История Угреши. Выпуск 1
Шрифт:
Первая «отсидка» Смелякова действительно оказалась не очень долгой. Он ударно работал в тюрьме, был бригадиром, его выпустили досрочно в начале 1937 года и перевели на правах воспитанника в трудовую коммуну № 2 НКВД, располагавшуюся на территории подмосковного Николо – Угрешского монастыря.
Судьба друзей Смелякова сложилась гораздо более трагично: Павел Васильев был расстрелян в 1936 году, Борис Корнилов умер в лагере под Нарымом в 1938 году. Из «трёх витязей российского стиха» уцелел только Смеляков. В трудовой коммуне
В начале 1937 года Ярослав приехал на Угрешу и поселился в общежитии коммунаров. Трудкоммуна, существовавшая к тому времени уже девять лет и только что получившая имя Ф.Э. Дзержинского, далеко шагнула за обширную территорию древнего монастыря и фактически превратилась в рабочий посёлок с населением около 12 тысяч человек, пятью заводами и фабриками, относительно развитой для того времени инфраструктурой, учебными заведениями, клубом и стадионом.
В 1928 году, когда коммуну посетили М. Горький и М. Кольцов, среди её воспитанников преобладали несудимые подростки – беспризорники. В 1937 году несудимых среди коммунаров было человек 30, а большинство составляли переведённые из мест заключения молодые люди, близкие по возрасту Смелякову. Три четверти работающих на предприятиях были вольнонаёмными работниками.
Совместно с Болшевской трудовой коммуной № 1 здесь с 1934 года издавалась газета «Коммунар», но вскоре после приезда Смелякова дважды в неделю тиражом 1500–2000 экземпляров начала выходить вместо прежней газета «Дзержинец», ответственным секретарём которой и стал опальный поэт. Помимо него в редакции работали две Анны: квалифицированная машинистка Анна Ивановна Морозова и экспедитор Анна Николаевна Илюнина, которая собирала заметки и статьи рабочих корреспондентов – рабкоров, приносила их в редакцию, а также дважды в неделю доставляла подготовленные к публикации материалы в московскую типографию на редакционной «эмке». Коллектив рабкоров был подобран Ярославом по поручению управляющего коммуной. Вначале поэт пытался организовать литературный кружок, но из – за перегруженности работой это дело заглохло после трёх – четырёх занятий. С коммунарами – стихотворцами поэт работал как редактор, помещал их лучшие произведения на «Литературной странице» газеты. Главным редактором «Дзержинца» был помощник директора по воспитательной работе Михаил Петрович Щербаков 7, несколько позднее избранный секретарём партийной организации. Будучи занят своей основной деятельностью, он, по сути, осуществлял лишь идейное руководство газетой, а основная работа по подготовке номеров и организации коллектива рабкоров легла на плечи Смелякова, к тому же ещё он курировал выпуск стенгазет. Ярослав с задачей справился. Днём его часто видели в цехах заводов и фабрик, он разговаривал с людьми, присматривался к ним, набрасывал заметки. Спустя много лет, вспоминая свою работу в трудкоммуне, Смеляков писал в стихотворении «Машенька»:
А я в те дни, не требуя поблажки,
вертясь, как чёрт, с блокнотом и пером,
работал в заводской многотиражке
ответственным её секретарём.
По вечерам Ярослав подолгу засиживался в комнате № 12 на втором этаже просторного клуба, построенного в начале 1930–х годов в стиле конструктивизма. Каждый номер газеты он делал от начала до конца, свои стихи и фельетоны сам печатал на машинке и иногда помещал в газете. Он очень уставал и частенько оставался ночевать в соседней комнате на диване главного редактора с его разрешения.
Клуб был идеальным местом расположения редакции. Здесь кипела культурная жизнь, работали разнообразные кружки, студии, располагалась библиотека, фондами которой пользовался Смеляков. Шестнадцатилетнюю сестру Анны Илюниной Таню Волкову, которая работала младшим библиотекарем и выдавала ему книги, он прозвал «Вишней» то ли за румяный цвет лица, то ли оттого что видел её в каком – то драмкружковском скетче в роли Вишни. Татьяна Николаевна, в замужестве Рудко, рассказывала, что Смеляков запомнился ей худощавым молодым человеком со светлыми волосами, бровями и ресницами, глазами цвета «выгоревших на солнце цветков цикория». Лицо у него было бледное, щёки чуть впалые. Говорил он приятным «бархатным» баритоном, носил бежевый коверкотовый костюм и кирпичного цвета галстук. На первый взгляд Ярослав казался компанейским парнем, но при более тесном общении в нём чувствовалась какая – то отстраненность от окружающих, сосредоточенность на своих мыслях и проблемах. Он был замкнутым, упрямым, не поддающимся чужому влиянию, но Анне Николаевне Илюниной доверял, иногда откровенничал с нею, зная, что она никому ничего не расскажет.
На внешнем облике молодого Смелякова сказались пережитые им испытания. Но мрачным меланхоликом он не стал, постоянно находясь в гуще культурных событий. Из творческих коллективов клуба Ярослав предпочитал народный театр, главным режиссёром которого был Николай Николаевич Виноградов, актёр Первого московского передвижного рабочего театра, впоследствии театра им. Н. Баумана. Драматические кружки трудкоммуны были слиты в театр – студию в 1935 году, но в начале 1937 года после призыва в армию состав студийцев обновился. На сцене дебютировала юная талантливая самодеятельная актриса Мария Мамонова.
