История великих путешествий. Том 3. Путешественники XIX века
Шрифт:
Приходилось идти по ветру; моряки уже стали поздравлять себя с тем, что шторм отнес их далеко от берегов, как вдруг раздался крик: «Впереди земля, и очень близко!»
Смертельный страх охватил все сердца. Кораблекрушение казалось неизбежным.
Один только Фресине после минутной нерешительности снова овладел собой. Впереди не могло быть земли; он распорядился продолжать идти норд-тен-ост [624] , и дальнейшие события не замедлили доказать правильность его расчетов.
[624]То есть отклоняясь от чисто северного курса к востоку на полрумба, или на 5°37'.
На третий день погода прояснилась, и удалось определить местоположение судна; так как теперь оно находилось
В тумане «Урания» миновала остров Конти, бухту Марвиль, мыс Дурас; попутный ветер нес ее к заливу Франсез, намеченному в качестве ближайшей стоянки. Все уже радовались тому, что завершены столь опасные труды, что такое тяжелое плавание было проделано без всяких злоключений. Для матросов, как говорит Байрон, «the worst was over, and the rest seemed sure» [625] .
[625]Самое худшее было позади, и будущее не возбуждало опасений ( англ.).
Но мореплавателей ждало тяжелое испытание.
Во время входа в залив Франсез все находились на своих местах, готовясь к тому, чтобы стать на якорь. Впередсмотрящие были начеку, с русленей [626] производились промеры, показывавшие двадцать саженей, затем восемнадцать; и вдруг заметили скалы. Судно находилось на расстоянии всего полулье от берега.
Осторожности ради Фресине приказал отклониться на два румба [627] , но его предусмотрительность оказалась роковой. Корвет неожиданно с силой ударился о подводную скалу. Даже в эту минуту лот показывал с обоих бортов пятнадцать и двенадцать саженей. Камень, на который налетел корабль, был, следовательно, уже, чем корпус корвета. И действительно, «Урания» застряла на остроконечной вершине скалы.
[626]Руслени — площадки по бортам парусного судна, служащие для отвода вант (снастей, поддерживающих мачты и их продолжения: стеньги, брам-стеньги ит. д.).
[627]Румб — одна тридцатьвторая часть окружности видимого горизонта и картушки компаса, в градусном измерении равен 11°15'.
Куски дерева, поднявшиеся на поверхность, сразу же внушили опасение, что повреждение серьезно. Бросились к помпам. Вода с силой врывалась в трюм. Фресине немедленно распорядился «наложить пластырь», то есть подвести под киль парус таким образом, чтобы, затянутый в пробоину, он уменьшил отверстие, через которое устремлялась вода. Ничего не помогало. Хотя все, офицеры и матросы, работали у помп, результат сводился лишь к тому, что корабль «держался», — иначе говоря, не погружался в море. Нужно было выбрасываться на берег.
Но принять это решение, как ни было оно тяжело, означало еще не все; следовало привести его в исполнение. Однако повсюду берег опоясывали скалы, и лишь в самой глубине залива удалось обнаружить песчаный пляж, пригодный для посадки судна на мель. Ветер переменился и дул навстречу, наступала ночь, а «Урания» была до половины наполнена водой. Можно представить себе отчаяние командира! И все же корабль удалось посадить на мель у берегов острова Пингвинов.
«К тому моменту, — рассказывает Фресине, — наши люди настолько устали, что пришлось прекратить все работы и дать экипажу отдых; он был более чем необходим, так как в том положении, в каком мы находились, нам предстояло множество очень трудных дел. Но мог ли я сам предаваться отдыху! Обуреваемый тысячью мучительных мыслей, я чувствовал себя как во сне. Внезапный переход из положения, где все, казалось, улыбалось мне, к жестокой действительности, в которой я теперь находился, угнетал меня, как страшный кошмар; мои мысли смешались, и мне трудно было вновь обрести хладнокровие, в котором я нуждался и которому пришлось подвергнуться такому жестокому испытанию! Во время ужасной катастрофы, едва не погубившей нас, все мои товарищи по путешествию выполнили свой долг, и я считаю для себя приятной обязанностью всем им воздать по заслугам».
