История странной любви
Шрифт:
– У них нет ни бабушки, ни мамы. Никого нет, кроме меня. Я – их старшая сестра и одновременно опекун. Они пока живут в детском доме, а на выходные я их забираю. – Она сделала многозначительную паузу и добавила: – Всегда.
В голове Бориса взорвалась пороховая бочка вопросов: «А где родители? Почему ты никогда ничего не рассказывала? Что за дети? Сколько им лет? И почему, собственно, они должны стать помехой его планам?»
Но вместо всего этого он только обнял девушку и сказал, целуя светлые волосы, дивно пахнущие ромашкой:
– Ценное у тебя приданое. Познакомишь?
Вика прижалась к нему теснее и кивнула:
– Конечно.
А потом были и объятия, и поцелуи, и слезы и заявление в ЗАГС…
Конечно, родители Бориса восторга не испытывали, как и любые московские родители, подпорченные тем здоровым цинизмом, который неизбежно появляется в характере практически любого жителя большого города. Нет, они не устраивали сцен и не разыгрывали шекспировских трагедий в стиле «вон из дома, ты нам больше не сын». Они смирились с решением Бориса и принимали непосредственное участие в подготовке к свадьбе, но все же просили сына быть поосторожнее, и неоднократно намекали на то, что, скорее всего, сейчас ему счастье глаза застит, а что его ждет впереди – неизвестно.
– Все-таки вы еще так мало знакомы, Боренька, – робко пыталась отложить намеченное торжество мама. – И у нее непростая ситуация…
– Мама, если бы я знал о ней раньше, я бы женился еще раньше, понимаешь? Я бы только быстрее понял, какой она человек. Не каждый решится на такой поступок.
– Не каждый. Но человек решительный способен на многие поступки. И они могут быть очень разные, Боренька.
– Поживем – увидим.
– Вот и поживите. Расписываться-то зачем? Хотите, мы вам комнату выделим? Твоя детская всегда тебя ждет.
– Мам, я уже три года снимаю квартиру, с чего бы вдруг мне возвращаться?
– Вот увидишь, вернуться придется.
– Почему?
– Не удивлюсь, если твоя молодая жена сама на это намекнет.
– То есть?
– Боренька, она приезжая, а приезжим нужна регистрация.
– Она у нее есть. Как-то ведь она обходилась без меня все эти годы.
– Это сейчас есть – она учится. А закончит, тогда что? На какой площади ее регистрировать?
– Если ты так переживаешь, – тон Бориса стал холодным и чужим, – на вашей ее регистрировать не станем, найдем выход. И не волнуйся: жить с вами она не попросится, ей есть с кем жить.
Мама настроение сына игнорировала, продолжала гнуть свою линию:
– И об этом, Боренька, я тоже хотела с тобой поговорить. Все-таки чужие дети – это чужие дети. Подумай, ты же всегда жил в тепличных условиях. Ты привык, что все – тебе и для тебя. Ты сам не заметишь, как тебя начнет раздражать эта вынужденная забота о внезапно свалившихся тебе на голову малышах…
– Мамочка, у твоего сына появился шанс убить в себе эгоиста, а ты возражаешь, – попробовал отшутиться Борис, но мать только поджала губы и нахмурилась.
Тогда он сказал коротко и резко:
– Это не чужие дети, а Викины. Все, что ее – мое. Понятно? И забота – никакая не вынужденная. Я сам так решил.
– Что ж… – Мама вздохнула, но взглянула на сына с уважением: – Взялся за гуж…
И Борис взялся.
На самом деле никаких сложностей в общении с близнецами у него не возникло. Они были обычные смышленые детишки, обожающие свою сестру. Вика платила им сторицей, копила деньги на гостинцы, и помощь от Бориса в этом вопросе принимала весьма неохотно: говорила, что не хочет перекладывать на его плечи свои проблемы.
А он только смеялся:
– Да я только для этого на тебе и женился. Мне нравятся твои проблемы. Всем бы такие – двое милых ребятишек, уже воспитанных и не орущих по ночам.
Вика благодарно улыбалась.
Жизнь шла своим чередом.
Они проживали ее так, как и должны проживать два молодых, влюбленных друг в друга человека. Учились и работали легко, как бы между прочим, тратя основные силы на познание мира: театры, кино, музеи, концерты, разговоры и споры по ночам до хрипоты. А по выходным – цирк, зоопарк, качели, карусели с детьми или просто битва подушками на диване. В общем, все то, от чего могут прийти в сущий восторг два шестилетних человека.
И Борис, и Вика поменяли работу. Борис устроился в более дорогой ресторан, Вика перешла в бюро переводов. Говорила, что скучает по запаху цирка, но «придется смириться, потому что цирк в их дальнейшие планы не входит».
– А какие у нас планы?
– Ресторан, ты что, не помнишь?
– Ты все это серьезно?
– Вполне. Разве ты об этом не мечтаешь?
– Допустим, – соглашался Борис, хотя подобные желания продолжали его пугать своей смелостью. – Но это – мои мечты. А о чем мечтаешь ты?
– Я хочу жить в Италии, родить дочь и зарабатывать столько денег, чтобы, чтобы…
– Чтобы что?
– Чтобы те придурки в моем поселке, которые советовали мне «не высовываться», сдохли бы от зависти.
– Да они уже и сейчас сдохнут, если узнают, каких ты добилась успехов.
– Это точно! – смеялась. она – Ты – мой безусловный успех.
– В общем, желаний у тебя хватает.
– Ага. Вагон и маленькая тележка.
Она вдруг стала серьезной:
– Только, знаешь, тележка очень важная…
– Говори.
– Я хочу, чтобы близнецы пошли в нормальную школу.
– Отличное желание. И что для этого надо сделать?
Некоторое время она смотрела ему в глаза, не мигая, будто пыталась заранее донести всю важность того, что собиралась сказать.
И сказала:
– Усыновить.
Он не сомневался ни секунды:
– Я не против. Думаю, ты вполне можешь уйти с работы и сидеть с детьми. Мы справимся. И школ тут хороших в округе навалом.
– Борька, ты не понял. Я своих планов никогда не меняю. Не думаю, что сидение с детьми способствует продвижению в карьере, так что сидеть я ни с кем не собираюсь. Я собираюсь пока что обеспечить им хорошее будущее, а для этого надо учиться и работать, а насидеться я еще успею, когда тебе дочку рожу.