Несколько лет до этого она занималась в кружках фортепиано, хореографии, театрального искусства. Её актерское мастерство быстро росло под руководством Н.Н. Виноградова. Девушка была хороша собой, необыкновенно пластична и грациозна, её мимика и движения рук были очень выразительны, она вкладывала в игру душу. Всё это предопределило необычайную популярность Марии у зрителей, которые ей дружно рукоплескали, скандировали: «Мамонова! Мамонова!» Одной из первых её ролей была лётчица Лена Медведева в пьесе Виктора Гусева 8«Слава». Большим успехом стала роль крепостной актрисы Лизы Огоньковой в пьесе Юрия Беляева 9«Псиша», поставленной в 1938 году. Смеляков всерьёз увлёкся очаровательной Машенькой, посещал все спектакли с её участием, помещал отзывы о них в «Дзержинце». Как рассказывала сама Мария Тимофеевна спустя много лет, Ярослав имел на неё виды, но она ему не отвечала, потому что любила другого. Может быть, именно к Марии Мамоновой обращены строки из стихотворения «Майский вечер», напечатанного в газете «Дзержинец» 11 июня 1937 года:
Чего ж, сероглазая, ты смеёшься?
Неужто опять над любовью моей?
То глянешь украдкой. То отвернёшься.
То щуришься из – под широких бровей.
О переживаниях поэта свидетельствует четверостишие, не включённое в окончательную редакцию:
И я, как дурак, в середине мая
в жаре и цветах, в предвечернем дыму
вдруг хохочу или вдруг вздыхаю,
согласно желанию твоему.
Было исключено, вероятно, по цензурным соображениям, также самое первое четверостишие, где говорится про коммуну:
Светом солнечным, светом лунным,
майскими звёздами освещена
не только Люберецкая коммуна —
вся наша Родина, вся страна.
По окончании сезона 1938 года Мария Мамонова ушла в декретный отпуск, родила сына Рому. В связи с преобразованием коммуны в производственный комбинат НКВД театр был передан в ведение месткома профсоюза Электрозавода, средств на спектакли не имевшего. Постановки практическим были прекращены и возобновились лишь осенью 1939 года. Мария Мамонова перед войной вернулась на сцену, участвовала также в танцевальном коллективе, проходила прослушивание на авторитетной комиссии, приехавшей в клуб из Москвы. Кто знает, как сложилась бы судьба талантливой самодеятельной актрисы, если бы не война. Брат её Пётр Мамонов поступил в театральный институт, но в силу трудных жизненных обстоятельств не закончил его. Память о чувстве к Марии Мамоновой осталась у Смелякова на всю жизнь. В 1966 году он сочинил стихотворение «Машенька» по мотивам пережитых им событий 1937–1938 годов. Прототип легко узнаваем в главной героине, описанной с необычайной теплотой. Ситуация в стихотворении предельно заострена и содержит художественный вымысел, касающийся сорванного актрисой спектакля из – за запрета родственников даже близко подходить к сцене и объяснения с нею автора на её рабочем месте. Изменено и имя режиссёра: Николай Николаевич Виноградов выведен под именем Василь Васильича, может быть, в память об известном поэте Василии Васильевиче Казине 10, редактировавшем первые сборники Смелякова. Мария Тимофеевна стала Марией Николаевной, да и вряд ли поэт спустя годы помнил её отчество. Однако сам посёлок, обстановка творческого коллектива, впечатления от игры Марии Мамоновой, весь её образ описаны очень живо и достоверно. О своих чувствах убелённый сединами поэт писал:
Я Машеньку и ныне вспоминаю
на склоне лет, в другом краю страны.
Любил ли я её? Теперь не знаю,—
мы были все в ту пору влюблены.
Мария Мамонова не единственное сердечное увлечение Смелякова в коммуне. В 1939 году в «Молодой гвардии» было опубликовано его стихотворение «Лирическое отступление», посвящённое Валентине Аркадьевне Макаровой, урождённой Климович. По словам старожилов, происходила она из семьи донских казаков и внешностью напоминала знаменитую актрису Тамару Макарову. Валентина предпочитала одеваться в синий английский костюм, белую блузку со складочками, носила туфли – лодочки. Несмотря на строгую элегантность одежды, она была необыкновенно женственна и обаятельна: блестящие чёрные волосы, брови вразлёт, большие серые глаза с густыми длинными ресницами, ослепительная белозубая улыбка… В 1932 году 24–летняя Валентина устроилась работать секретарём управления коммуной. Замуж она вышла за юриста С. Макарова, приезжавшего из Москвы для консультирования руководства. По воспоминаниям знавших его, он был очень умный и интересный человек. Жили молодые в просторной комнате бывшей монастырской гостиницы «Париж». Счастье их было недолгим: в начале 1937 года Валентина овдовела, ей пришлось оставить работу секретаря, переселиться в небольшую комнатку в фибролитовом доме по Клубному переулку, впоследствии ул. Бондарева. Работала она в бухгалтерии и для восполнения пробелов в знаниях по математике занималась с Илюниной, сотрудницей Смелякова. Анна Николаевна и познакомила Валентину с Ярославом по его же просьбе. Обращённое к этой женщине «Лирическое отступление» отличается особой нежностью и глубиной чувства, бережным отношением к возлюбленной, несмотря на то, что она не отвечает с той же силой. По словам Т.Н. Рудко, отношения между Ярославом и Валентиной были очень нежными, почти супружескими. Скорее всего, к ней же относится стихотворение «Давным – давно», опубликованное в 1940 году в «Молодой гвардии», но написанное двумя годами ранее. Работая в газете коммуны, Смеляков поддерживал связь со своими московскими друзьями, часто перезванивался с поэтом Евгением Долматовским, встречался с собратьями по перу во время отлучек в Москву на выходные, когда с разрешения начальства ездил навещать престарелую мать Ольгу Васильевну. В 1938 году он посвятил ей стихотворение «Мама», в котором удивительно точно передано близкое каждому человеку чувство любви к матери: