История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Шрифт:
Ну, вот. В зимнее дождливое утро, когда солнце завалили тучи, в подвалах Крыма были свалены десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву… одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. «Расход» и «Расстрел» – тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят. Теперь ясно» (Там же. Т. 1. С. 479).
А заканчивает автор, с грустью похоронив маленькую Торпедку, гневными словами к тем, кто сидит в мягких креслах и курит сигары: «Я знаю, как ревниво глядитесь вы в трескучие рамки листов газетных, как жадно слушаете вы бумагу! Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мёртвых. Никогда не вспыхнет оно, живое,
«Солнце мёртвых» И. Шмелёв начал в Париже, а закончил в Грассе, куда по приглашению Буниных Шмелёвы приехали в июне 1923 года. У Буниных бывали Мережковские, А.В. Карташёв, Н.Я. Рощин, Л. Зуров. Завязалась переписка с Куприным, Кутыриной, спорили с Буниным. Приехавший в Париж Ангарский привёз Шмелёву двадцать фунтов стерлингов за переиздание его произведений, но Шмелёв, с благодарностью вспоминая его поручительство, возвращаться в Россию отказался, он хочет оставаться «свободным писателем».
И. Шмелёв даёт слово одному из моряков, который вспоминает тех, кто расстреливал арестованных тысячами: «…Сколько-то тыщ. И всё этот проклятый… Бэла Кун. А у него полюбовница была, секретарша, Землячка прозывается, а настоящая фамилия неизвестна… вот зверь, вот стерьва! Ходил я за одного хлопотать… показали мне там одного, главного чекиста… Михельсон, по фамилии… рыжеватый, тощий, глаза зелёные, злые, как у змеи… главные эти трое орудовали… без милосердия! (Там же. С. 588). И ещё одна глубокая авторская мысль, пришедшая ему тогда, когда он вспомнил, что «янтарное, виноградное своё имя» Ялта потеряла, переименовали в Красноармейск: «Новые творцы жизни, откуда вы?! С лёгкостью безоглядной расточили собранное народом русским! Осквернили гроба святых и чуждый вам прах Благоверного Александра, борца за Русь, потревожили в вечном сне. Рвёте самую память Руси, стираете имена-лики. Самое имя взяли, пустили по миру, безымянной, родства не помнящей. Эх, Россия! Соблазнили тебя – какими чарами? Споили каким вином?!. Много без роду и без креста, – жаждут, жаждут… А вы, несущие миру новое, называющие себя вождями, любуйтесь и не отмахивайтесь. Пафосом слов своих оплакиваете страждущих?.. Жестокие из властителей, когда-либо на земле бывших, посягнули на величайшее: душу убили великого народа! Гордые вожди масс, воссядете вы на костях их с убийцами и ворами и, пожирая остатки прошлого, назовётесь вождями мёртвых» (Там же. С. 525–526).
«Солнце мёртвых» было опубликовано в сборнике «Окно» в издательстве «Возрождение» в Париже. И чуть ли не сразу в журналах и газетах появились отклики на повесть. Шведская писательница Сельма Лагерлёф написала Шмелёву, что она восхищается его талантом художника и печалит её то, что всё, что описано в повести, произошло на наших глазах и в Европе. Герхард Гауптман в письме Шмелёву признал его талант, способный «проникнуть в суть зыбкого социального строения и человеческой натуры вообще» (Архив И.С. Шмелёва. Цит. по: Сорокина О. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелёва. С. 147–148).
19 февраля 1928 года опубликовала рецензию на повесть газета New York Times, в которой говорилось, что Иван Шмелёв «с большой выразительностью передаёт весь ужас и всю боль, чем всё красноречие и пиротехника Карлейля в его «Французской революции» (Сорокина О. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелёва. С. 147).
Александр Амфитеатров писал о повести «Солнце мёртвых»: «Её общественное и общечеловеческое значение поглотило в ней литературу. Ибо более страшной книги не написано на русском языке… Покойный Леонид Андреев пугал, пугал, а мы не пугались. А Шмелёв не пугает, а только рассказывает день за днем… – и страшно! За человека страшно» (Амфитеатров А. Страшная книга // Возрождение. 1926. 17 ноября). В советской прессе – только отрицательные оценки: И. Аксёнов написал, что эта повесть «одна из самых остервенелых противосоветских агиток в белой литературе» (Печать и революция. 1923. № 6); Николай Смирнов дважды высказал свои оценки, в «Красной нови» признал талант Шмелёва, отметив в повести лишь «злобную мстительность» (1924. № 3), а через два года Смирнов отказал ему в таланте: «Все его произведения есть нечленораздельное завывание кликуши» (Новый мир. 1926. № 6); А. Воронский назвал повесть «совершенно исключительным пасквилем на республику Советов» (Прожектор. 1925. № 13); Д. Горбов назвал все послереволюционные произведения И. Шмелёва «омутом живучего безобразия» (Красная новь. 1926. № 7).
