История сыска в России, кн.1
Шрифт:
Статистик Самарской земской управы Лаговский пытался убить обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева. Он выстрелил четыре раза в окно его квартиры. Победоносцев призывал решительно относиться к зачинщикам беспорядков. Он не одобрял еврейские погромы 80-х и 90-х годов, но понимал их причины.
Особо активно работа эсеров проявилась в черте еврейской оседлости: в Белостоке, Бердичеве, Пинске… В Белостоке они застрелили городового, стреляли в полицмейстера. В Пинске ранили жандармского ротмистра, в Бердичеве – помощника пристава…
В 1903
Когда говорят револьверы
Осенью 1901 года образовалась отдельная боевая группа, вдохновителем которой стал Гершуни. Он обладал сильной волей, большой способностью убеждать людей. Хитрый и беспринципный, Гершуни, как паук, вовлекал в свои сети романтическую молодёжь, делая её исполнителем своих замыслов. Он организовал убийство Сипягина и покушение на Оболенского, готовил убийство Победоносцева и Клейгельса.
До перевода в Петербург, Дмитрий Сергеевич Сипягин был губернатором в Москве.
Став министром внутренних дел российской империи, он нисколько не изменился. От Сипягина так и веяло русской патриархальностью. С окладистой бородой, умными карими глазами, неизменным радушием и внимательностью он походил на традиционного русского помещика. Работы у Сипягина образовалось много, но, выкроив какое-то время, он хотя бы на день выезжал на охоту. Другой его страстью была музыка. Он играл на виолончели.
Было у Сипягина в Клинском уезде небольшое имение. «Жизнь в Клусове, – вспоминал один из гостей, – переносит в даль прожитых времён при стройном сочетании многих условий старого быта, бережно сохранившихся рядом с новыми, вызываемыми жизнью и потребностями времени. И в этом сочетании не было противоречия…»
Переехав в Петербург, Сипягин купил двухэтажный домик на Мойке. Главной комнатой стала столовая, где хозяин любил угощать гостей. Была она в древнерусском стиле, с резным орнаментом.
Став министром, Сипягин повёл борьбу на два фронта. Как грибы росли революционные организации. Другая беда заключалась в том, что между самодержавной властью и народом стояла бессовестная и корыстная бюрократия. Россией правили сорок тысяч столоначальников, далеко не всегда следовавших закону.
Предшественник Сипягина – министр Боголепов был убит. Не миновал этой участи и Сипягин.
В петербургской гостинице поселился некто Степан Балмашев, саратовский уроженец. Его отец дважды подвергался административной ссылке за пропаганду. Сына исключили за участие в беспорядках из университета, он ничем не занимался, жил то в Харькове, то в Саратове. Вскоре Степан Балмашев попал под влияние Гершуни. Тот снабжал его деньгами, распалял революционный пыл и подвёл наконец к поступку – убийству Сипягина.
Балмашев под чужим именем заказал в магазине адъютантскую форму. Потом приобрёл погоны, шашку и прочее к форме.
Наняв карету, Балмашев приехал к зданию Государственного
Когда Сипягин вошёл в подъезд Мариинского дворца и стал снимать с помощью швейцара шубу, Балмашев подошёл к нему и подал пакет, сказав: «От Его императорского высочества». Сипягин стал надрывать конверт, и в это время террорист выстрелил в него в упор. Пуля попала в живот. У Сипягина подкосились ноги, и он стал опускаться на колени. Балмашев со словами «не будешь больше циркуляров писать» выстрелил ещё. Пуля попала в шею. Двумя другими выстрелами Балмашев ранил выездного лакея министерства внутренних дел.
Набежал народ. Сипягина перенесли на диван. По рубашке тонкой струйкой бежала кровь. Он пришёл в себя, глаза открылись: «Послали ли за женой?» Потом посинел и потерял сознание. Так несколько раз. «Сообщите государю. Хочу видеть государя. Я верою и правдой служил государю и никому не желал зла». Глаза опять закрылись. Ему дали кислород. «Священника», – послышался слабый голос.
Министра отвезли в больницу. Через несколько минут он там скончался.
Балмашева приговорили к смертной казни.
Так погибли эти две жертвы начинающегося русского кровавого зарева.
Исполнителями убийства Победоносцева и Клейгельса Гершуни наметил слабохарактерного артиллерийского поручика Григорьева и его невесту Юрковскую, дочь польского шляхтича, участника восстания 1863 года. В день похорон Сипягина они должны были стрелять в свои жертвы, которые там явно будут. Григорьев и Юрковская пришли на похороны, но стрелять не отважились. Они потом попытались избавиться от Гершуни, который через своих агентов не давал им покоя даже из-за границы.
Убийство Сипягина придало Гершуни ещё больший авторитет среди рвущейся в революцию молодёжи. С.Слетов вспоминал о Гершуни тех дней: «Он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом». Да, Гершуни на подъёме: «Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни. Пора выступать молодёжи. Пусть грешит против конспирации. Время не ждёт. Дана команда: все наверх!»
По университетам распространялись стихи:
Ночью товарищ погиб, —Жить ему стало невмочь.Труп его свежий зарытВ ту же зловещую ночь.С другом надёжным сойдись,Острый клинок отточи,Нужно не плакать, а мстить,Мстить за погибших в ночи.