История Угреши. Выпуск 1
Шрифт:
«Уже 4 марта, только приступив к исполнению своих новых обязанностей, он явился в Синод и в очень резкой форме потребовал удаления… митрополита Петербургского Питирима и Московского Макария, которые, как всем было известно, попали туда по милости Распутина» 37.
Львов организует делегацию московского духовенства, которая предъявляет митрополиту ложные обвинения и обращается с просьбой о назначении нового архиерея к самому же Львову. Лжесвидетельства сводились к тому, что митрополит Макарий якобы «по старости лет не способен управлять епархией <…> по простоте произносимых им учений и вообще по образованию не подходит к такому учёному центру, как Москва, наконец, при определении на места священнослужителей допускает симонию под предлогом жертвы на Алтай» 38.
Обер –
Возникло очень странное противоречие: «Московский архипастырь был удалён от кафедры по неспособности к управлению, но при этом ему тут же преподнесли от Синода адрес, в котором восхвалялись его деятельность, миссионерские труды и любовь к нему простого народа в Москве» 39. Митрополит Макарий оказался лишённым управления Московской епархией без суда и достаточных оснований. В своём послании от 2 апреля 1917 года он говорил, что это событие – «факт небывалый для Московской митрополии. Московские митрополиты никогда не увольнялись на покой: ни по болезни, ни по старости, ни по слепоте, ни даже при появлении психического расстройства. Тем более мне не предъявили какой – либо неисправности или запущенности дел» 40.
Митрополит Макарий был изгнан из Москвы. Его лишили права проживания в Троице – Сергиевой Лавре, священноархимандритом которой он был, и положенного по статусу проживания на покое. Не задержался он и в Зосимовой пустыни, избранной им местом пребывания. Чуть ли не принудительным путём водворили его в Николо – Угрешском монастыре: «Окружной дорогой повезли Святителя на ближайшую к Угреше станцию, не дав ему даже возможности заехать в Москву и проститься с московской паствой. Выслана была одна лошадь с весьма грязным экипажем, в котором и перевезли Владыку на место заточения» 41.
Митрополит Макарий пытался исправить своё положение. Тем более что возможность для этого предоставлялась – в Москве в 1917 году открылся Всероссийский Церковный Собор, ярчайшим событием которого стало восстановление патриаршества. Волею Божией на Всероссийский Патриарший престол был избран святитель Тихон (Белавин) – один из лучших архипастырей того времени. Но не только восстановлением патриаршества славен этот Собор. Значительным его завоеванием мы можем считать введение мирян в активную церковно – административную работу, начиная с Высшего Церковного Совета и кончая епархиальными собраниями, епархиальным советом, а также приходскими организациями.
Это был самый многочисленный Собор в истории Русской Православной Церкви. Однако митрополит Макарий не был приглашён на него и болезненно воспринимал замещение своей кафедры. Всё же Собор, вняв настойчивому ходатайству сибирских архипастырей – миссионеров, вынес полное оправдание митрополиту Макарию. К большому сожалению, данное постановление не было предано всенародной огласке, а сообщено лишь одному святителю Макарию. Только в 1920 году этот вопрос был улажен – патриарх Тихон во внимание к 50–летним трудам на Алтае даровал владыке Макарию пожизненный титул митрополита Алтайского 42.
В Николо – Угрешском монастыре святитель Макарий прожил восемь лет, которые можно разделить на два периода. Первый занимает три с половиной года до его болезни (паралича); второй – до конца жизни, проведённый им большей частью в постели и инвалидном кресле.
Святитель Макарий поселился в архиерейском доме, где располагался домовый храм во имя преподобного Сергия Радонежского. Кроме этой церкви, он служил в монастырском соборе по воскресным и праздничным дням, проповедовал, принимал людей.
Епископ Арсений (Жадановский) писал, что у владыки Макария сложились очень тёплые отношения с детьми из местной колонии Наркомфина. «Он не терял случая благотворно влиять на них, благословлять, учить и наставлять. В утешение Святителю дети читали стихи, молитвы, пели духовные песни, а он учил их Священной истории, задавал и спрашивал уроки. В праздники малыши прибегали к службе, в дни Ангела непременно исповедовались и причащались.
Святитель Макарий, поселившись на Угреше, расположил к себе монастырскую братию. Особым духовным торжеством был день тезоименитства святителя Макария, когда братия вместе с архимандритом Макарием сослужила владыке в крестовом храме Архиерейского дома. Владыка митрополит разделял и те трудности, которые испытывала обитель в сложные революционные годы.
Архиепископ Михаил (Ермаков), в 1917 году посетивший владыку Макария на Угреше, так описывает его нужды: «… Кухни при доме нет, с пропитанием у митрополита большие затруднения. Затем, старец нуждается во врачебной помощи, а в монастыре и в окрестностях никакого намёка на медицину нет <…> Тяжесть этих обстоятельств ещё усугубляется нелюбезностью о. настоятеля…» 44.
Однако сам митрополит Макарий не жаловался на настоятеля, а, наоборот, писал: «Угреша не может дать мне содержания и обстановки, ибо монастырь и сам нуждается в средствах…» 45Этим, видимо, и объясняется та «нелюбезность» со стороны настоятеля, о которой говорит преосвященный Михаил. Следует отметить, что оскудение в монастыре дошло до такой степени, что даже не хватало чистой муки для просфор, и однажды на литургии, которую совершал митрополит Макарий, выяснилось, что в просфоре была ржаная мука. Об этом владыка сообщил Святейшему Патриарху Тихону, который отвечал: «Что касается муки, то для агнца можно и теперь иметь пшеницу» 46. Потерпел «угрешский заточник», как сам называл себя владыка Макарий, и голод, и холод. Это подорвало здоровье старца, и без того слабое.
В 1918 году произошло нападение на дом митрополита Макария.
Он подробно писал об этом в письме святителю Тихону Московскому:
«Долг имею почтительнейше довести до Вашего Святейшества о нападении, произведённом 3 октября бандитами в занимаемом мною доме Николо – Угрешского монастыря, а также в помещениях, занимаемых начальствующими лицами этой обители.
В 6 часов вечера 22 октября 1918 года, когда начиналось вечернее богослужение в моей домовой церкви, вошли несколько лиц, вооружённых револьверами. Они вошли через парадную лестницу прямо в алтарь, а оттуда в смежный молитвенный зал, где по обычаю я нахожусь во время богослужения. Остановка богослужения, шум, смятение, произведённое вошедшими, дали знать, что это не благоговейные богомольцы, а кощунственные осквернители храма. Стоявший во главе вошедшей группы отличался сколько величиной роста, столько грубостью речи и оскорбительностью обращения со мной. Оставшиеся на карауле в нижнем этаже дома товарищи его принудили обитателей нижнего этажа дома подняться в церковный зал, воспретили им выходить куда – либо и выглядывать в окно, хотя на улице было уже темно. Старший из бывших во главе пришедших предложил мне сесть и начал делать вопросы в грубой форме о хранении капиталов и моей ризнице. Не получивши от меня желательного для него ответа, он при пособничестве своих товарищей стал делать обыск во всех моих комнатах, имея в виду по преимуществу желательные для него капиталы и ценные вещи. Не найдя там искомого, он дерзко стал требовать указать место хранения так называемого несгораемого шкафа с капиталами. При этом угрожал расстрелом. Получивши ответ, что такого ящика с капиталами нет, что я запасных капиталов не имею, содержусь на средства пенсии и при помощи монастыря, он направил на меня револьвер, который держал в руке.