История твоей жизни (сборник) (2014)
Шрифт:
Все эти мысли наполняют мой мозг, когда твой отец спрашивает меня: «Ты хочешь ребенка?», а я улыбаюсь и говорю: «Да», и выскальзываю из его объятий. И вот мы чинно беремся за руки и входим в дом, чтобы заняться любовью и произвести на свет тебя.
Эта история выросла из моего интереса к вариационным принципам физики. Они мне казались захватывающими еще с тех пор, как я впервые о них узнал, но я не знал, как использовать их в рассказе, пока не увидел перформанс «Тайм флайз» «Когда ты будешь жив» – моноспектакль Пола Линке о битве его жены с раком груди. Мне пришло в голову использовать вариационные принципы физики, чтобы рассказать историю о реакции человека на неизбежное. Через несколько лет эта идея скомбинировалась с замечанием
Тем, кто интересуется физикой, я должен заметить, что идущее в рассказе обсуждение о принципе минимального времени Ферма опускает все упоминания о его квантовомеханическом обосновании. Квантовомеханическая формулировка сама по себе интересна, но я предпочитаю классической версии метафорические возможности.
Что до идеи рассказа, самое, быть может, краткое ее резюме, которое мне приходилось видеть, дал Курт Воннегут на двадцать пятой годовщине «Бойни номер пять»: «Стивен Хокинг… решил, что мучительно, что мы не можем помнить будущее. Но для меня теперь помнить будущее – детская игра. Я знаю, что станет с моими беспомощными доверчивыми младенцами, потому что сейчас они уже большие. Я знаю, как кончат мои лучшие друзья, потому что так много из них теперь на пенсии или умерли… Стивену Хокингу и всем тем, кто моложе меня, я говорю: „Терпение. Будущее придет к вам и ляжет у ваших ног, как собака, которая знает и любит вас, кем бы вы ни были“.»
Перевод: Л. Щёкотова
72 буквы
В детстве любимой игрушкой Роберта была простая глиняная кукла, которая умела ходить, да и только. Пока родители развлекали в саду гостей, обсуждая коронацию Виктории или чартистские реформы, Роберт бродил следом за куклой по коридорам семейного дома, разворачивая ее на поворотах. Кукла не понимала никаких команд и ни на что не реагировала: упершись в стенку, глиняная фигурка продолжала тупо маршировать, пока ее руки и ноги не превращались в бесформенные комки (иногда Роберт развлекался этим). Когда руки куклы полностью теряли форму, он поднимал игрушку и вынимал из нее имя, останавливая движение. Затем сплющивал тельце в гладкий комок, раскатывал его на доске и лепил новую фигурку, делая одну из ног или кривой, или длиннее другой. Потом вставлял в нее имя, и куколка тут же падала и описывала небольшие круги, отталкиваясь разными ногами.
Мальчику нравилось вовсе не лепить новые фигурки, а находить пределы действия оживляющего имени. Ему было интересно проверять, какие изменения еще можно внести в ее тельце, прежде чем имя переставало действовать. Для экономии времени он почти не заботился о внешности фигурки, детализируя ее ровно настолько, чтобы вновь испытать имя.
Другая кукла ходила на четырех ногах. У нее было красивое тело фарфоровой лошадки, изготовленное с мельчайшими подробностями, но Роберта гораздо больше занимали эксперименты с ее именем. Это имя подчинялось командам «вперед» и «стоп», позволяло обходить препятствия, и Роберт пытался вставлять его в другие самодельные тела. К его разочарованию, имя имело более четкую привязку к форме тела, и мальчику так и не удалось слепить глиняную фигурку, которую оно смогло бы оживить. Он делал ноги отдельно, прикрепляя их потом к туловищу, но так и не сумел добиться бесшовного соединения – имя не распознавало тело как единое целое.
Роберт исследовал и сами имена, делая наугад простые замены и пытаясь определить, где же разница между «двуногостью» и «четвероногостью» и какие буквы заставляют тело выполнять простые команды. Но имена для разных игрушек выглядели тоже разными: на каждом клочке пергамента были написаны семьдесят две крошечные буквы еврейского алфавита – двенадцать рядов по шесть, – и, насколько он мог судить, совершенно бессистемно.
