История тайных обществ, союзов и орденов
Шрифт:
Вместе с этим они усиленно поддерживают, развивают и распространяют почитание святых, их изображений и реликвии. В невероятном количестве они изображали и изображают самые вздорные легенды о чудесах, приготовляют талисманы и фетиши и этими средствами могущественно воздействуют на воображение темной массы. Горячо защищают они и учение об отпущении грехов, и такую же неутомимость проявляют в устройстве процессий, паломнических экспедиций и религиозных празднеств, которые обыкновенно сопровождаются в изобилии всякого рода видениями религиозного свойства и небесными откровениями.
Иезуиты неустанно повторяют и подчеркивают, что все то, что они делают, предпринимается ими исключительно к вящему прославлению Господа Бога (ad majorem Dei gloriam).
Вот каким образом, опираясь на свое безнравственное учение, Общество Иисуса более двух столетий играло руководящую роль в истории человечества и оказывало на политическую жизнь такое огромное влияние, какое никогда не выпадало на долю какого бы то ни было из прочих человеческих учреждений.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. АКАДЕМИИ НАТУРФИЛОСОФОВ
Даже поверхностному исследователю бросается в глаза обнаружившийся на исходе XVI в. регресс во всех областях и формах жизни, упадок духовной энергии и деятельности, ослабление творческого духа, изобретательности и жизнерадостности, истощение всякого рода сил, одним словом, реакция, порожденная Реформацией и продержавшаяся с неослабной силой почти целое столетие
Закостенелая протестантская ортодоксия своими косными, бездушными диспутами о вере смущала прямодушную религиозность народа, старалась изгнать из церкви и школы мягкий дух Меланхтона и сооружала из догматических формул своего рода теорему для души, «которой оттуда, за мрачной паутиной теологической метафизики, уже не видать звезд небесных».
За распрями ревнителей веры было почти позабыто нравственное содержание христианства. Ультрамонтанские ревнители сеяли семя раздора и раздували пламя нетерпимости. И если где-нибудь поднимала голову свободная мысль и делались попытки свободного исследования, к которому прививал вкус германизм, если где-нибудь человечество, давно вышедшее из детства, делало попытки сбросить с себя гнетущие путы иерархической дисциплины, то все это подавлялось и убивалось жестокостями и насилием. Трагическая судьба, выпавшая на долю такому человеку, как Джордано Бруно, этому вдохновенному пантеисту, глубочайшему и дерзновеннейшему мыслителю Италии (ум. 1600), мученическая жизнь людей, подобных Кеплеру и Галилею, обнаружили с ужасающей очевидностью те цели, которым посвятили себя иезуитство и ультрамонтанство.
Старое обветшалое здание государства, расшатанное изнутри борьбой религиозных несогласий, было бессильно дать кров и защиту своим чадам, над которыми грозой нависла чужеземная вооруженная сила, уже бурно ломившаяся в двери, оно было бессильно восстановить мир между партиями, раздираемыми междоусобицей. Ощущение непрочности всех существующих устоев, мрачное предчувствие грядущих страшных событий возбуждали кругом глухое брожение умов.
И все-таки, если вглядеться попристальнее, невзирая на весь упадок, эту эпоху пронизывает бодрое, здоровое стремление к возрождению, все-таки во многих областях замечается возбужденная работа мысли и все сильнее пробуждается желание наново и новыми путями овладеть научным материалом, который дает окружающий мир и наука, словом и пером освободить научное наследие предков от оков отживших традиций. Все это только робкие попытки, первые нерешительные шаги, на которые вначале только и хватает отваги, и диковинные опыты и промахи еще смущают там и сям умы. Но так или иначе жизнь снова забродила и устремилась ввысь.
История знает одно постоянно повторяющееся явление, а именно, в критические эпохи умы искателей истины направляют работу своей мысли и чувства на религию, а чуткие сердца пытаются согреть себя и оживить мечтой, жить в Боге и дать жить духу Божьему в себе. А по глубокому
Якоб Беме (Jakob Bohme)(1574–1624) в мучительных поисках истины пробовал установить таинственную связь между сущностью и миром вещей. В его писаниях господствует полный глубокого настроения полумрак, подобный полумраку в наших старых готических храмах, в которые дневной свет проникает лишь через искусно разрисованные окна. В его мистических идеях, проникнутых мечтательной, глубокомысленной теософией, напоминающих чистотой своего молитвенного настроения мягкого Фому Кемпийского (ум. 1471), мы встречаемся со стремлениями натурфилософов. Им-то, при всех их недостатках и погрешностях, мы и обязаны тем великим переворотом, который отделяет Новое время от мировоззрения средних веков. Вместе с идеалом воспитания в человечестве чистого стремления к научной истине они пробудили в нашем народе национальное сознание. «Ибо, по словам Гердера, какой зрелой ни оказалась в смысле политического воспитания та эпоха; как ни туманны были ее космополитические мечтания, но во всех ее вождях тем не менее жило благородное честолюбие, и они хотели показать миру, что немецкое имя в самом себе носит свою силу, крепость и величие».
На это умственное течение неизмеримой важности налагает свою позорную печать ожесточенное сопротивление церковной ортодоксии и развитие вызванной ею полемической литературы XVII-XVIII вв. Только в самое последнее время историческое исследование прошло по затерявшимся тропам этого движения, с трудом и рвением добыло из-под неисчислимых наносных пластов дошедших до нас сведений золотое зерно и по этому зерну установило неопровержимо, что «большинство великих реформаторов, которые прославили свое имя на поле педагогики, точных наук и изучения родного языка в XVII в., связывают глубокие умственные взаимоотношения и даже своего рода крепкая внешняя организация».
Общим достоянием всех этих ученых и в то же время связующим между ними звеном является прежде всего глубокое отвращение от схоластических тенденций в педагогике и науке, господствовавших тогда во всех высших школах, а потом и сознание необходимости вывести философию из того подопечного и рабского состояния, в которое она была поставлена под влиянием господствующего церковного учения.
«Собственные познания», «наблюдения» и «собственные способности» — вот основные требования научного мировоззрения, вот чем должна руководиться любовь к природе. Сторонники нового умственного течения с целью подчеркнуть и внешним образом, что они — коренные враги средневекового мировоззрения, присвоили себе имя платоников или неоплатоников, а своей науке — пансофии. или натурфилософии. И на самом деле именно у Платона и Плотина можно найти основные черты их учения.
Этому движению предшествовал в XV-XVI вв. целый ряд подготовительных событий. К ним относятся прежде всего возрождение интереса к классическому миру и неожиданное распространение античной литературы, обусловленное изобретением книгопечатания. «В творениях историков, поэтов и философов древнего мира эпоха увидела образы, которые потом долго еще питали тоску человечества по чисто человеческому, и вот люди Возрождения стали стремиться к целому и полному развитию своей индивидуальности». Проникшись универсальным духом древности, ученые эти сразу вступили в открытую борьбу с варварством тогдашней научной формы. В обращении появились новые идеи: живое стремление к национальной самостоятельности, энергичные попытки государства и бюргерства освободиться из-под господства церкви и церковных властей, все смелее выступавшее сознание прав личности и решимость вырваться из-под гнетущего ярма церковного авторитета. Все эти элементы объединились, как в своем центре, в Реформации.