История рыцарей-тамплиеров, церкви Темпла и Темпла
Шрифт:
В большой битве при Тверии или при Хиттине 4 июля, решившей судьбу Иерусалима, тамплиеры шли в авангарде христианского войска в атаку на неверных. Марш войска Саладдина, которое насчитывало до восьмидесяти тысяч конных и пеших воинов, по гористой местности, арабский автор-очевидец сравнивает с движением гор или с высокими волнами бушующего моря. Тот же автор говорит о тамплиерах, выступивших против них на заре в боевом порядке, что они были «страшны в бою, все их тела покрыты тройной кольчугой». Он сравнивает шум, производимый их передовыми отрядами, с « громким жужжанием пчел » и заявляет, что они горели «пламенным желанием возмездия» [215] . В тылу Саладдина лежало Твериадское озеро, его пехота стояла в центре, а легкая кавалерия пустынников помещалась на обеих флангах, под предводительством Факих-эд-дина (наставника веры). Тамплиеры, как сообщает источник, сражались, словно львы, против неверных, и ничто не могло противостоять их мощному и яростному натиску. «Никогда, – пишет арабский ученый, – не видел я более сильной и могущественной армии, и никто
Саладдин зажег сухую траву и кустарник на участке между двумя армиями, и ветер понес дым и пламя прямо на рыцарей и их коней. Огонь, шум, бряцание оружия сопровождали эту ужасную сцену, обеспечившую полный простор для изобразительного таланта восточных авторов. Они сравнивают происходившее с концом света; пыль и дым затмили солнце, и день обратился в ночь. Редкие вспышки озаряли толпы сражающихся; тогда можно было видеть плотно сомкнутые ряды вооруженных воинов, то недвижных, как скалы, то летящих по равнине, как грозовые тучи по небу.
Сыны рая и дети огня, – пишут они, – разрешали тогда свой страшный спор; стрелы свистели в воздухе, подобно крыльям бесчисленных ястребов, искры летели от кольчуг и блестящих сабель, а кровь, льющаяся из груди воинов, затопила землю, словно дождь с небес… Мстящий меч правоверных обрушился на неверных; вера в единого Бога – на веру в Троицу, и вскоре разрушение, разгром и несчастье поразили несчастных сынов крещения.
Трусливый патриарх Ираклий, чьим долгом было нести Святой крест перед христианским войском, доверил эту священную обязанность епископам Птолемеи и Лидды [216] – обстоятельство, породившее множество мрачных предчувствий среди суеверных воинов Христовых. Из-за предательства, как утверждалось, князя Триполитанского, который бежал с поля битвы вместе со своими сторонниками, тамплиеры и госпитальеры были окружены и все до единого погибли или попали в плен. Епископ Птолемеи был убит, епископ Лидды взят в плен, а Святой крест, король Иерусалимский и великий магистр тамплиеров, оказались в руках сарацинов.
