История с благополучным концом

Ибрагимбеков Максуд Мамедович

Несмотря на приподнятое настроение, вполне естественное для человека, успешно отстоявшего свое достоинство от вздорных подозрений, юридическую консультацию Рауф покинул с ощущением обиды. Он уже не раз задавался вопросом, что бы о нем подумали все эти, неизвестно за что осуждающие его люди, вроде Арифа, - тесть, их друзья и несколько его собственных завистливых приятелей, если бы он, уподобившись некоторым, бросил на произвол судьбы семью или, обнаружив неспособность к добыванию средств, сел бы на шею тестю. В глазах Рауфа отношение к нему выглядело особенно несправедливым еще и потому, что родители жены неизменно проявляли терпение и чрезмерную широту взглядов во всех остальных случаях.

Рауф не раз наблюдал, как они обхаживают своего бывшего родственника Гариба Меликзаде, которого из-за

хронического пьянства и кочевого образа жизни бросила жена, являющаяся, кстати, родной сестрой тещи. Каждый его приход из геологической партии они встречали так непритворно приветливо, будто забыли, что с уходом жены оборвалось единственное звено, скреплявшее их родственную связь с Гарибом. Причем, если первая часть этих регулярных встреч с посторонним, по сути, человеком проходила почти благопристойно, хоть и в странных для нормальных людей разговорах с вытаскиванием из карманов грязных камней, которые затем передавались для ощупывания по кругу всем членам семьи, включая Кямиля и собственных детей Рауфа, все больше попадавших под влияние Кямиля, то вторая часть вызывала омерзение. По прошествии часа, от силы двух, Гариб, быстро пройдя через обязательную стадию музицирования, в виде удручающего слух распевания любимой песни, надирался до состояния беспамятства и оставался ночевать в кабинете, куда в' остальное время даже близкие люди не входили без разрешения хозяина. Когда Рауф пожелал узнать о причинах столь беспринципного потакания порочным наклонностям, тесть, снисходительно улыбнувшись, стал объяснять, что Гариб - очень талантливый специалист, но его способностям мешают раскрыться серьезные препятствия, от чего, будучи слабохарактерным, он мучается и, следовательно, нуждается в постоянной поддержке друзей, которым повезло в жизни чуть больше. Ехидный старик так ловко повернул дело, что в результате опустившийся несчастный тип стал выглядеть чуть ли не приятным и нужным людям, особенно по сравнению с другими особами, активно жизнеспособными и смышлеными в практических делах, но при этом лишенными потребности в ценностях нематериального свойства, столь же необходимых для здоровья человеческой души, сколь вода и удобрения прихотливому растению, расцветающему лишь в непременных условиях заботливого ухода. Если тесть хотел его задеть, то это получилось, и в душе Рауфа, самочувствие, которой его самого устраивало вполне, а частенько даже и радовало, ко многим и ссохшимся от долготерпения обидам тогда добавилась свежая, но жаждущая удовлетворения не менее сильно, чем любая из предшествующих.

Но в деловых кругах Рауф не зря считался сильным человеком - благодаря цепкому упорству и быстрой реакции он даже в борьбе с таким серьезным противником, как тесть, за вычетом болезненных, но безвредных ударов по самолюбию, до сих пор не понес сколько-нибудь существенных потерь. Проигрывая в начале, он впоследствии не раз добивался хотя и мелких, но все же замеченных окружающими успехов. В последние же годы сил у тестя поубавилось, жить стало значительно легче. Вдобавок Рауфу вспомнилось замечательное средство, доставшееся ему по иронии судьбы именно благодаря тестю, и прилив оптимизма выразился в приятной улыбке мужчины, изящно подрулившего к дверям лучшей парикмахерской города.

Агасафа не было. На его месте незнакомый мастер мыл посетителю голову. Со стопкой салфеток в руках подошел Автандил и поздоровавшись, сообщил, что Агасаф заболел.

– Я решил, что перепутал смену, - сказал Рауф.
– А что с ним? Простудился?

– Нет. Он приходил позавчера. Руки у него дрожат, то есть пальцы, а в остальном вроде здоров. А вы просто так заглянули?
– тактично, не предлагая впрямую своих услуг, спросил Автандил.

– Да нет, не просто так.
– Рауф посмотрел на Автандила с легким сомнением и в раздумье потер подбородок.
– Хотелось привести себя в порядок перед важным свиданием.
– Все же решившись, он с неловкостью летчика-испытателя, вынужденного пересесть за штурвал "кукурузника", опустился в кресло.
– А с чего это у него пальцы стали дрожать? Сильно?

