История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ
Шрифт:
Так что канцлеру, в конце концов, выпала честь объявить, «что начиная с сегодняшней ночи, ровно в полночь, немцы могут выехать из ГДР через Венгрию в любую страну по своему выбору». Стая журналистов, с нетерпением ждавшая узнать что-нибудь новое о ссоре Гайслера с Колем, полностью переключилась на эту новость. Так элегантно Коль перенаправил внимание с внутрипартийных проблем на свою роль главы правительства.
О каком путче могла идти речь, когда на экранах телевизоров мерцали кадры со счастливыми людьми, которые готовы были вкусить страстно желанной свободы?
В этой ситуации на мировой арене Коль казался необходимым звеном, и это впечатление было продумано. Так что первым зернам единения немцев канцлер может быть обязан своему возвращению из Бремена.
Это была одна из
Министр иностранных дел ФРГ Геншер и его коллеги по должности из ГДР, Оскар Фишер, встретились в безопасной обстановке ООН в Нью-Йорке, чтобы прийти к компромиссу. Обе стороны пришли к соглашению дать возможность беженцам из Праги выехать через территорию ГДР на поезде, Восточный Берлин называл это «выслать».
Но кто должен был сообщить радостное известие самим беженцам? При том, что и канцлер, и вице-канцлер единодушно поддерживали процесс объединения, их честолюбивые желания часто противоречили друг другу. Внутренние события в Германии не подлежали ведению министерства иностранных дел, а ГДР, согласно правовым взглядам Бонна, не являлась заграницей. Коль поставил политику Германии на первое место, практически привязал ее к канцлерскому ведомству. Министерство внутренних дел играло второстепенную роль.
Однако сейчас речь шла о посольстве в Праге, а оно было не чем иным, как филиалом министерства иностранных дел и подчинялось ответственному за него министру. Так что на встречи иногда рвались приехать сотрудники с обеих сторон. Коль признает, что его очень привлекала перспектива поехать в Прагу, но врачи запретили ему переезды.
Сопровождать Геншера должен был руководитель канцлерского ведомства Рудольф Зейтерс. Казалось, что Геншеру не хочется видеть Зейтерса в своей команде, что очень раздосадовало канцлера, как пишут биографы Коля Дикман и Ройт. Не соберет ли министр иностранных дел «урожай популярности» в одиночку? Этой темой активно спекулировали в окружении Коля.
В воспоминаниях Геншера это выглядит иначе, он не имел ничего против сопровождающего из ведомства Коля. Ведь коалиция могла таким способом показать свое единство. Но сразу же после взлета самолета ВВС Германии с обоими политиками на борту спешное сообщение облетело бегущей строкой все информационные агентства: министр иностранных дел находится на пути к Праге.
Для Коля это было оскорблением, ведь существовала недвусмысленная договоренность о конфиденциальности. Зейтерс вообще не всплыл в сообщении, так что легко было догадаться, откуда оно появилось или откуда было направлено. Теперь весь мир знал: Геншер в пути. И все же это был один из великих моментов на пути к единству Германии. На балконе дворца Лобковиц разыгралась следующая сцена: Геншер решительно подошел к микрофону, сделал паузу, чтобы наступила тишина, и после нескольких вводных предложений заявил напряженно вслушивающейся толпе: «Мы прибыли к вам, чтобы сообщить, что ваш отъезд сегодня…» — остальные слова потонули в крике радости и облегчения. Заиграл национальный гимн — «единство, право и свобода немецкой отчизне». «И сегодня, оглядываясь на прошедшие годы, — пишет Геншер, — меня при этих воспоминаниях все еще охватывает сильное волнение».
Коль был вне себя из-за способа, которым Геншер вписал себя в исторический момент. Человек канцлера Зейтерс был буквально вытеснен на край балкона, в то время как министр иностранных дел переживал звездный час своей карьеры. Коль точно знал, насколько значимым был этот жест для общественности. При всей радости за людей, Коля не покидало чувство, что другие собирают урожай совместной правительственной политики.
