Чтение онлайн

на главную

Жанры

История русской революции. Том II, часть 2
Шрифт:

Суханов, внимательный, хотя и предубежденный наблюдатель, не раз отмечал на первом заседании вялость съезда. Несомненно, делегаты, как и весь народ, устали от собраний, съездов, речей, резолюций, от всего вообще топтания на месте. У них не было уверенности, сможет и сумеет ли этот съезд довести дело до конца. Не вынудит ли грандиозность задач и непреодолимость сопротивлений отступить и на этот раз? Прилив уверенности принесли известия о взятии Зимнего дворца, а затем о переходе самокатчиков на сторону восстания. Но оба эти факта относились еще к механике переворота. Только теперь раскрылся на деле его исторический смысл. Победоносное восстание подвело под съезд рабочих и солдат несокрушимый фундамент власти. Делегаты голосовали на этот раз не за резолюцию, не за воззвание, а за правительственный акт неизмеримого значения.

Слушайте, народы! Революция предлагает вам мир. Ее будут обвинять в нарушении договоров. Но она гордится этим. Разорвать союзы кровавого хищничества – величайшая историческая

заслуга. Большевики посмели. Они одни посмели. Гордость собою рвется из душ. Горят глаза. Все на ногах. Никто уже не курит. Кажется, что никто не дышет. Президиум, делегаты, гости, караульные сливаются в гимне восстания и братства. «Внезапно, по общему импульсу, – расскажет вскоре Джон Рид, наблюдатель и участник, хроникер и поэт переворота, – мы все оказались на ногах, подхватив бодрящие звуки Интернационала. Седой старый солдат плакал, как ребенок. Александра Коллонтай быстро моргала глазами, чтобы не расплакаться. Мощные звуки расплывались по залу, прорываясь сквозь окна и двери и вздымаясь к высокому небу». К небу ли? Скорее к осенним окопам, пересекающим несчастную распятую Европу, к ее опустошенным городам и деревням, к женам и матерям в трауре. «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!» Слова гимна освободились от своего условного характера. Они сливались с правительственным актом. Оттого они звучали силой непосредственного действия. Каждый чувствовал себя больше и значительнее в этот час. Сердце революции расширялось на весь мир. «Добьемся мы освобожденья…» Дух самостоятельности, инициативы, отваги, те счастливые чувства, которых угнетенные в обычных условиях лишены, – это принесла теперь революция. «Своею собственной рукой!» Всемогущая рука миллионов, опрокинувшая монархию и буржуазию, задушит теперь войну. Красногвардеец Выборгского района, серый фронтовик со шрамом, старый революционер, отбывший годы каторги, молодой чернобородый матрос с «Авроры» – все клялись довести до конца свой последний и решительный бой. «Мы наш, мы новый мир построим!» Построим! В этом слове, рвавшемся из человеческих грудей, заключались уже будущие годы гражданской войны и грядущие пятилетки труда и лишений. «Кто был ничем, тот станет всем!» Всем! Если действительность прошлого не раз превращалась в песни, почему песне не стать завтрашней действительностью? Окопные шинели уже не кажутся нарядом каторжников. Папахи с рваной ватой по-иному поднимаются над светящимися глазами. «Воспрянет род людской!» Мыслимо ли, чтобы он не воспрянул из бедствий и унижений, из грязи и крови войны?

«Весь президиум, во главе с Лениным, стоял и пел с возбужденными, одухотворенными лицами и горящими глазами». Так свидетельствует скептик, с тяжелым чувством взирающий на чужое торжество. «Как бы я хотел присоединиться к нему, – признается Суханов, – слиться в едином чувстве и настроении с этой массой и ее вождями. Но не мог…»