– Нормально. Как у всех стариков, - не спрашивая, Автандил сделал два горячих компресса, первый до того, как намылил лицо, и второй - поумереннее, расплавивший на лице взбитую

пену, чем сразу расположил к себе Рауфа.
– Агасаф ведь болеть, совсем не привык. Столько лет, слава богу, держался не хуже молодых! Вот и объявил сразу, что не может работать.

– Это ничего, - сказал Рауф.
– Я думал что-нибудь серьезное. Через недельку заявится.

– Хорошо бы... Но вообще он такой человек, что своих решений не меняет. Мы его все уговаривали, даже заведующий, ничего не вышло. Выхожу, говорит, на пенсию, и все тут! Мол, он свои руки знает, если уж они начали дрожать, то до могилы не остановятся. Выхожу, говорит, на пенсию, и все тут.

– Как на пенсию?
– изумился Рауф.
– Агасаф?

– Да, - скорбно потупив глаза, вздохнул Автандил.
– Это для всех для нас, то есть для всех парикмахеров, большой удар.

– Заведующий два дня места себе найти не может. Он при мне из-за него звонил в собес, договаривался насчет персональной пенсии. Ему полагается. Оказывается, у него орден "Знак Почета" и две Почетные грамоты Верховного Совета. А я и не знал.

– Да нет, чепуха все это. Я с ним поговорю, - не слушая, проворчал Рауф. Ты мне потом дай его домашний телефон.

– - Обязательно, - сказал Автандил- В эту субботу мы всем коллективом устраиваем для него прощальный вечер в ресторане "Гюлистан". Профком выделил деньги на памятный подарок. Профком профкомом, но каждый мастер от себя тоже внесет долю. Подарок вручим в конце вечера. Вообще "Гюлистан" - хорошее место, девочки там очень приятно танцуют, то есть варьете, и архитектура мне нравится, очень современная, вписывается в пейзаж. Вы, если захотите, тоже приходите, в субботу в девять часов.

– Спасибо. Вряд ли сумею... Я в ресторанах почти не бываю. Раз или два в год на официальный банкет или прием идти приходится. Но так, чтобы специально, да еще в субботу вечером, никогда. Если захочется вкусно поесть, еду за город.

– Наверно, из-за служебного положения?
– с пониманием спросил Автандил. Вообще я тоже замечал последнее время: солидные люди, то есть ответственные, в ресторане редко встречаются.

– Не рекомендуется, - не вдаваясь в подробности, сказал Рауф.
– Сколько каждый из вас внес на подарок?

– Мастера по двадцать рублей, а ученики по пять, - с гордостью ответил Автандил.
– С учеников мы сперва не хотели брать денег, но они обиделись, пришлось взять, Агасафа у нас все очень любят.

– Молодцы, - похвалил Рауф.
– В ресторан я не пойду, но Аг.асафу обязательно позвоню и встречусь с ним.

Автандил одобрительно улыбнулся и, вымыв руки, приступил к массажу. Рауф вдруг с удивлением обнаружил, что нынешнее посещение парикмахерской, вопреки ожиданию, пока не принесло ему ни малейших огорчений, а в самом конце, после энергичного массажа и тонизирующего ледяного компресса, положенного на вымытую, гладковыбритую кожу, он был вынужден мысленно дать высокую оценку всей работе в целом.

Автандил сказал, что перед уходом Агасаф оставил ему одеколон, принадлежащий Рауфу, и вытащил из шкафа темно-коричневый с золотом флакон. Вовремя вспомнив о предстоящей встрече со следователем, Рауф попросил на этот раз заменить "Балафрэ" менее пахучей "Свежестью". Унести одеколон он отказался, и это было признаком того, что услугами молодого парикмахера он собирается пользоваться и дальше.

Расплатившись, Рауф дополнительно вручил Автандилу и свой личный вклад в фонд будущего подарка. Для Агасафа он не пожалел бы и больше, но чрезмерная щедрость могла задеть самолюбие парикмахеров, и он ограничился двадцатью пятью рублями. Погруженный в сочувственные думы об Агасафе, он вышел на улицу, где под действием влажной жары, пропитанной густым запахом отцветающей акации, лицо его сразу же покрылось потом, а сознанием с изощренной непоследовательностью завладело воспоминание об аромате, заключенном в баллоне на дне ямы. Ему очень захотелось заехать по пути в гараж и хоть один раз вдохнуть всей грудью, чтобы снова погрузиться в сияющие беспредельностью странные мысли и снова испытать при этом беспричинную нежность и радость предстоящего праздника. Но глянув на часы, Рауф нашел в себе силы отказаться от немедленного своего намерения и поехал в прокуратуру.