Чего больше? – пишет Радульф, аббат монастыря Когглсхейл в Эссексе, который совершал тогда паломничество в Святую землю и был ранен в нос стрелой. – Захвачены Крест, и король, и магистр ордена Храма, и епископ Лидды, и брат короля, и тамплиеры, и госпитальеры, и маркиз Монферратский, и все либо убиты, либо взяты в плен. Скорбите над этим все молящиеся Кресту, и плачьте; унижено древо спасения нашего, достойное от недостойных позорным образом, увы, увы, похищено. Горе мне несчастному, что в дни злосчастные жизни моей принужден такое видеть… О прекрасное древо, сладостное, кровью Сына Божьего увлажненное и омытое! О Крест Животворящий, в коем заключено наше спасение! [217]
Я видел, – рассказывает секретарь и спутник Саладдина, который стал свидетелем этой страшной битвы и не мог сдержать жалости к побежденным, – я видел горы и равнины, холмы и низины, усеянные мертвыми телами. Я видел упавшие стяги, покрытые пылью и кровью. Я видел разбитые и отрезанные головы, разбросанные члены, почерневшие тела, сваленные друг на друге, как камни в кладке. И пришли мне на ум слова Корана: «Неверный скажет: что я, как не прах?» <…> Я видел тридцать или сорок человек, связанных вместе одной веревкой. Я видел в одном месте, под охраной мусульманина, две сотни этих знаменитых воинов, одаренных удивительной силой, которые только что шли вперед среди сильнейших; их гордость ушла; они стояли нагие, опустив глаза, жалкие и несчастные… Поверженные неверные были теперь во власти правоверных. Их король и их Крест были захвачены, тот Крест, перед которым они обнажали головы и преклоняли колени; который они возносили и к которому устремляли свои взоры; говорят, что на этом древе был распят Господь, которому они поклоняются. Они украсили его золотом и драгоценными камнями; они несли его впереди своего войска; все они склонялись перед ним. Первым их долгом было защищать его; тот, кто покинул бы его, никогда бы не обрел душевного покоя. Эта потеря тяжелее для них, нежели пленение их короля. Ничто не может утешить их в этом несчастье. Он был их Богом; они простирались во прахе перед ним и пели гимны, подъемля его! [218]
Среди немногих христианских воинов, которые уцелели в этой страшной бойне, был великий магистр госпитальеров; он пробил себе дорогу с поля битвы и благополучно добрался до Аскалона, но умер от ран через день после прибытия. Пленных было столько, что недоставало веревок, чтобы связать их, для этого использовались все шнуры от палаток, но и их не хватило, и арабские авторы говорят нам, что при виде убитых казалось, что не может остаться пленных, а при виде пленных – что нет никого мертвых. Как только битва закончилась, Саладдин отправился в шатер, где по его приказанию содержались король Иерусалима, великий магистр тамплиеров и Рено де Шатильон. Последний прославился в военных экспедициях против караванов паломников, идущих в Мекку, и из-за этого стал особенно ненавистен благочестивому Саладдину. Войдя в шатер, султан предложил королю Иерусалима и великому магистру тамплиеров чашу шербета, что у арабов являлось священным знаком гостеприимства и гарантий безопасности, но когда Рено де Шатильон пожелал также выпить из нее, Саладдин не позволил ему сделать это и, упрекая европейского рыцаря в жестокости и нечестии, приказал ему немедленно поклониться пророку, которого он поносил, или принять заслуженную смерть. Когда Рено отказался, Саладдин ударил его своей саблей, после чего рыцарь был немедленно казнен стражниками [219] .
Бохаддин, друг и секретарь Саладдина, очевидец этой сцены, так описывает ее:
Тогда Саладдин велел толмачу так сказать королю: «Это ты, а не я, дал питье этому человеку!» Потом султан сел у выхода из шатра, и принца Рено подвели к нему, и, освежив ему память, Саладдин сказал ему: «Теперь я сам стану защитником Магомета!» Он предложил принцу принять магометанскую веру, но тот отказался; тогда султан ударил его по плечу обнаженной саблей, и это было знаком для окружающих; и они отправили его душу в преисподнюю и бросили тело перед входом в шатер [220] .
Через два дня Саладдин хладнокровно разыграл последний акт великой трагедии. Воинственные тамплиеры и госпитальеры, храбрейшие и самые ревностные защитники христианской веры, были из всех крестоносцев наиболее ненавистны ревностным мусульманам, и было решено, что каждому пленному из обоих орденов будет предоставлен выбор: умереть или обратиться в ислам, исключение делалось для великого магистра ордена, за которого ожидался огромный выкуп. И вот в субботу, в час повечерия, мусульмане под предводительством своих прославленных полководцев выстроились в боевой порядок. Мамлюки стояли в два ряда, одетые в желтое, и по звуку боевой трубы всех плененных тамплиеров и госпитальеров вывели на возвышенность неподалеку от Тверии, откуда было хорошо видно прекрасное Генисаретское озеро, на чьих скалистых берегах их Спаситель явил столь многие из своих чудес. Когда последние лучи солнца исчезли за вершинами холмов, их призвали отречься от Распятого, признать Аллаха своим Богом, ислам – своей верой, Мекку – своей святыней, мусульман – своими братьями, Магомета – своим пророком. Все они отказались, и все были обезглавлены в присутствии Саладдина преданными воинами его войска и толкователями Корана. Восточный историк, присутствовавший при этом, пишет, что Саладдин сидел с довольным видом, наблюдая за казнью, и что некоторые из палачей отрубали головы с такой ловкостью, что вызывали всеобщее одобрение [221] . «О, – говорит Омад эд-дин Мухаммед, – каким прекрасным украшением служит кровь неверных, забрызгивавшая ревнителей истинной веры!»