Отзвучал последний звук припева, но съезд все еще стоял слитной человеческой массой, завороженный величием того, что переживал. И взоры многих остановились на невысокой коренастой фигуре человека на трибуне, с необыкновенной головой, с простыми чертами скуластого лица, измененного сейчас бритым подбородком, с этим насквозь видящим взглядом небольших слегка монгольских глаз. Четыре месяца его не было здесь, самое имя его почти успело отделиться от живого образа. Но нет, он – не миф, вот он стоит среди своих, – как много теперь «своих»! – с листками мирного послания к народам в руках. Даже самые близкие, те, которые хорошо знали его место в партии, впервые полностью почувствовали, что он значит для революции, для народа, для народов. Это он воспитал. Это он научил. Чей-то голос из глубины собрания выкрикнул слова привета по адресу вождя. Зал будто только и ждал сигнала. Да здравствует Ленин! Пережитые волнения, преодоленные сомнения, гордость почина, торжество победы, великие надежды – все слилось в вулканическом извержении благодарности и восторга. Скептический свидетель сухо отмечает: «Несомненный подъем настроения… Приветствовали Ленина, кричали ура, бросали вверх шапки. Пропели похоронный марш в память жертв войны. И снова рукоплескания, кричали, бросали шапки».

То, что переживал в эти минуты съезд, на следующий день, хоть и не так сгущенно, переживал весь народ. «Надо сказать, – пишет в своих воспоминаниях Станкевич, – что смелый жест большевиков, их способность перешагнуть через колючие заграждения, четыре года отделявшие нас от соседних народов, произвели сами по себе громадное впечатление». Грубее, но не менее отчетливо выражается барон Будберг в своем дневнике: «Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире… Сейчас это гениальный ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в нескольких полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на три месяца, а затем о мире, произвела всюду колоссальное впечатление и вызвала бурную радость. Теперь у нас выбиты последние шансы на спасение фронта». Под спасением загубленного ими фронта эти люди уже давно понимали только спасение собственных социальных позиций.

Если бы революция нашла в себе решимость перешагнуть через колючие заграждения в марте – апреле, она могла бы еще спаять на время армию, при условии одновременного сокращения ее вдвое или втрое, и создать таким образом для своей внешней политики позиции исключительной силы. Но час мужественных действий пробил только в октябре, когда спасти хотя бы часть армии, хотя бы на короткий срок, было уже немыслимо. Новый режим должен был взвалить на себя расплату не только за войну царизма, но и за расточительное легкомыслие Временного правительства. В этой страшной для всех других партий безнадежной обстановке вывести страну на открытую дорогу мог только большевизм, открывший, через октябрьский переворот, неисчерпаемые источники народной энергии.

Ленин снова на трибуне, на этот раз со страничками декрета о земле. Он начинает с обвинений по адресу низвергнутого правительства и соглашательских партий, которые затягиванием земельного вопроса довели страну до крестьянского восстания. «Фальшью и трусливым обманом звучат их слова о погромах и анархии в деревне. Где и когда погромы и анархия вызывались разумными мерами?» Проект декрета не размножен для раздачи: у докладчика в руках единственный черновой экземпляр, и он написан, по воспоминанию Суханова, «так плохо, что Ленин при чтении спотыкается, путается и, наконец, останавливается совсем. Кто-то из толпы, сгрудившейся на трибуне, приходит на помощь. Ленин охотно уступает свое место и неразборчивую бумагу». Эти шероховатости ни на йоту не умаляют, однако, в глазах плебейского парламента величие совершающегося.

Суть декрета в двух строках первого пункта: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа». Помещичьи, удельные, монастырские и церковные земли, с живым и мертвым инвентарем, переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания. Конфискуемое имущество, в качестве народного достояния, ставится под охрану местных советов. Земли рядовых крестьян и рядовых казаков ограждены от конфискации. Весь декрет не насчитывает и трех десятков строк: он разрубает гордиев узел топором.

К основному тексту присоединена более обширная инструкция, целиком заимствованная у самих крестьян. В «Известиях крестьянских советов» напечатана была 19 августа сводка 242 наказов, данных избирателями своим представителям на первом съезде крестьянских депутатов. Несмотря на то что разработку синтетического наказа производили эсеры, Ленин не остановился перед приобщением этого документа, целиком и полностью, к декрету «для руководства по осуществлению великих земельных преобразований». Сводный наказ гласит: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда». «Право пользования землею получают все граждане… желающие обрабатывать ее своим трудом». «Наемный труд не допускается». «Землепользование должно быть уравнительным, т. е. земля распределяется между трудящимися, смотря по местным условиям, по трудовой или потребительской норме».