Когда при свете наступившего дня моряки увидели окружавший их ландшафт,
Но сейчас не приходилось давать волю своим чувствам. Впрочем, для этого не было и времени. Разве могли моряки допустить, чтобы погибли дневники, записи наблюдений, все ценные документы, собранные с таким трудом и среди таких опасностей?
Все было спасено. К несчастью, с коллекциями дело обстояло хуже. Большое количество ящиков с образцами, сложенных в глубине трюма, безвозвратно погибло, другие оказались испорченными морской водой. Сильнее всего пострадали при катастрофе естественно-исторические коллекции и гербарий, с таким трудом собранные Годишо. Мериносовых овец, которые были великодушно подарены скотоводом Макартуром в Сиднее и которых везли во Францию в расчете, что они там акклиматизируются, а также и других животных доставили на берег невредимыми.
Разбили палатки, в первую очередь для нескольких больных моряков, затем для офицеров и остального экипажа. Продукты питания и снаряжение, вывезенные с корабля, тщательно укрыли для защиты от непогоды. Спиртные напитки решили сохранить до тех пор, пока не удастся покинуть место кораблекрушения, и в течение трех месяцев, проведенных здесь французскими моряками, не было отмечено ни одного случая кражи рома или водки, хотя всем приходилось довольствоваться только чистой водой.
В то время как большая часть экипажа с трудом пыталась заделать самые опасные пробоины в корпусе «Урании», нескольким матросам было поручено заняться охотой и рыбной ловлей для обеспечения пропитанием. На озерах во множестве водились сивучи [628] , гуси, утки, чирки, зуйки [629] , но промышлять их в количестве, достаточном для того, чтобы накормить всю команду, оказалось нелегко, и пороха расходовалось слишком много. К счастью, на острове были пингвины — до того глупые, что их можно было бить дубинками; пингвинов попадалось так много, что их хватило бы для пропитания ста двадцати человек в течение четырех или пяти месяцев. Удалось также подстрелить несколько лошадей, одичавших после того, как основанная Бугенвилем колония покинула эти места.
[628]Сивуч — млекопитающее семейства ушастых тюленей. Но сивучи встречаются только в северной части Тихого океана. Здесь речь идет, конечно, о морских львах, хотя не совсем понятно, для чего морским животным надо было менять среду обитания на пресноводную.
[629]Зуйки — мелкие пташки из семейства ржанковых подотряда куликовых отряда ржанкообразных.
Двадцать восьмого февраля пришлось признать, что с помощью тех ничтожных средств, какие имелись в распоряжении французских моряков, исправить полученные корветом повреждения невозможно, тем более что повторные удары корабля о скалу значительно ухудшили положение дел.
Как быть?
Ждать, пока в залив Франсез зайдет какое-нибудь судно?
Это означало бы обречь матросов на праздность и тем самым допустить падение дисциплины.
Не лучше ли построить из остатков «Урании» новое судно, поменьше?
Большой баркас уцелел. Если сделать на нем палубу и нарастить борта, то не удастся ли ему добраться до Монтевидео и привести оттуда какое-нибудь судно, которое сможет захватить имущество и персонал экспедиции?
Фресине остановился на последнем решении, и с этого момента ни одной минуты не пропадало даром. Какая-то необыкновенная жажда деятельности охватила матросов, и работа подвигалась быстро. Вот теперь мог похвалить себя командир за то, что набрал в Тулоне матросов, владевших различными ремеслами! Кузнецы, парусные мастера, канатчики, пильщики досок — все энергично трудились над выпавшим на их долю заданием.
Что касается предстоящего плавания, то никто не сомневался в его успехе. Всего триста пятьдесят лье отделяли Фолклендские острова от Монтевидео, и ветры, господствующие в это время года в здешних местах, дадут возможность «Эсперанс» («Надежде») — так был назван перестроенный баркас — проделать этот путь за несколько дней.
Необходимо, однако, было предусмотреть и тот случай, если утлое суденышко не сможет достичь Ла-Платы. Поэтому Фресине решил немедленно после ухода «Эсперанс» приняться за постройку шхуны водоизмещением в сто тонн.