История руссов. Варяги и русская государственность
Шрифт:
История работы Порфирия Успенского такова: в библиотеке Иверского монастыря на Афоне он нашел в декабре 1858 года беседы Фотия «в особой книге, написанной на бумаге, в лист, 26-го июля месяца 1628 года, в день субботний».
«Эта книга, принадлежавшая константинопольскому патриарху Дионисию, содержит два послания Фотия к римскому папе Николаю и одно послание к Антиохийской церкви, семнадцать правил святого и великого собора, бывшего при Фотие в храме святых апостолов, шестнадцать бесед сего патриарха, и его же 275 писем к разным лицам, сочинение под названием “Амфилохия” и два
Четыре беседы из шестнадцати были немедленно скопированы и затем изданы в 1864 году. Таким образом, на издание тоненькой книжечки ушло более 5 лет! Темп изучения крайне медленный, хотя мы должны быть благодарны П. Успенскому и за то, что он сделал. Из его данных видно, что он нашел целую рукописную коллекцию творений Фотия и 275 писем его к разным лицам. Все это оказалось втуне: с 1864 года и до сих пор русские историки не ударили палец о палец для изучения и опубликования этих замечательных сочинений.
Мы не знаем, какие драгоценные сведения содержат эти 275 писем, но знаем стороной, что в других произведениях имеется ясное указание Фотия, что крещение Киевской Руси совершилось еще до Владимира Великого, по крайней мере за 100 лет. И этот исключительного значения факт так и остался не освещенным русскими историками! Конечно, об этом немногие писали, но написанное ими осталось почему-то на задворках, в тени, и на страницах больших курсов истории России не всплыло.
Конечно, не следует думать, что коллекция творений Фотия, находившаяся на Афоне, была полной, — наверное в других монастырях, архивах, библиотеках и т. д. хранятся и другие его сочинения, но наши ученые совершенно не позаботились их открыть, собрать и использовать то, что имеет непосредственное отношение к нашей истории.
Фотий за 71 год своей жизни, занимая такое высокое положение, видел немало и, конечно, сталкивался прямо или косвенно с руссами, и до, и после их похода на Царьград, в особенности по делам церкви. Несомненно также, что сохранились не только письма Фотия к его корреспондентам, но и письма их к нему. Из этих писем мы можем почерпнуть исключительно важные сведения о нашей истории, так, например, в письме папы Николая мы находим упоминание о нападении руссов на Царьград; подробностей в нем нет, но зато мы имеем возможность хотя бы с точностью до года датировать его письмо и тем самым установить крайнюю границу даты этого похода, которая до сих пор еще колеблется между 860 и 865 годами.
Время жизни Фотия (820–891) падает на исключительно интересный и вместе с тем темный период русской истории, поэтому непременной и безотлагательной обязанностью русских историков является изучение литературного наследства Фотия и его корреспондентов, — это «conditio sine qua non». Может быть, ничего особенно замечательного и не найдется, но знать, что в этом источнике нет ничего более интересного, — необходимо.
Если историки этого не понимают, то русская культурная общественность, интересующаяся судьбами своей родины, имеет все основания потребовать сделать это.
Конечно (насмешка судьбы!), для этого следует какому-нибудь комсомольцу, истощившему
С другой стороны, и за границей, где имеются даже богословские институты, следовало бы подумать о том, что в библиотеках Лондона, Парижа и в особенности Рима имеется немало материалов к истории русской православной церкви; на религиозных заумствованиях далеко не уедешь, в лучшем случае они явятся уделом полудюжины лиц вокруг богословского института, но не далее.
Переходим теперь, наконец, к изложению самых бесед, но и здесь еще надо сказать несколько слов. Так как в них много благочестивых рассуждений, цитат из религиозных книг, цветов церковной риторики и т. д., то мы выпустим все это из них, обратив внимание только на то, что имеет какое-то отношение к нашей теме.
Для удобства мы будем комментировать беседы по отрывкам, не откладывая разъяснения до конца беседы. Этим достигнется полная ясность в толкованиях, ибо толкование будет непосредственно вытекать из текста и последующее будет восприниматься уже в свете выясненного предыдущего.
К сожалению, мы не имеем возможности останавливаться здесь на рассмотрении комментарий самого П. Успенского, которые представляют значительный интерес. Много в них есть очень ценного, но имеются и сумбурные вещи, в особенности там, где П. Успенский отходит от непосредственного толкования бесед, а касается его личных взглядов на историю. В будущем, если позволят обстоятельства, мы еще надеемся вернуться к ним. Во всяком случае, из комментариев Успенского ясно, что уже в 1864 году ему, духовному лицу и не историку по специальности, было ясно значение бесед Фотия для нашей истории, он их правильно понял, печатно это огласил, но… историки остались глухи.
Перевод Успенского далеко небезупречен, но мы не имеем никакой возможности останавливаться на шлифовке деталей.
Остается сказать несколько слов об условиях, в которых произносились беседы. Первая была произнесена Фотием в переполненном народом храме в момент, когда пригороды Царьграда пылали, и греков спасали от руссов только высокие, крепкие стены. Вторая беседа была непосредственно после ухода руссов и полна еще не заглохшими, только что отошедшими переживаниями.
Первая беседа патриарха Фотия по случаю нашествия россов
(Выражение «по случаю нашествия россов» является оригинальным заглавием бесед, а не добавлено П. Успенским.)
В первом разделе среди риторики мы находим: «И как не терпеть нам страшных бед, когда мы убийственно рассчитались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное». Здесь явное указание, подкрепляемое и дальнейшим, что какие-то руссы были убиты в Константинополе из-за ничтожного долга. Из выражения «должны были нам» трудно понять, были ли убитые русские должны грекам частным лицам, или были должниками греческого государства.