом солнца», раскрыл её творческий замысел, но в итоге высказал ряд критических замечаний по своему адресу, он не справился с поставленной задачей, с публикацией поторопился, «я заглажу свою невольную вину» (Власть и художественная интеллигенция. С. 511).
10 февраля 1944 года было принято постановление Секретариата «О стихотворении И. Сельвинского «Кого баюкала Россия» (Знамя. 1943. № 7–8), которое «содержит грубые политические ошибки»: «Сельвинский клевещет в этом стихотворении на русский народ. Появление этого стихотворения, а также политически вредных произведений – «Россия» и «Эпизод» свидетельствует о серьёзных идеологических ошибках в поэтическом творчестве Сельвинского, недопустимых для советского писателя, тем более для писателя – члена ВКП(б)». И. Сельвинского этим же постановлением отстранили от работы военного корреспондента до тех пор, «пока т. Сельвинский не докажет своим творчеством способность правильно понимать жизнь и борьбу советского народа» (Власть и художественная интеллигенция. С. 510).
Известен и протокол беседы М.М. Зощенко с сотрудником Ленинградского управления НКГБ СССР, в ходе которого 20 июля 1944 года ему был поставлен ряд вопросов о его настроениях и взглядах, и прежде всего его спросили, почему выступили против его повести «Перед восходом солнца»? «Ответ: «Мне было ясно дано понять, что дело здесь не только в повести. Имела место попытка «повалить» меня вообще, как писателя». На вопрос, кто был заинтересован в этом, Зощенко ответил: «…Нет, тут речь могла идти о соответствующих настроениях «вверху». Дело в том, что многие мои произведения перепечатывались за границей. Зачастую эти перепечатки были недобросовестными. Под рассказами, написанными давно, ставились новые даты. Это было недобросовестно со стороны «перепечатников», но бороться с этим я не мог. А так как сейчас русского человека описывают иначе, чем описан он в моих рассказах, то это и вызвало желание «повалить» меня, так как вся моя писательская работа, а не только повесть «Перед восходом солнца», была осуждена «вверху». Потом в отношениях ко мне был поворот». Как он относится к только что вышедшей статье А.М. Еголина «За высокую идейность советской литературы» (Большевик. 1944. № 10–11. Май – июнь)? «Ответ: считаю её нечестной, т. к. Еголин в отношении моей повести – до критических выступлений печати – держался другого взгляда. Юнович (редактор «Октября») может подтвердить это. Еголин одобрял повесть. Но когда её начали ругать, Еголин струсил. Он боялся, что я «выдам» его, рассказав о его мнении на заседании президиума Союза писателей (февраль 1944 года. – В. П.), где меня ругали. Видя, что я в своей речи не «выдал» его, Еголин подошёл ко мне после заседания и тихо сказал: «Повесть хорошая».
М. Зощенко о двурушнической позиции сказал Поликарпову, который тут же потребовал, чтобы Зощенко написал об этом, но Зощенко писать заявление не стал, а пообещал написать повесть, в которой откровенно расскажет об этом. Так же двурушнически поступил и Виктор Шкловский – «Булгарин нашей литературы» – сначала «хвалил», а на заседании президиума – «ругал». Н. Тихонов на президиуме повесть «ругал не очень зло», а в статье «Отечественная война и советская литература», опубликованной в «Большевике» (1944. № 3–4), «жестоко критикует»: «Я стал спрашивать его, чем вызвана эта «перемена фронта»? Тихонов стал «извиняться», сбивчиво объяснил, что от него «потребовали» усиления критики, «приказали» жестоко критиковать, – и он был вынужден критиковать, исполняя приказ, хотя с ним и не согласен». Но сейчас отношение «верхов» улучшается, «Известия» заказали ему фельетон, над которым он сейчас работает.