История с Живаго. Лара для господина Пастернака
Шрифт:
Когда же, наконец, осмелилась и сняла со скобки крючок, увидела в коридорчике у окна молодого симпатичного человека, не того, правда, а другого, с букетиком полевых цветов в руке. Это был Иван.
Молодой человек с прямым и ясным взглядом подошел к ней и вручил букет.
Эта встреча оказалась одной из важных страниц ее судьбы. Через несколько лет этот молодой парень станет мужем Ольги.
Глава 3
Редакция
Прошли годы, уже было произнесено: «жить стало
«Мы пьем за того, кто писал «Капитал»,
И друга его, что ему помогал…»
Особенно хорошо выводил эту застольную нового времени статный молодой человек по фамилии Фадеев с открытым красивым лицом, выражающим ясность понятий, прямолинейность, суровость принципов и правоту. Держался он тихо, но в нем чувствовали силу и его слушались. Сила в нем была, и в скором будущем обещала стать еще жестче.
«Мы пьем за судьбу…»
Несколькими годами ранее… та же редакция, только окна и двери покрасить еще не успели… Снова тот же Фадеев.
Так вот пелось в редакции в тот вечер. Редакция размещалась в гостиной старого барского особняка с камином, сенцессионными завитушками на потолке и всюду, где только можно. Был, как полагается, и обширный балкон, куда каждые пять минут вылетал человечек и возился с треногой, на которой крепился фотографический аппарат. Его звали Гена…
Однажды вслед ему вышли проветриться и Ольга с мужем.
Отсюда открывался замечательный вид на купола храма Христа Спасителя.
Погода стояла еще мягкая… И легкий ветерок то появлялся, немного развевая их волосы, то исчезал – и возвращалась тишина.
– Полюбуйтесь в последний раз, через полчаса взрывают!
– Кому он мешает? – недоумевая, спросила Ольга.
– Символ… мракобесия! – нейтрально пояснил Гена.
Ольга еще раз посмотрела на сооружение, повернулась и нырнула обратно в зал.
В дверях ее внезапно задел Ривин.
Он внимательно посмотрел на нее, сложив свои ладони, неестественно поклонился и немного заискивающе произнес:
– Ольга, вы замечательно красивы. Если когда-нибудь, даже и в ближайшее время, вас постигнет какое- либо несчастье, обращайтесь ко мне. Я ваш друг, я обязательно помогу, рассчитывайте.
– Рассчитывать никогда не грех!
Ольга отвернулась.
Муж Ольги стоял на балконе и разглядывал вид с храмом.
– Освещения хватит?
– Попробуем, должно бы хватить. Могли бы бабахнуть и на часок раньше, конечно, – отметил Фадеев.
– Тут, по-видимому, политические соображения, чтобы не раздувать…
– Да, какая разница…
Пирушка продолжалась. Сидящий напротив Ольги темноволосый молодой человек разглядывал какие-то фотографии. Он как-то неожиданно вскинул на женщину
– Хотите посмотреть, чем этот наш фотограф собирается порадовать наших читателей?
– Я вас раз видела в коридорах «Самолета», вы оттуда? – полюбопытствовала Ольга.
– А вы почаще заходите, чего ж разок-то всего? Авторы нам нужны. Мы их ценим.
Он протянул ей через стол несколько фотографий. На всех изображено одно и то же: аудитория амфитеатром, студенты в противогазах и лектор без противо- газа.
– Готовимся к войне, – добавил он.
Ольга, перебирая фотографии, приподняла брови и оживленно выпалила:
– Так ведь я помню, как снимали. А вот это – я сама. А лектор – Поспелов! Он еще так интересно тогда рассказывал о себе!
– Проверим. Велю ему убрать со снимка ваш противогаз. Давайте знакомиться: Саша из журнала «Самолет».
И протянул ей руку.
– А я – Сашин брат, Юра, – громко, с выражением добавил худощавый юноша.
Появился Олин муж.
– Есть предположение, что взрыв перенесен на более позднее время.
– А, так чем мы развлечемся? – словно наперед зная ответ, переспросил Ривин.
– Товарищи, – громко возвестил Фадеев, – у меня есть предложение! Слушайте внимательно. Поскольку у нас тут не просто пьянка…
– А что же еще? – удивился Саша.
– …не просто пьянка, а литературный вечер и – как и полагается в наши времена изобилия и подъема – с застольем. Давайте и проведем его боевито, как это принято в наши суровые дни. У меня есть предложение. Вот, в последнее время партийная печать остро разоблачает поэта-формалиста Пастернака. А он? А он, видите ли, отмалчивается в своей слоновой башне. Давайте вытащим его за ушко оттуда. Пусть отчитается перед литературной молодежью. Как-никак, нам принадлежит будущее!
– Пощадите Олю! Это же ее бог! – заступилась за подругу девушка.
– Ну, вот пусть она и защитит своего бога! – отрезал Ривин. – Эй, фотограф Гена, ты ж снимал этого Пастернака. Вызови его к нам, помягче, поделикатнее, чтобы он ничего не заподозрил. Ты это умеешь.
Группа нетрезвых коллег поддержала:
– Вызови, вызови!
– Только уберите этот пьяный хлам! – фотограф брезгливо поморщился в сторону стола.
Все притихли. Гена полистал пухлую записную книжку, набрал номер.
– Борис Леонидович? Это вас беспокоит фотограф Гена, вы меня помните, я вас снимал для газеты после вашего возврата из Парижа. Помните? Вот, замечательно! У нас тут собрание литературной молодежи, читаем стихи, спорим, и вот есть среди нас ярые ваши поклонники, они подали мысль пригласить и вас, так сказать, «здравствуй, племя молодое, незнакомое…»
В зале раздался смешок.
Тут он замолк, потому что стал говорить его собеседник. Говорил долго, и лицо фотографа стало выражать нетерпение. Однажды, положив трубку на полочку, он даже успел сбегать на балкон к фотоаппарату.