При сохранении буржуазного режима, не говоря уже о коалиции с помещиками, эсеровский наказ оставался безжизненной утопией, если не превращался в сознательную ложь. Он не становился во всех своих частях осуществимым и при господстве пролетариата. Но судьба наказа радикально менялась вместе с изменением отношения к нему со стороны власти. Рабочее государство давало крестьянству срок проверить свою противоречивую программу на деле.

«Крестьяне хотят оставить у себя мелкое хозяйство, уравнительно его нормировать… периодически снова уравнивать… – писал Ленин в августе. – Пусть. Из-за этого ни один разумный социалист не разойдется с крестьянской беднотой. Если земли будут конфискованы, значит, господство банков подорвано, – если инвентарь будет конфискован, значит, господство капитала подорвано, то… при переходе политической власти к пролетариату, остальное… подсказано будет самой практикой».

Очень многие, не только враги, но и друзья, не поняли этого дальнозоркого, в значительной мере педагогического подхода большевистской партии к крестьянству и его аграрной программе. Уравнительное распределение земель, возражала, например. Роза Люксембург, не имеет ничего общего с социализмом. Но на этот счет и большевики не делали себе, разумеется, иллюзий. Наоборот, самая конструкция декрета свидетельствует о критической бдительности законодателя. В то время как сводный наказ гласит, что вся земля, и помещичья, и крестьянская, «обращается во всенародное достояние», основной доклад вообще умалчивает о новой форме собственности на землю. Даже и не слишком педантичный юрист должен прийти в ужас от того факта, что национализация земли, новый социальный принцип всемирно-исторического значения, устанавливается в порядке инструкции к основному закону. Но тут нет редакционной неряшливости. Ленин хотел как можно меньше связывать априорно партию и советскую власть в неизведанной еще исторической области. С беспримерной смелостью он и здесь сочетал величайшую осторожность. Еще только предстояло определить на опыте, как сами крестьяне понимают переход земли «во всенародное достояние». Рванувшись далеко вперед, надо было закреплять позиции и на случай отката: распределение помещичьей земли между крестьянами, не обеспечивая само по себе от буржуазной контрреволюции, исключало во всяком случае феодально-монархическую реставрацию.

Поделиться:
Популярные книги

Последний реанорец. Том I и Том II

Павлов Вел
1. Высшая Речь
Фантастика:
фэнтези
7.62
рейтинг книги
Последний реанорец. Том I и Том II

Защитник

Астахов Евгений Евгеньевич
7. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Защитник

Чиновникъ Особых поручений

Кулаков Алексей Иванович
6. Александр Агренев
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Чиновникъ Особых поручений

Его темная целительница

Крааш Кира
2. Любовь среди туманов
Фантастика:
фэнтези
5.75
рейтинг книги
Его темная целительница

Внешники такие разные

Кожевников Павел
Вселенная S-T-I-K-S
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Внешники такие разные

Пистоль и шпага

Дроздов Анатолий Федорович
2. Штуцер и тесак
Фантастика:
альтернативная история
8.28
рейтинг книги
Пистоль и шпага

Измена. Верни мне мою жизнь

Томченко Анна
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Верни мне мою жизнь

Я еще не барон

Дрейк Сириус
1. Дорогой барон!
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я еще не барон

Кодекс Крови. Книга IХ

Борзых М.
9. РОС: Кодекс Крови
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Крови. Книга IХ

Охота на эмиссара

Катрин Селина
1. Федерация Объединённых Миров
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Охота на эмиссара

Цеховик. Книга 1. Отрицание

Ромов Дмитрий
1. Цеховик
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.75
рейтинг книги
Цеховик. Книга 1. Отрицание

Замуж второй раз, или Ещё посмотрим, кто из нас попал!

Вудворт Франциска
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Замуж второй раз, или Ещё посмотрим, кто из нас попал!

Камень Книга седьмая

Минин Станислав
7. Камень
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
6.22
рейтинг книги
Камень Книга седьмая

Я Гордый часть 2

Машуков Тимур
2. Стальные яйца
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я Гордый часть 2