История сыска в России, кн.1
Шрифт:
Следует подпись и адрес.
"Я, нижеподписавшийся, сотрудник (не постоянный) «Русского слова», «Русского листка», «Нового времени», автор рассказов, 16-го сего сентября обращался за рекомендацией цензора Московского цензурного комитета С.И.Соколова к г-ну начальнику Московской сыскной полиции с докладной запиской о выдаче мне прав, с которыми я мог бы беспрепятственно иметь доступ во все места (как-то: театры, маскарады, собрания и т. п.) и возможность доставлять тайной полиции сведения о политической преступности и неблагонадёжности тех или других лиц, представляя документы и другие вещественные доказательства их, а также просил распоряжения о содействии мне полиции, доставление пользования полицейским телефоном, в случаях экстренных сообщений полиции, причём г-н начальник сыскной полиции советовал обратиться к Вам, как к начальнику охранной полиции. Я и обращаюсь к Вам с тою же просьбой и прошу Вас, если возможно, удовлетворить её.
Мне, как человеку, самому вращающемуся во всевозможных кружках и обществах, очень часто приходится встречать подозрительных личностей, и я принёс бы Вам пользу, доставляя всякие сведения о них. Кроме того, я имею все способности сыщика и с удовольствием и по Вашему поручению могу наблюдать над тем или другим кружком, обществом или лицом. Вообще я буду очень рад быть Вам полезным без всякого вознаграждения.
Если
С почтением, имею честь быть Вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою.
С.Л.Бирев".
На этом письме имеется пометка ротмистра Сазонова:
"21 сентября 1896 г.
Объявлено лично Биреву, что в услугах его охранное отделение не нуждается. При этом ему сделано строгое внушение с предупреждением не обращаться с подобными предложениями".
Как Петров Карпова убил
Едва ли будет большой ошибкой сказать, что значительную часть секретных сотрудников составляли сбившиеся с пути члены партий, и каждый из них пережил в своё время личную драму. Почти всегда ошибка являлась первым шагом на этом пути. Легко представить себе рабочего человека, освобождённого после ареста. Если интеллигента после ареста поддерживали, то рабочего – никто. Заводы и фабрики для него закрыты, деваться некуда; в это время добрые приятели из кругов, близких к охранному отделению, уговаривали: плюнь ты на это дело, иди в «охранку» и расскажи, что знаешь. Если он упирался, ему говорили: «Не хочешь выдавать тех, кто на свободе, назови тех, кто уже попался, им вреда не сделаешь». Если он попадался на эту удочку, то оказывался полностью в руках отделения. Дальше шли доносы, заливаемые вином. Махнув на всё рукой, подопечный уже выдаёт направо и налево, «погибать – так с треском». Спускаясь всё ниже, он редко удерживался от шантажа, после чего его без снисхождения выбрасывали за борт.
Но если он удерживался от уголовщины, то судьба его была немногим лучше: товарищи по партии через два-три года начинали его сторониться, а «охранка», не получая ценных сведений, почти забывала о его существовании. И само охранное отделение считало, что сотрудник «выдыхается» через два года работы. Приводимое ниже письмо ярко рисует положение одного из этих «бывших» людей.
"Его Высокопревосходительству господину Московскому градоначальнику сотрудника Казанского охранного отделения
Анатолия Александрова
Заявление
Имею честь просить Ваше Высокопревосходительство об оказании мне помощи, я, зная Ваше Высокопревосходительство за хорошего человека, прекрасного начальника, человека, каких у нас в России остаётся очень мало, и как имел счастье уже приносить пользу Вашему Превосходительству своими трудами, когда вы были казанским губернатором, решился просить у вас помощи, так как я в настоящее время нахожусь в крайне критическом материальном положении, питаясь почти одной водой. Я состоял сотрудником при охранном отделении в Казани, считался одним из первых сотрудников, работал в партии с. – р., в этой партии работал один, был посвящён в важные партийные дела, мне принадлежит открытие главных членов комитета и боевой организации; открытие типографии, склада оружия, сходки митингов и прочее. Получал оклад от 30 р. до 170 руб. в месяц.
Раскрыл покушение на г-на начальника жандармского управления, хотя неудавшееся. Указывал местонахождение разыскиваемых важных политических преступников. И в то же время занимался расследованием и арестованием некоторых политических, с помощью полиции, вот этим-то я и открыл себя. Мне прислан был приговор соц. – революционеров о смертной казни, но в виду того, что главари были мной указаны и арестованы, то приговор привести с исполнение было некому, и я поспешил уехать и укрыться в Москву, живу здесь с ноября 1906 года. Конечно, об этом всё известно было как начальнику жандармского управления и заведующему охранным отделением ротмистру Трес-кину, который теперь в– Омске начальником жандармского управления…
Меня вызывали в Казань, и я, подвергаясь опасности, ездил по делам отделения. Когда я был в Казани, то моё пребывание было там открыто, и меня преследовали, и по приезде моём в Москву решили было меня на вокзале лишить жизни, но мной те люди были вовремя замечены. Я спрыгнул с поезда и тем спасся.