Роберт Стрэттон и другие четвероклассники не сводили глаз с мастера Тревельяна, расхаживающего между рядов парт.
– Лэнгдейл, что есть доктрина имен?
– Все предметы суть отражения бога, и… гм-м… все…
– Избавь
– Поскольку все предметы суть отражения бога, то и все имена – отражения божественного имени.
– И что есть истинное имя объекта?
– Это имя, которое отражает божественное имя таким же образом, каким объект отражает бога.
– И что есть действие истинного имени?
– Наделение объекта отражением божественной силы.
– Правильно. Хэлливелл, что есть доктрина сигнатур?
Урок натуральной философии продолжался до полудня, а в субботу занятия заканчивались в час. Мастер Тревельян отпустил класс, и ученики Челтенхемской школы разошлись.
Забежав на минутку в спальню, Роберт помчался к школьным воротам, где ждал его друг Лайонелл.
– Значит, успех? И я все увижу сегодня? – спросил Роберт.
– Я ведь сказал, что сегодня.
– Тогда пошли.
И парочка направилась к дому Лайонелла в полутора милях от школы.
Во время первого года учебы в Челтенхеме Роберт почти не общался с Лайонеллом – тот был одним из «дневных» учеников, а Роберт, как и остальные «пансионатские», относился к ним с подозрительностью. Но во время каникул Роберт совершенно случайно наткнулся на него в Британском музее. Роберт любил музей: хрупкие мумии и огромные саркофаги, чучело велоцераптора и заспиртованная русалка, стена, ощетинившаяся слоновьими клыками, рогами лосей и единорогов. В тот день он стоял у витрины с элементалями и читал карточку, поясняющую, почему здесь нет саламандры, и неожиданно заметил стоящего рядом Лайонелла – тот разглядывал ундину в стеклянной банке. Завязался разговор. Выяснилось, что оба интересуются наукой, и мальчики быстро стали друзьями.
Шагая по дороге, они игрались камешком. Лайонелл отфутболил камешек Роберту и рассмеялся, когда тот проскочил у приятеля между ногами.
– Мне сегодня страсть как хотелось смыться из школы, – сказал он. – Еще одна доктрина, и меня стошнит.
– И почему эту тягомотину называют натуральной философией? – поддакнул Роберт. – Взяли бы да признали, что это очередной урок теологии.
Оба недавно купили «Справочник по номинации для мальчиков», где вычитали, что номинаторы уже давно не употребляют термины вроде «божественное имя». Современные мыслители утверждали, что кроме физической вселенной имеется еще и лексическая, а слияние объекта с совместимым именем приводит к реализации скрытого потенциала обоих. Для данного объекта нет единственного «истинного имени»: в зависимости от своей точной формы тело может быть совместимо с несколькими эонимами, [70] и наоборот – простое имя может выдержать даже значительные изменения формы тела, что продемонстрировали детские эксперименты Роберта с глиняной куклой.
70
Эон (греч. – век, эпоха) – отрезок времени, в течение которого образовалась эонотека, т. е. наиболее крупное подразделение стратиграфической школы, включающее несколько эр.
Добравшись до дома Лайонелла, они пообещали кухарке, что вскоре придут обедать, и направились в сад за домом. Лайонелл превратил сарайчик, где садовник хранил инструменты, в личную лабораторию. Обычно Роберт приходил сюда регулярно, но недавно Лайонелл начал эксперимент, который держал в секрете, и лишь сейчас решил, что готов продемонстрировать результат. Лайонелл вошел первым, попросив Роберта подождать снаружи, и вскоре впустил его в сарайчик.
Вдоль всех стен тянулись длинные полки, уставленные флакончиками, закупоренными бутылями из зеленого стекла и различными образцами камней и минералов. Почти все свободное пространство в центре занимал стол, испещренный пятнами и следами ожогов; сейчас на нем стоял аппарат для последнего эксперимента Лайонелла – закрепленная в штативе реторта, наполовину погруженная в таз с водой. Таз, в свою очередь, стоял на треноге и подогревался снизу масляной лампой. Температура воды в тазу измерялась ртутным термометром.