История русской революции. Том II, часть 2
Шрифт:
В том же духе высказывается представитель левых эсеров Карелин. Нельзя осуществить принятую программу без тех партий, которые ушли со съезда. Правда, «большевики не повинны в их уходе». Программа съезда должна бы объединить всю демократию. «Мы не хотим идти по пути изоляции большевиков, ибо понимаем, что с судьбой большевиков связана судьба всей революции: их гибель будет гибелью революции». Если они, левые эсеры, отклонили, тем не менее, предложение вступить в правительство, то цель у них благая: сохранить свои руки свободными для посредничества между большевиками и партиями, покинувшими съезд. «В этом посредничестве… левые эсеры в настоящий момент видят свою главную задачу». Работу новой
«Защищать власть одних большевиков, – рассказывает Суханов, полностью сочувствующий Авилову и вдохновлявший за сценой Карелина, – вышел Троцкий. Он был очень ярок, резок и во многом совершенно прав. Но он не желал понять, в чем состоит центр аргументации его противников…» Центр аргументации состоял в идеальной диагонали. В марте ее пытались провести между буржуазией и соглашательскими советами. Сейчас Сухановы мечтали о диагонали между соглашательской демократией и диктатурой пролетариата. Но революции не развиваются по диагонали.
"Возможной изоляцией левого крыла, – говорит Троцкий, – нас пугали неоднократно. Несколько дней тому назад, когда вопрос о восстании был поднят открыто, нам говорили, что мы идем навстречу гибели. И в самом деле, если по политической печати судить о том, какова группировка сил, то восстание грозило нам неминуемой гибелью. Против нас стояли не только контрреволюционные банды, но и оборонцы всех разновидностей; левые эсеры только в одном своем крыле мужественно работали с нами в Военно-революционном комитете; другая их часть занимала позицию выжидательного нейтралитета. И тем не менее, даже при этих неблагоприятных условиях, когда, казалось, мы всеми покинуты, восстание победило…
Если бы реальные силы были действительно против нас, каким образом могло бы случиться, что мы одержали победу почти без кровопролития? Нет, изолированы были не мы, а правительство и якобы демократы. Своими колебаниями, своим соглашательством они вычеркнули себя из рядов подлинной демократии. Наше великое преимущество, как партии, состоит в том, что мы заключили коалицию с классовыми силами, создав союз рабочих, солдат и беднейших крестьян.
Политические группировки исчезают, но основные интересы классов остаются. Побеждает та партия, которая способна нащупать и удовлетворить основные требования класса… Коалицией нашего гарнизона, главным образом крестьянского, с рабочим классом мы можем гордиться. Она, эта коалиция, испытана в огне. Петроградский гарнизон и пролетариат вступили совместно в великую борьбу, которая явится классическим примером в истории революции всех народов.
Авилов говорил о величайших трудностях, которые стоят перед нами. Для устранения этих трудностей он предлагает заключить коалицию. Но при этом он не делает никакой попытки раскрыть эту формулу и сказать: какая коалиция – групп, классов или просто коалиции газет?..
Говорят, раскол среди демократии – недоразумение. Когда Керенский высылает против нас ударников, когда с соизволения ЦИК мы лишаемся телефона в самый острый момент нашей борьбы с буржуазией, когда нам наносят удары за ударами, – неужели можно говорить о недоразумении?.. Авилов говорит нам: хлеба мало, – нужна коалиция с оборонцами. Но разве эта коалиция увеличит количество хлеба? Вопрос о хлебе, это – вопрос программы действия. Борьба с разрухою требует определенной системы внизу, а не политических группировок наверху.
Авилов говорил о союзе с крестьянством: но, опять-таки, о каком крестьянстве идет речь? Сегодня здесь представитель крестьян Тверской губернии требовал ареста Авксентьева. Нужно выбирать между этим тверским крестьянином и Авксентьевым, наполнившим тюрьмы членами крестьянских комитетов. Коалицию с кулацкими элементами крестьянства мы решительно отвергаем во имя коалиции рабочего класса и беднейших крестьян. Мы – с тверскими крестьянами против Авксентьева, мы с ними до конца и нерасторжимо.
Кто гонится за тенью коалиции, окончательно изолирует себя от жизни. Левые эсеры будут терять опору в массах, поскольку вздумают противодействовать нашей партии. Каждая группа, противопоставляющая себя партии пролетариата, с которой объединилась деревенская беднота, изолирует себя от революции.
Открыто, перед лицом всего народа, мы подняли знамя восстания. Политическая формула этого восстания: вся власть советам – через съезд советов. Нам говорят: вы не подождали съезда с переворотом. Мы-то стали бы ждать, но Керенский не хотел ждать; контрреволюционеры не дремали. Мы, как партия, своей задачей считали создать реальную возможность для съезда советов взять власть в свои руки. Если бы съезд оказался окруженным юнкерами, каким путем он мог бы взять власть? Чтобы эту задачу осуществить, нужна была партия, которая исторгла бы власть из рук контрреволюции и сказала бы вам: «Вот власть, и вы обязаны ее взять!» (Бурные, несмолкающие аплодисменты.)
Несмотря на то что оборонцы всех оттенков в борьбе против нас не останавливались ни пред чем, мы их не отбросили прочь, – мы съезду в целом предложили взять власть. Как нужно извратить перспективу, чтобы после всего, что произошло, говорить с этой трибуны о нашей непримиримости! Когда партия, окутанная пороховым дымом, идет к ним и говорит: «Возьмем власть вместе!», они бегут в городскую думу и объединяются там с явными контрреволюционерами. Они – предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся!
Для борьбы за мир, – говорит Авилов, – нужна коалиция с соглашателями. В то же время он признает, что союзники не хотят заключить мир… Маргаринового демократа Скобелева, – сообщает Авилов, – союзные империалисты высмеивали. Но если вы заключите блок с маргариновыми демократами, дело мира будет обеспечено.
Есть два пути в борьбе за мир. Один путь: правительствам союзных и враждебных стран противопоставить моральную и материальную силу революции. Второй путь: блок со Скобелевым, что означает блок с Терещенко и полное подчинение союзному империализму. В своем заявлении о мире мы обращаемся одновременно к правительствам и народам. Но это лишь формальная симметрия. Мы, разумеется, не думаем влиять на империалистские правительства своими воззваниями; однако, пока они существуют, мы не можем их игнорировать. Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, – это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу революцию".
– Есть третий путь, – раздается голос с места.
"Третий путь, – отвечает Троцкий, – есть путь ЦИКа, с одной стороны, посылающего делегации к западноевропейским рабочим, а с другой – заключающего союз с Кишкиными и Коноваловыми. Это – путь лжи и лицемерия, на который мы не станем никогда!
Разумеется, мы не говорим, что только день восстания европейских рабочих будет днем подписания мирного договора. Возможно и так, что буржуазия, напуганная приближающимся восстанием угнетенных, поспешит заключить мир. Сроков здесь не дано. Конкретных форм предусмотреть невозможно. Важно и нужно определить метод борьбы, в принципе своем одинаковый как во внешней, так и во внутренней политике. Союз угнетенных везде и всюду – вот наш путь".