Мне здесь жить очень опасно, и я хотел бы уехать в Омск, куда зовёт г.Трескин, но я нахожусь в очень критическом положении, и потому умоляю помочь мне или направить к богатым людям… Надеюсь на Вас больше, чем на родного отца! Неужели Вы, Ваше превосходительство откажете в моей просьбе, и тогда мне остаётся или умереть с голоду или покончить с собой! За комнату задолжал за три месяца 18 рублей, за хлеб 10 рублей, за чистку белья 2 руб. 50 коп., чай, сахар, еда в дороге – 5 рублей, брюки нужно – 8 рублей… Вы – единственный человек, на которого я возлагаю свои надежды. Вы решите: жить мне или не жить!!!
Ваше превосходительство, на коленях со слезами умоляю, не откажите! О вас везде хорошие отзывы, Вас низший люд Москвы называет благодетелем! Господь спасёт Вашу драгоценную жизнь на добрые дела, сколько людей молятся за вас, за ваши благодеяния! Многие лета Вам, Ваше превосходительство!"
Из его же прошения начальнику охранного отделения:
«Мне идти больше некуда, а здесь, в Москве, проживать опасно. Я чуть хожу вследствие недоедания. Да, когда-то очень ценили мои заслуги, садили у себя в кабинетах на кресла, а сами стояли, а теперь… Я верю, что Вы, г-н начальник, отзовётесь и не дадите погибнуть страшной смертью нужному ещё государству человеку! Я искрено буду благодарить Вас. Дайте хоть поесть».
Если работа сотрудника была не очень продолжительна, то тяжесть работы и невыгодность – налицо. Правда, некоторые из них держались подолгу, но для этого нужно было быть недюжинным человеком. Так, Азеф продержался 16 лет, но и средства для того предприняты героические: его участие в убийстве Великого Князя Сергея Александровича является неоспоримым. Последним его делом, по которому казнено 7 человек, было покушение на Щегловитова.
Насколько были цепки руки «охранки», настолько губительно й тлетворно было её влияние на всякого, даже честного и сильного волей человека, если он входил с нею в тесное соприкосновение.
После провала Азефа партия эсеров содрогнулась. Казалось, дальше работать нельзя. И вот в голове одного революционера, ААПетрова, всплыла старая мысль, приводившаяся в исполнение ещё «Народной волей». Этот крупный работник партии решил проникнуть в тайны «охранки» и раскрыть её секреты. Но только семь месяцев смог он пробыть на службе, после чего последовала катастрофа. Пусть отрывки из открытого
«Знамя Труда» № 25.
В ночь с 8 на 9 декабря в д. № 25 по Астраханской ул. на Выборгской стороне в Петербурге разыгрался финал драмы, неожиданный для одного из действующих в ней лиц, генерала Герасимова и руководимой им тайной полиции царя: взрывом бомбы был убит начальник охранного отделения в Петербурге, полковник Карпов, и тяжело ранен сопровождавший его Другой, пока ещё неизвестный чин охраны. Произведший покушение молодой человек был арестован уже на улице, и при нём найден паспорт на имя Воскресенского. Этот Воскресенский в действительности является Александром Алексеевичем Петровым. На днях его будут судить военным судом. Драма кончена, и мы можем теперь рассказать её перипетии.
Петров был народным учителем в Вятской губернии. В начале девятисотых годов он начал там свою работу среди крестьян. Сначала она носила чисто культурнический характер, но в 1902 году Петров официально примкнул к партии эсеров и повёл работу под руководством местного губернского комитета партии. Но работа была прервана арестом. Впрочем, вскоре он был освобождён, и дело за недостаточностью улик прекращено, но от должности учителя его всё же уволили. Петров снова с той же энергией принялся за работу. Новый арест и новое освобождение опять за недостаточностью улик В 1905 году третий арест и предание суду. Амнистия в октябре 1905 года снова освобождает Петрова. Но не надолго. Тотчас же почти по окончании «дней свободы», 9 января 1906 года Петрова арестуют вновь и приговаривают к административной ссылке на три года в Нарымский край. Но по дороге туда его задерживают, так как открылись какие-то новые данные, которые позволяли привлечь его к суду. Петров решает бежать. И выполняет вместе с одним товарищем своё решение, перепилив решётку окна. С этого момента начинается его нелегальная работа. Он избирает себе боевую область: участвует в экспроприации в Усло-не, принимая косвенное участие в покушении на Кобеко, участвует в экспроприации в Троицком лесу, работает в динамитной лаборатории в Казани. Во время приготовления снаряда в этой лаборатории одним из товарищей Петрова происходит страшный взрыв, который смертельно ранит приготовлявшего бомбу и тяжело уродует Петрова: у него оказались раненой нижняя часть живота, перебиты и изранены ноги. Но Петров не теряется, после того как прошло первое оглушающее действие взрыва, видя, что товарищ умер, он сам решается бежать и приводит своё намерение в исполнение; окровавленный, изуродованный, он выползает на руках на улицу, и там, совершенно обессилевшего его находят и арестовывают. Суд приговаривает его к каторге на 4 года. В 1907 году отбывает наказание, его отправляют в Вятскую губернскую тюрьму Откуда он, взломав решётку окна, снова бежит и вскоре скрывается за границу. Побег этот был сопряжён с необычайными трудностями: последствия ранений при взрыве далеко не исчезли. Петров продолжал хромать. Раны на ногах не зажили, так как их едва залечили в тюрьме, даже не извлекши осколков металла, попавших в ногу. Лишь за границей была произведена необходимая операция, и Петров поправился. Он опять едет в Россию на работу в Поволжскую область. Его вместе с другими арестовывают в Саратове.
