История сыска в России, кн.1
Шрифт:
Серебрякова не только сама была неприкосновенна, но распространяла защитные лучи и на своих ближайших знакомых, откровенность и дружбу которых она широко использовала.
Весьма характерным в этом смысле является случай с арестом М.Н.Корнатовской. В сентябре 1893 года некий Королев заявил петербургской полиции о краже у него 4 тысяч рублей, принадлежащих его родственнику Клопо-ву, жившему в Твери. Через месяц, в октябре, Королева внезапно арестовывают. Неожиданный оборот дела заставил его дать откровенные объяснения. Королев заявил, что деньги он передал на хранение М.Н.Корнатовской с целью употребить их затем на нужды социалистической печати. Такие откровенные показания поставили охранников в затруднительное положение. «Брать» Корнатовс-кую –
Бердяев сделал снисходительный вид и якобы не придал делу никакого значения.
А через год, в конце 1894 года, в ответ на запрос Московского жандармского управления о степени благонадёжности Корнатовской, охранное отделение невозмутимо отвечает: «Она находится в сношениях с учащейся молодёжью и ни в чем предосудительном не замечена». В целях сохранения «системы» Бердяев «забыл» и арест Корнатовской по делу Королева-Соболева, а также и то обстоятельство, что М.Н.Корнатовская имела отношение к очень многим революционным организациям и начинаниям.
Заботливая рука «охранки» сказалась и в другом эпизоде. В 1892 году при аресте Иолшина (имевшего отношение к группе народовольцев, издававших «летучий листок») полиция обнаружила у него паспорт на имя А.Н.Максимова. Казалось бы естественным, если бы Максимова так или иначе привлекли к делу или, по крайней мере, допросили о причинах и обстоятельствах передачи им своего документа Иолшину. Ничего этого сделано не было. Паспорт был возвращён Максимову без каких-либо неприятностей для последнего. Разгадка проста: Максимов вошёл в круг лиц, на которых распространилось «табу»: он был женихом В.Н.Цирг.
Такую заботливость охранное отделение не могло, конечно, распространять на всех своих сотрудников. Этой чести удостаивались лишь те, которые составляли «святая святых» агентуры, а достигнуть этого высокого положения Серебрякова смогла благодаря той несомненной ловкости и изворотливости, которые позволили ей 25 лет работать в «охранке» и не навлекать на себя сколько-нибудь заметной тени подозрения, «охранка» не могла не ценить её: Серебрякова в совершенстве владела методами агентурной работы и Серебрякова давала ценный тематический материал, будучи близка к центрам многих революционных групп и зная о многих революционных начинаниях.
Безоблачная жизнь Серебряковой продолжалась до конца 1909 года. Надо думать, что примерно с 1907 года она постепенно отходит от активной деятельности, не порывая, впрочем, начисто своих связей с «охранкой». Болезнь и уже солидный возраст мешают ей вести работу с прежней интенсивностью. Своим чередом, хотя тоже с постепенным замиранием, продолжается и другая жизнь Серебряковой: она встречается с революционерами, оказывает им техническую помощь, ведёт политические споры и тд.
Но на горизонте появлялись уже первые вестники неминуемой грозы. Барометр «охранки» показывал неблагополучие. ЛАРатаев, заграничный представитель царской «охранки», писал в Департамент полиции Н.П. Зуеву:
"Дорогой друг, Нил Петрович! На днях я получил письмо следующего содержания:
"М.Г. Мне очень хотелось бы повидать Вас и побеседовать с Вами кое о чем. Вы, увидевши мою подпись, конечно, изумитесь моему желанию и не поймёте, почему я, Бурцев, который и т. д., хочу видеть Вас, Ратаева, который и т. д. Я всю мою жизнь не
P.S. Разумеется, я хочу видеть Вас, как литератор, как редактор «Былого» и только, а поэтому надеюсь, что Вы придёте одни, не уведомляя никого о нашем свидании".
«Я сделал лучше, – пишет дальше Ратаев. – Я не пошёл совсем… Но я начал это письмо не только для того, чтобы поставить тебя в известность о дерзкой выходке этого нахала, а дабы предупредить тебя кое о чем, что, на мой взгляд, представляется довольно серьёзным и заслуживающим внимания. Ты, конечно, следишь за серией разоблачений Бурцева… Вслед за провалами Азефа, Гартинга-Ландезена и бедной Зины Гернгросс-Жученко (её мать жаль больше всех), Бурцев грозит ещё более серьёзными разоблачениями».
И, наконец, далее:
«Таким образом, за Азефом появился Гартинг, за ним Зина, теперь на очереди Зверев, а там, я думаю, не сдобровать и известной многолетней сотруднице московской, Евсталии Серебряковой».
Так писал и так подозревал Ратаев. И опасения эти оказались основательными.
В начале ноября 1909 года в газете «Русское слово» появляется следующая короткая телеграмма из Парижа:
«В.Л.Бурцев раскрыл обширную провокацию в партии социал-демократов и публикует о деятельности видного члена Московской организации Анны Егоровны Серебряковой, состоявшей на службе полиции 24 года. Серебрякова выдала ряд организаций и три типографии. Она вращалась также и в кругах максималистов».
Вслед за этим, почти немедленно же, «Русское слово» печатает более подробную статью под заглавием «Женщина-провокатор». Автор этой статьи, излагая в основном статью из парижского журнала Бурцева «Общее дело», делает от себя некоторые добавления, сопоставляя факты:
"Телеграмма корреспондента «Русского слова» из Парижа, сообщая о разоблачениях В.Л.Бурцевым нового провокатора в лице Анны Григорьевны Серебряковой, в течение 24 лет состоявшей агентом охранного отделения, произвела сильное впечатление.
В литературных и земских кругах личность Анны Григорьевны Серебряковой была хорошо известна.
Да и вообще её хорошо знали в передовых кружках и различных обществах Москвы.
Пока не получены из Парижа дополнительные сведения, многие выражают сомнение, допускают возможность какой-либо ошибки телеграфа. С другой стороны, неожиданное разоблачение, как и обычно бывает, заставило работать мысль знавших Серебрякову в другом направлении, делать некоторые сопоставления, приведшие их к заключению, что, пожалуй, в данном случае никакой ошибки телеграфа не было.
Правда, Анна Григорьевна Серебрякова была не «Григорьевной», а «Егоровной». Даже больше. В радикальных кружках она была известна не как «Егоровна» и не как «Серебрякова». Там её знали под именем «Анны Степановны Резчиковой».
По каким соображениям она так называлась – трудно установить точно. Резчикова, сколько известно, её девичья фамилия, «Степановной» г. Серебрякова называлась, как говорят, чтобы легче скрыться от внимания полиции.
Г. Резчикова-Серебрякова, по отзывам знавших её, была личностью далеко не заурядной. Широко интеллигентная, интересная «спорщица». В Москве она появилась, если не ошибаемся, в начале 80-х годов, одно время работала в ланинском «Курьере», где занималась переводами по иностранному отделу. Вероятно, около этого времени у ней и завязались знакомства с различными литературными и либеральными кружками, которых в Москве в то время было немало. Достаточно указать, что она долгое время поддерживала дружеские отношения с такими видными писателями и деятелями, как Златовратский, Гольцев, Мачтет, Кичеев, издатель Чарушников, Орфанов-Мишла и многие другие.