История рыжего демона
Шрифт:
— К черту веселье, — сказал Аззи и повернулся к снабженцу: — Чего же ты ждешь? Где мое землетрясение?
Снабженец подло ухмыльнулся и с явным удовольствием захлопнул свой гроссбух.
— Мне очень жаль, — сказал он, — но твой заказ отменен.
— Что за чепуху ты несешь! Если ты сейчас же не выполнишь мой заказ, я тебе все кишки выпущу и намотаю их на твою гнусную шею!
— Не выпустишь, — возразил снабженец. — Колокола пробили полночь. Наступило новое тысячелетие. Состязания закончены, и Высшие силы тьмы аннулировали твою нелимитированную кредитную карточку.
— Не может быть! Только не сейчас! Мне нужно сделать всего лишь одно
Аззи неистово размахивал карточкой. Снабженец еще раз отвратительно ухмыльнулся, махнул рукой, и карточка расплавилась прямо в руках у Аззи.
Аззи издал вопль, полный неподдельной злобы и бешенства. Фрике в испуге отшатнулся и спрятался внутри доспехов с искусной гравировкой. Аззи с силой топнул ногой. Под ним разверзся сначала пол, а потом и земля. Аззи падал все ниже и ниже; ему предстояло падать до глубочайшего, темного, холодного тоннеля, где ему придется некоторое время побродить, чтобы восстановить самообладание. К образовавшейся дыре поспешил Фрике; всмотревшись, он с трудом различил все еще падающего, все еще кипящего от злости Аззи. А на всей земле, во всех городах и во всех деревнях праздничный колокольный звон — благовест продолжал возвещать о наступлении нового тысячелетия.
Коль с Фаустом тебе не повезло
(перевод Н.Б. Шварцмана)
Часть I. СПОР
Два представителя сил света и тьмы договорились встретиться в трактире «на пол-пути», в преддверии ада, чтобы продолжить свой давний спор, возникший еще в незапамятные времена.
Лимб, или преддверие ада, был нейтральной полосой между двумя обширными владениями — Обителью Света и Обителью Тьмы, сумрачной приемной между двух гостиных, полутемной сценой, пустовавшей и в лучшие времена, но никогда не остававшейся без единого актера.
Именно там и размещался трактир «На пол-пути». Он стоял в самом центре преддверия ада, на границе, разделявшей Лимб на две части — ту, что была ближе к Небесам, и ту, что располагалась ближе к Аду, — старый, покосившийся бревенчатый дом под обветшалой кровлей. Конечно, в таком забытом богом месте вряд ли могло процветать солидное торговое дело. Трактир существовал в основном за счет поддержки как со стороны светлых, так и со стороны темных сил — на тот случай, если духам придется отправляться в дальний путь: очевидно, по старой привычке обе великие силы полагали, что добрая кружка любимого напитка не повредит на дорогу.
— Вот и знаменитый трактир «На пол-пути», — промолвил архангел Михаил. — Признаться, я здесь впервые. А что, кухня у них приличная?
— Путники на нее не жалуются, — отозвался Мефистофель. — Однако всего лишь через полчаса после трапезы ты уже забываешь вкус и аромат яств. Удовольствие и наслаждение в этих краях — всего лишь иллюзия, обман чувств, как, впрочем, и все остальные блага.
— Что это за площадь там, внизу? — спросил Михаил, указуя перстом на низшие сферы.
— Она зовется Площадью Ожидания, — ответил Мефистофель, поглядев в ту сторону, куда был направлен перст архангела. — В старые добрые времена туда отсылали всех добродетельных язычников и некрещеных младенцев; там они ожидали окончательного решения суда по их запутанным и сложным делам. Теперь это место уже не пользуется широкой популярностью, однако множество любопытнейших персон до сих пор попадает сюда в силу различных обстоятельств.
— Мне кажется, лучшего места для нашей беседы не найти, — перевел разговор на другую тему Михаил. Ему не нравилось многое из того, что происходило на Площади.
— Эта сфера принадлежит равно как твоему, так и моему народу, — сказал Мефистофель. — Лимб — нейтральная территория, так сказать, ни рыба ни мясо — во всяком случае, уж никак не добрый кусок баранины. Где еще сыщется лучшее место для встречи, которая должна положить начало нашему новому спору? Итак, не пройти ли нам внутрь?
Михаил секунду поколебался, прежде чем отвесить собеседнику легкий поклон в знак согласия, и вошел в таверну.
Михаил был строен и высок ростом — высок даже по архангельским меркам; при виде его атлетически сложенной фигуры невольно приходила на ум пословица «ладно скроен и крепко сшит». Темные курчавые волосы, крючковатый нос и оливковый цвет кожи позволяли угадать в нем потомка персов и семитов (в те давние времена, когда миром еще не овладела идея Единого Бога и все духи еще не были отданы под начало одной из двух противостоящих друг другу сил, а народы поклонялись местным божествам, он покровительствовал Израилю). Михаил уже давно мог бы изменить свой облик, если бы только пожелал, прибегнув к помощи пластической хирургии, — ведь в Вышних Сферах, где ваша внешность не дает вам ровно никаких преимуществ, каждый выглядит так, как он хочет, — однако он считал, что смуглая кожа, темные, вьющиеся мелкими кольцами волосы и орлиный профиль выделяют его из толпы златокудрых и синеоких архангелов.
— Однако на улице прохладно! — воскликнул Мефистофель, энергично потирая ладони. Он был среднего роста (среднего для одного из старших чинов ведомства сил тьмы, разумеется), худ, с типичным для аристократа узким, чуть вытянутым лицом; его маленькие, изящные ноги были обуты в щегольские лакированные туфли. Свои прямые черные как ночь волосы он зачесывал назад, разделяя пробором посередине. Небольшие аккуратные усы и острая клиновидная бородка придавали ему неестественный, почти театральный вид.
— Не может быть, — возразил ему Михаил. — Ведь в здешних краях нет ни холода, ни жары.
— Так говорят люди, — ответил Мефистофель, — но это неправда. Все разговоры о том, что в Лимбе нет ничего, о чем можно судить определенно, — полнейшая чепуха. Ведь здесь достаточно светло для того, чтобы мы могли видеть друг друга, не так ли? А уж если появился свет, то почему бы не быть и холоду'?
— В Лимбе, — заметил Михаил назидательным тоном, — каждый видит внутренним зрением.
— И дрожит от внутреннего холода, — прибавил Мефистофель. — Нет, я все-таки считаю, что здесь ты не прав, Михаил. Ветер, гуляющий по Лимбу, бывает очень резким — особенно когда он дует с ледников Отчаяния и Безнадежности.
— Я не могу быть не прав, — не сдавался Михаил, — поскольку мы с тобой судим о вещах по-разному, являясь представителями двух знаменитых, но — увы! — противоборствующих философских систем. А потому неудивительно, что мы до сих пор не смогли прийти к согласию. Так было, так должно быть, так будет.
— О! Спор — это уже по моей части. — Мефистофель уселся за стол напротив Михаила, снимая серые шелковые перчатки. — Думаю, мы сойдемся хотя бы на том, что мы ни на чем не сходимся.
— Особенно на почве городов и деревень.