История США от глубокой древности до 1918 года
Шрифт:
В конечном счете кто-то не мог оплатить свои долги, поскольку сам нес убытки от ожидания спекулятивной прибыли, которая так и не появилась. Неоплаченные долги означали, что кто-то другой, рассчитывавший при их помощи оплатить собственные долги, теперь не заплатит. Так и распространялась волна.
Рано или поздно что-то должно было затормозить процветание, какая-либо крупная фирма, перегруженная неразумными инвестициями, пала бы, и это вызвало бы внезапную панику, когда все постарались бы немедленно вернуть свои долги. Что привело бы к новым банкротствам и еще худшей панике.
Торможение процветания началось в 1872-м, когда
Затем случилось дело Джея Кука (род. в Сандаски, Огайо, 10 августа 1821 года). Кук был клерком средних способностей, работавшим в филадельфийском банке с 1843-го. Повезло ему в годы Гражданской войны. Брат его близко знал Салмона Чейза, тогдашнего секретаря казначейства, и Кук получил возможность продавать военные долговые бумаги. Он показал в этом исключительную сноровку и стал известен как «финансист Гражданской войны». Его полезность для дела Союза была велика, но ему хорошо платили, и его комиссионные сделали его миллионером.
Он остался финансистом и после войны, занявшись частными вложениями в уголь, сталь и, конечно, железные дороги. Он основал особую сферу инвестиционного банкинга, то есть сбор и доставку средств, необходимых для больших проектов, которые со временем принесут внушительную прибыль, но только после использования крупных сумм, требующихся для строительства и организации.
Самым важным делом Кука было финансирование железной дороги «Норсерн Пасифик», которую строили от Дулута, Миннесота, до Портленда, Орегон, через территории, ныне входящие в Северную Дакоту, Монтану, Айдахо и Вашингтон. На стройке было много халтуры и неэффективности, а внезапная нехватка лошадей ухудшила дело. Наконец облигации Кука стали стоить заметно больше, чем он мог бы заплатить, и 18 сентября 1873 года его банковская фирма вынуждена была объявить о банкротстве.
И этого хватило, чтобы началась «паника 1873-го». Нью-йоркская фондовая биржа не работала десять дней, и компании стали сыпаться как костяшки домино. В течение ближайших лет их закрылось где-то восемнадцать тысяч, зарплаты снизились на 25 процентов, безработица выросла, а строительство железных дорог почти остановилось. Это была наихудшая экономическая депрессия, которую Соединенные Штаты пережили за век своего существования, и ничего ужаснее не случится еще полвека.
В результате второй срок Гранта свелся к увеличению экономической депрессии и постоянному, шаг за шагом, разоблачению коррупции в правительстве. Весьма неприятный способ отметить столетие американской независимости, которое случилось 4 июля 1876-го, на восьмой и последний год пребывания Гранта в должности.
Пока Соединенные Штаты пытались разобраться с внутренними кризисами, к счастью, перед страной не встало никаких серьезных международных проблем. Самым неприятным было наследие Гражданской войны. В течение той войны британское правительство, симпатизировавшее конфедератам, позволило строить у себя корабли, над которыми позднее поднимался флаг Конфедерации и которые охотились на флот Союза. Самым эффективным из построенных в Британии кораблей Конфедерации был «Алабама», а Соединенные Штаты, беспомощные на тот момент, могли только подсчитывать нанесенный ими ущерб.
Когда война закончилась, нашлось немало американцев, которые полагали, что Великобританию нужно заставить выплатить каждый цент за тот ущерб. И не только за прямой ущерб в виде затопленных кораблей и разрушенного либо изъятого груза, но и за косвенный ущерб в виде упущенных прибылей, и даже за стоимость продолжения войны. Назывались убытки в целых два миллиарда долларов, и, конечно, не было другого способа для Великобритании выплатить столь крупную сумму, кроме как уступить Соединенным Штатам Канаду — этого-то и хотели многие американцы.
Антибританские настроения того времени с энтузиазмом поддерживались ирландскими иммигрантами, которые наводняли Соединенные Штаты уже десятилетиями.
Восток Ирландии управлялся более крупным королевством еще с двенадцатого века, но лишь при Кромвеле, в 1650-х, господство стало абсолютным. С того момента ирландская земля понемногу превратилась в собственность британских протестантов, а ирландские католики скатились до уровня обедневших и безземельных крестьян.
От отчаяния ирландцы обратились к помощи французских революционеров против англичан, а Великобритания ответила искоренением последних остатков ирландского протестантского самоуправления. В 1801-м Ирландия была включена в состав Объединенного Королевства, и теперь покоренная земля управлялась из Лондона, хотя она и могла еще избрать несколько протестантов в парламент.
Поскольку условия в Ирландии все ухудшались, все больше ирландцев эмигрировали в Соединенные Штаты, где их приветствовали как дешевую рабочую силу, но относились к ним настороженно из-за их католицизма, и те нередко попадали в конфликты. На лучшие рабочие места, как тогда слишком часто говорили, «от ирландцев заявления не принимались».
После 1845 года, когда росший в Европе картофель стал чахнуть вследствие грибкового заболевания, прозванного «картофельной болезнью», иммиграция хлынула потоком. В Ирландии картофель гнил в земле, и ирландские крестьяне, которые теперь зависели почти лишь от него, должны были гнить вместе с ним.
Из населения в восемь миллионов один миллион погиб (на что британцы взирали более-менее безучастно), а полтора уехали в Соединенные Штаты. На тот момент численность жителей острова составляла едва ли больше половины той, что была в 1845-м.
За 1800-е, по общим оценкам, около четырех миллионов ирландцев прошли через Золотую Дверь и как неквалифицированные рабочие помогли построить немало больших объектов, включая каналы и железные дороги, и это ознаменовало вступление Соединенных Штатов в эпоху индустриализации.
Несмотря на свою бедность, на антикатолические и особенно антиирландские предубеждения, с которыми их встретили, у ирландских иммигрантов были преимущества по сравнению с иммигрантами из других стран Европы. С одной стороны, они говорили по-английски, а с другой — были знакомы с механизмом демократического управления. В больших городах, в тех же Нью-Йорке и Бостоне, они быстро обрели доминирующее влияние в Демократической партии. Взгляды их стали важны для законодателей, поскольку они контролировали немало голосов, и взгляды эти, что вполне понятно, включали в себя стойкую неприязнь к Великобритании.