16 февраля 1924 года состоялся литературный вечер русских писателей в Париже, задумали объединить свои силы и организовать своего рода клуб «Русский Дом». С программной речью «Миссия русской эмиграции» выступил Иван Бунин, потом профессор А. Карташёв («Смысл непримиримости»), И. Шмелёв («Душа родины»), Н. Кульман («Культурная роль эмиграции»). «Но на первом же собрании, – писала О. Сорокина, – произошли распри политического характера. В упрёк собранию было высказано, что Дом-де будет слишком «правый» и что речи, произносившиеся на собрании, имели откровенно правую окраску. Шмелёв возмутился, указав, что стыдно бояться таких слов, как «правый», – нужно искать правду в её целостности, и если её сейчас видишь в обострённом чувстве национального, которое могут назвать «национализмом», нельзя придавать тенденциозного значения словам, а надо проникать в суть явления, ничего не боясь. Это Иван Шмелёв и делал во всём своём творчестве. К его мнению присоединился Карташёв, резко разойдясь с Зинаидой Гиппиус. Последняя упрекала Карташёва в том, что он служит правым, а тот в долгу не остался и сказал: «А вы говорите левые пошлости» (Сорокина О. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелёва. С. 154).
И. Шмелёв неустанно поднимал вопрос о творческой национальной мысли. Близко сошёлся с редактором газеты «Возрождение» Петром Бернгардовичем Струве, который поддерживал Шмелёва не только в политических вопросах, но и литературных, о чём свидетельствует возникшая между ними переписка (Мосты. 1958. № 1 и др.).
Иван Шмелёв опубликовал много рассказов и повестей в различных сборниках, журналах, газетах. Однако здоровье слабело, давала о себе знать язва желудка, и он подолгу проводил в постели. На лето стали выезжать в Капбретон, где познакомился с Деникиными, философом И. Ильиным, с поэтом Константином Бальмонтом, которого в России недолюбливал, а тут крепко подружился.
Поразила И. Шмелёва экранизация повести «Человек из ресторана» в России, поразила своей халтурностью и просто хулиганским отношением к тексту и творческим замыслам писателя. Но это было как бы личное оскорбление его самолюбия. А вот когда в октябре 1928 года советское правительство устроило аукцион распродажи русских национальных богатств в доме Лепке в Берлине, это потрясло Ивана Шмелёва. Он написал письмо Томасу Манну, приложил письмо президенту Германии Гинденбургу. В письме Томасу Манну, опубликованному в газете «Возрождение» 26 октября 1928 года, говорилось:
«Дело идёт о постыднейшем, против чего должен был восстать весь культурный мир и что не тревожит совесть этого всего мира… Вы, я верю, не можете допустить спокойно, чтобы Ваша страна стала поприщем – сильнее сказать, разбойничьим майданом, где без зазрения совести и громогласно могут распродаваться ценнейшие из сокровищ, собранные веками и силами России, украденные у неё насильниками и воровски доставленные на германский рынок…
Скажите же, прикажите же, дорогой Томас Манн, – и Вас услышат в Германии… Ваш голос останется в нашем сердце, как голос совести, как голос долга, как знамение великой духовной связи между нашими народами».
В ответ Томас Манн написал: «Аукцион прошёл, и постфактум объявить, что теперь, зная, в чём дело, мне, как немцу, за него стыдно, было бы делом напрасным. Какая бессмыслица и какое неприличное отсутствие логики с обеих сторон! Коммунистическая Россия продаёт национализированные ценности иностранному капиталу. Германия, где понятие частной собственности ещё священно, позволяет у себя, несмотря на это, продавать отобранные у собственников ценности. Что Вы хотите: les affairs sont les affairs (Дела есть дела (франц.), это положение более всего отвратительно, внедуховно, по ту сторону добра и зла» (Сорокина О. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелёва. С. 172–173).