Летом 1909 года за границу пришло известие, что Петров, переведённый из тюрьмы в саратовскую психиатрическую лечебницу на испытание, бежал оттуда. А через несколько времени он сам приехал за границу, но приехал разбитый, придавленный, угнетённый. Тотчас же он стал искать возможности видеть представителей партии эсеров. И при первом же свидании рассказал следующее.
Чуть не первым известием с «воли», пришедшим к нам в Саратовскую тюрьму, было сообщение об открытии провокации Азефа. Известие это произвело ошеломляющее впечатление. Вскоре к этому присоединился ещё новый факт: их арест оказался тоже делом провокатора – Татьяны Цейтлин. Арест рабочих в Саратове, происшедший вскоре после их ареста, вызван был тоже провокацией. В тюрьме не стало иных разговоров, как о провокаторе: припоминались прежние провокаторы, подозревались новые, приводились различные случаи провокации. Провокация тяжёлой пеленой нависла над всеми. Оскорблённое чувство бессильно металось, ища выхода. В тюремной обстановке воображение рисовало картину одну другой ужаснее и мрачнее. Казалось, что всё погибло, всё рушится – партия сверху до низа разъедена провокацией.
Борьба с этой язвой явилась, таким образом, неотложным, самым насущным делом. И ум настойчиво и упорно возвращался к мысли об этой борьбе, искал способов, строил планы. Ибо «для всех было ясно, – как описывал потом своё настроение Петров, – что прежде чем продолжать работу, нужно освободить партию от этого элемента». Но как? И после долгих дум и сомнений он пришёл к выводу: «Хоть и говорят, что провокация есть своего рода палка о двух концах, но ведь об этом только говорят. И палка до сих пор бьёт всё одним и тем же концом – бьёт по партии. Провокация есть палка о двух концах. И Азеф – это есть удар по партии, удар одним концом палки. Так пусть же ударит другой конец той же палки. Палка о двух концах: так пусть честный сильный волей человек смело возьмёт эту палку для удара другим концом». Таков теоретический вывод Петрова. А за ним следует и практический: «и я беру эту палку». Он решает стать «провокатором-революционером». «Я взял на себя смелость встать на путь, до сих пор не практиковавшийся партией, взял на себя смелость взять палку провокации, – описывал он своё тогдашнее настроение, – потому что это нужно, я должен это сделать и я верю, что я сумею, смогу, в силах сделать это». «Я партию люблю, я предан делу революции, я отдал делу освободительного движения все свои силы, способности, знания и жизнь: теперь я отдаю ему и свою честь». И решив так, он «ни на минуту не сомневался в правоте и целесообразности своих действий». Он строит широкие планы: добиться доверия, стать крупной фигурой, большим «провокатором», чтобы открыть весь механизм полицейского сыска, чтобы, узнать все пути, какими тайная полиция получает свои сведения, узнать главнейших провокаторов и выдать их всех партии.
Он думает ещё о большем: узнав, что царь едет в Полтаву на празднества, он мечтает быть в качестве охранника там, чтобы выбрать момент, отомстить за подавленную революцию Николаю II.
Внешняя обстановка, по-видимому, благоприятствовала тому, чтобы стать «видным провокатором». Петров был арестован, как нелегальный под фамилией Филатова. Его поведение с жандармами, его израненные ноги, его упорное скрывание своего настоящего имени – всё это заставляло их думать, что они имеют дело с бывалым человеком. Производятся различные попытки установить его имя. Сначала ему заявляют, что его открыли: он – Лещатников. Петров не возражает, но и не подтверждает. Жандармы не успокаиваются. Через некоторое время по некоторым данным и фотографии они решают, что он бывший офицер Севастопольского гарнизона Андрей Ясненко, судившийся в Севастополе и сосланный в каторгу, но бежавший и скрывшийся бесследно из Александровской каторжной тюрьмы. Это открытие жандармов совпало со временем, когда Петров окончательно решил выполнить свой план.