Если мусульмане обнаружили незаурядное рвение в уничтожении неверных тамплиеров, то эти последние проявили столь же ревностное стремление к мученичеству от мечей мусульман. Тамплиер брат Николас, по сообщению хрониста, активно добивался вместе со своими сподвижниками права первым принять смерть и с большим трудом достиг своей цели [222] . Христиане верили, в соответствии с суеверными представлениями тех времен, что небеса являют свое благоволение в видимых знаках и что в продолжение трех ночей, пока тела тамплиеров оставались непогребенными на поле битвы, небесное сияние разливалось вокруг тел этих святых мучеников [223] .
Руководство орденом тамплиеров вследствие пленения великого магистра перешло к главному прецептору Иерусалимского королевства, который отправил послания всем братьям на Западе, взывая о помощи. Одно из этих писем получил брат Галфрид, магистр тамплиеров в Лондоне:
Брат Тьерри, главный прецептор несчастной обители тамплиеров и всех несчастных братьев, и всей общины, ныне – увы – почти уничтоженной, всем прецепторам и братьям-тамплиерам, до кого могут дойти эти письма, желает здравия по воле Того, к кому обращены наши воздыхания, Того, кто заставил солнце и луну сиять во славе.
Многие и великие несчастья по изволению Божию, из-за наших многочисленных грехов настигли нас, и не можем мы от горя открыть их вам, ни в письмах, ни нашей скорбной речью. Предводители неверных, собрав большое число своих людей, вторглись в наши христианские земли, и мы, собрав свои отряды, устремились в Тверию, дабы преградить им путь. Враг же, окружив нас среди бесплодных скал, свирепо напал на нас; Святой крест и сам король попали в руки неверных, все войско было изрублено в куски, двести тридцать рыцарей наших были обезглавлены, не считая тех шестидесяти, кто погиб первого мая. Сеньор Реджинальд Сидонский, сеньор Балловий и сами мы спаслись с великими трудностями с поля сей несчастной битвы. Язычники, напившись христианской крови, двинулись затем со всем своим войском к городу Акре и взяли его штурмом. Город Тир ныне в жестокой осаде, и ни днем, ни ночью не прекращают неверные своего жестокого натиска. Столь велико их число, что они покрывают, подобно муравьям, всю землю от Тира до Иерусалима и даже до Газы. Святой град Иерусалим, Аскалон, и Тир, и Бейрут одни оставлены нам и христианскому миру, но гарнизоны и жители их погибли в битве при Тверии и у нас нет надежды сохранить их без спасения свыше и немедленной помощи от вас [224] .
Саладдин, со своей стороны, слал триумфальные донесения халифу.
Аллах и его ангелы милосердно спасли ислам. Неверных пожирает адское пламя! В наши руки попал Крест, вокруг которого они кружились как мушки вокруг огня, под чьей сенью они собирались, который был их твердыней, подобно стене; Крест, средоточие и опора их гордыни, их суеверий и их тирании… [225]
Захватив тридцать или сорок городов и замков, многие из которых принадлежали ордену тамплиеров, Саладдин осадил святой град. 20 сентября мусульманская армия стала лагерем к западу от города, заняв пространство от башни Давида до ворот св. Стефана. Храм не мог больше предоставить своих храбрых воинов для защиты христианской святыни; двое несчастных рыцарей и несколько слуг одни оставались в опустевших залах и покоях.