История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Кнопп Гвидо

Утром 10 ноября решение прервать поездку было принято, Коль рассказывал о «настоящем споре», который ему пришлось вести с польским премьер-министром, потому что Мазовецкий «любой ценой пытался предотвратить мой отъезд в Берлин». Коль думал о примере Аденауэра и, кроме того, после выступления Геншера в Праге ни в коем случае не хотел больше уступить кому-либо историческое место. На вечер 10 ноября берлинский филиал ХДС запланировал перед церковью митинг с выступлением канцлера.

Еще в Варшаве бомбой взорвалась вторая новость — правящий бургомистр Берлина, Вальтер Момпер, в свою очередь созвал митинг

перед шенебергской ратушей, тоже связанный с возвращением канцлера. Гельмут Коль вне себя, — записал Тельчик в своем “дневнике”. — Он ни о чем не знает. Момпер назначил это выступление на половину пятого, не обсудив этого с федеральным канцлером. Кроме того, мы подозреваем, что Момпер специально так рано назначил митинг, чтобы Коль при всем желании не успел прибыть в Берлин вовремя. Впечатление, которое это оставит в народе, станет губительным для канцлера».

Какие бы мотивы ни двигали бургомистром, для Коля обмен ударами во внутриполитическом процессе уже начался, ему не оставалось ничего другого, как немедленно пуститься в путь. Он хотел выступить на обоих митингах.

События шли своим чередом. Как немецкий бундесканцлер может попасть из Варшавы в Берлин на машине бундесвера? Никак! Стена рухнула, но оккупационные права все еще были в силе. Благодаря послу США Вернону Уолтерсу Колю, в конце концов, удалось вовремя попасть в единый теперь город на военном самолете США.

«Надеюсь, все пройдет хорошо», — сказал Коль, обеспокоенный настроениями публики, и попросил Акермана, чтобы берлинский ХДС переместил хотя бы часть своих людей от поминальной церкви к шенебергской ратуше, но было уже слишком поздно. Ему приготовили плохой сюрприз. «Я был буквально выпихнут на балюстраду, где уже стояли Ганс-Дитрих Геншер, Вилли Брандт, Ганс-Йохан Фогель, Вальтер Момпер и другие, — вспоминает Гельмут Коль с горечью, не скрывая того, что последовало за этим. — Внизу, на площади Джона Кеннеди, кишмя кишела радикально настроенная чернь, которая приветствовала меня оглушительным свистом».

В представлении участвовали все актеры левой и альтернативной берлинской сцены, ни следа приверженцев Коля. Некоторые участники, казалось, только и ждали случая испортить канцлеру его выступление.

Вальтер Момпер подлил масла в огонь, когда заявил в своей речи: «Вчера был день не воссоединения, а день новой встречи». Далее он снова заговорил о немецкой двугосударственности. «Говорит Ленин, говорит Ленин», — зашептал Коль. Аплодисменты, предназначавшиеся Момперу и, в конце концов, Брандту, раздались, когда последний сформулировал историческую фразу: «Наконец срастается вместе то, что должно быть вместе». Когда Коль последним появился перед микрофоном, его практически заглушили. «Речь идет о Германии, о единстве, праве и свободе. Да здравствует немецкая родина. Да здравствует свободная, единая Европа». Свист заглушил его слова.

Поскольку он исходил из того, что «полмира» смотрят на него, он твердо говорил дальше. Но телевидение уже прервало передачу, явно будучи на стороне черни, как позже подозрительно заявил сам Коль. Снова его звездный час на пути к немецкому единству был испорчен.

Он до сих пор считает ответственным за тот крах берлинский филиал ХДС, Эберхарду Дипгену он этого никогда не простит. Во время митинга перед поминальной церковью запланированные восторги имели место, но по телевидению их так и не показали.

Так что Коль пытается расставить по местам свои воспоминания этого дня на бумаге. «На площади Брайтшайда перед поминальной церковью кайзера Вильгельма нас ждали сотни тысяч людей… Здесь никто не хотел буянить, все откровенно радовались».

А вот ругательства со стороны СМИ: «В дополнение к этому митингу, о котором, что показательно, не было ни слова на телевидении, мы заехали еще к знаменитому контрольному пункту. Там были невероятные толпы людей, которые бежали с Востока. Многие подбегали ко мне и трясли мою руку». Тельник сообщает о криках «Гельмут, Гельмут!» «Когда мы снова оказались в машине, он сказал мне: “Здесь можно видеть, что люди действительно думают…”»

И еще один контраст: в тот момент, когда Коля увидали на балконе, Горбачев хотел говорить с канцлером. Затем, как говорит Коль, чтобы выяснить, не вышли ли дела из-под контроля и верна ли информация, согласно которой советские учреждения находятся в опасности. «Я только позже узнал, что Горбачева проинформировали неверно… Я стоял, сдавленный людьми, на балконе шенебергской ратуши, и у меня не было никакой возможности позвонить Горбачеву самостоятельно, поскольку это выглядело бы так, будто я испугался черни».

Коль проинструктировал Тельчика успокоить Горбачева, что тот и сделал. «Как позже сказал мне Михаил Горбачев, после этого разговора он недвусмысленно просигнализировал хозяевам Восточного Берлина, что Советский Союз не пустит танки, как 17 июня 1953 года. Я и сегодня очень благодарен Горбачеву, что он не поддался подстрекателям».

Уже позже канцлеру удалось в качество морального удовлетворения — намекнуть на это все. Но в тот момент все происходящее было за кулисами. На ладони было только то, что внешний образ политики Коля нужно было срочно менять.

Этому были свои причины. В дни после падения стены поначалу главенствовало впечатление, что большинство жителей ГДР держатся за самостоятельность ГДР. Слово было отдано правозащитникам. В газете «Франкфуртер Альгемайне» от 15 ноября было написано: «(Режим СЕГ) может не опасаться требований о расформировании двугосударственности». Но уже на Лейпцигской демонстрации в понедельник, 20 ноября, было отчетливо слышно желание объединения. На транспарантах и в устах собравшейся толпы было одно и то же: «Германии единая родина». Лозунг «Мы — народ» мутировал в «Мы один народ». Согласно опросам, 70 % жителей ФРГ были за немецкое единство, в ГДР их было около 60 %.

Исход из второго немецкого государства выглядел почти угрожающим. Передовицы газет, от «Райнишер Меркур» до «Франкфуртер Рундшау», требовали от политики сообразных концептов для Германии. Кто займется темой, кто возьмет на себя основную роль в выработке стратегии? Над этим билась и не одна голова в канцлерском ведомстве.

Колю нужны были явные успехи, его результаты опросов были плохими. Геншер, Брандт — и внутрипартийный конкурент Коля Лотар Шпет — путешествовали по ГДР. Они давали встречать себя с ликованием, пока канцлеру приходилось упражняться в сдержанности и оставаться в Бонне. Тельчик пишет: «Пришло время открыто принять на себя руководство стратегией».