Наконец наступило судьбоносное 7 октября, 40-я годовщина нелюбимой на Западе республики. В Восточном Берлине повсюду прошли демонстрации с флагами и факелами. Танки и ракетные лафеты гордо провезли через весь город. Это было похоже на последнее улучшение, дарованное больному перед смертью. ГДР готовилась быть смытой волной времени. Социалистический режим в последний раз показал зубы. Во время многих демонстраций, особенно в Восточном Берлине, были слышны не только инспирированные государством восторги, но и громкие протесты; более 3000 участников протестов были арестованы, многие избиты дубинками. Перед зданием «Нойе Вахе» самый авторитетный политик подвел последнюю черту под происходящим — Горбачев заявил: «Кто поздно встает, тому бог не подает».
Хонеккер и СЕПГ снова «повернулись лицом» к Москве. СЕПГ поздравила китайское правительство с кровавым подавлением студенческих протестов на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Поползли слухи, что во время следующей большой демонстрации в Лейпциге, назначенной на 7 октября, в дело будут пущены танки. Спасибо Горбачеву, до этого дело не дошло. Коль относительно далеко зашел со своими упреками Хонеккеру, когда сказал: «ГДР одна несет ответственность за немирную политику в стране и за ее пределами». На Западе вслух высказывались опасения, что ФРГ слишком торопится разобраться с «делами Германии». Коль понимал чувства «тушителей», но тем больше он прилагал усилий, чтобы убедить кремлевское руководство, что «федеративная республика не заинтересована в хаосе в ГДР», а также выразил надежду, что «чувства там не перельются через край». Коль хорошо умел взять себя в руки. «Горбачевомания» среди населения ГДР, давление «гласности» и «перестройки» уже были достаточным вызовом для режима Хонеккера. Время работало против СЕПГ.
Коль больше не выпускал из рук внутриполитические и внутрипартийные дела, более всего заботясь о необходимой дистанции с оппозицией. Она облегчала ему задачу. Фолькер Рюе упрекнул СДПГ в «переменах благодаря втиранию в доверие». Некоторая часть социал-демократов склонялась к тому, чтобы признать ГДР с точки зрения международного права и дать ее гражданам право на отдельное государственное гражданство — как противодействие широким реформам.
Эксперт СДПГ по иностранным делам Норберт Ганзель признал положение щекотливым и посоветовал товарищам лозунг «перемена на расстоянии». Но единая линия поведения так и не была выработана, СДПГ не смогла идти в ногу со стремительно развивающейся ситуацией. Кроме того, у Коля было значительное концептуальное преимущество в вопросе о Германии.
Уже во время своего первого правительственного заявления в 1982 году и в последующих дебатах он занимал такую позицию: «Для нас политика Германии всегда будет больше, чем немецко-немецкие отношения, это будет вопрос единения наций… мы, немцы, не смиримся с разделением нашей родины». И далее: «Разделение Германии это еще и разделение Европы. Поэтому политика Германии должна быть понята как вклад в дело европейского единения…» К этому сложно что-нибудь добавить.
Правда, кто делает из этого вывод, что Коль систематически работал над вопросом единения, скорее питает легенды. Принципиально христианско-либеральная коалиция была завязана на немецкой политике социально-либеральной эпохи. Смещение акцентов после 1982 года случилось постольку, поскольку было более четко обозначено системное противостояние с ГДР. К тому же правительство не упускало возможности все время заново намекнуть на немецкий вопрос, что часть оппозиции все больше обозначала как «позавчерашний день».
Оперативную политику единения, которой требовали голоса правого крыла ХДС, Коль отклонял так же, как и Геншер. Политика пошагового сближения продолжалась, например, в виде кредита на миллиард, который задумал Франц Йозеф Штраус. На этом примере хорошо видно, как Колю удалось переманить самых отчаянных противников прежней «восточной политики» на свою сторону.
За визит Хонеккера в 1987 г. Коля критиковали в его собственной партии. Но Коль использовал это для того, чтобы указать на больное место: «Люди Германии страдают от разделения. Они страдают под стеной, которая буквально стоит у них на пути и отталкивает их».