История Венецианской республики
Шрифт:
Глава 42
ВОЙНА ЗА КРИТ
(1631–1670)
Крит — это пограничная крепость Италии: врата, через которые (к великому сожалению подавляющей части Европы) могут пройти коварные турки.
Когда 10 апреля 1632 года собрался комитет из 41 избирателя, чтобы выбрать преемника Николо Контарини, избранным, как ни странно, оказался тот, кого и ожидали увидеть дожем. Франческо Эриццо, 65 лет, был для должности дожа, но, находясь на посту верховного главнокомандующего армией (эту должность он принял от опозоренного Заккарии Сагредо после катастрофы в Валеджио), он поразил своих начальников тем, что в течение нескольких месяцев вдохнул новые силы в разбитые и деморализованные войска. Конечно же, синьория
Новый дож отложил свою поездку в Виченцу из-за невероятно высокого уровня воды в Бренте — один из мостов пришлось демонтировать, чтобы баржа смогла пройти, — и вернулся в город он только 11 апреля; однако лучшего времени и выбрать нельзя было. Через 2 часа после его прибытия из Кераско пришло известие о том, что его подданные уже давно томятся в ожидании: договор был подписан, и Италия вновь обрела мир. Поскольку Франческо Сагредо был человеком сравнительно скромных возможностей, ему пришлось выкручиваться из ситуации: на все необязательные ассамблеи он наложил запрет по причине бедствия и извинился за то, что традиционный обход пьяццы Сан-Марко будет для него стеснительным из-за дороговизны.
Удача не отступала от него. Когда потеплело, число заболевших чумой, как и ожидалось, возросло; однако лето еще только начиналось, а количество жертв совершенно неожиданно стало уменьшаться. Вскоре стало очевидным даже для самых пессимистично настроенных, что эпидемия затухает; и 28 ноября магистрат здравоохранения (magistrato della sanita) поручил дожу сделать долгожданное заявление о том, что Венеция снова вне опасности. Первый раз с тех пор, как началась эпидемия, пьяцца Сан-Марко была переполнена людьми; потом все горожане присоединились к процессии дожа, которая медленно продвигалась от церкви Сан Моизе к понтонному мосту, проходящему через Большой канал, где совсем недавно Бальдассар Лонгена начал воздвигать огромную церковь на противоположном берегу. В специально сооруженной деревянной часовне отслужили благодарственный молебен; и к тому же вся церемония стала другой, в сравнении с теми празднествами, которые ежегодно отмечаются по венецианскому календарю и сохранились по сей день.
В последующие двадцать лет мир сохранялся. Это было тем более примечательно, что Тридцатилетняя война все еще бушевала, и Венеция, которую пытались вовлечь в нее, испытывала беспрестанное давление со всех сторон. Венецианские дипломаты были заняты как никогда, казалось, что в самом городе сенат, коллегия и Совет десяти постоянно устраивали сессии. Тем не менее им как-то удалось выдержать напор; и в то время как вся Европа продолжала бушевать, Венеция оставалась в самом центре урагана. В 1642 году началась небольшая война, когда из-за мелкой ссоры (которой мы сейчас не будем уделять внимание) папа отправил армию в графство Пармы, а Венецию принудили к оборонительному союзу с Тосканой и Моденой. На следующий год трех союзников практически вынудили вступить в войну, в которой они понесли серьезные потери: были утрачены как земли, которые находились под властью папы, так и торговые суда. Но военные действия шли меньше года, и в марте 1644 года в Ферраре был подписан мирный договор, основанный на компромиссе, который удовлетворял все стороны.
Однако, с точки зрения Венеции, этот мир был явлением временным. В октябре того же года произошло событие, за которое она не несла никакой ответственности, но на четверть века ее втянули в войну, в результате которой Венеция потеряла свою самую важную колонию — остров Крит. Она должна была знать, что рано или поздно это случится — войны бы не удалось избежать; Крит был слишком лакомым кусочком, а турки были слишком алчными противниками, чтобы не попытаться оспорить ее право на владение этим островом. Но все же, по иронии судьбы, первая атака турок оказалась результатом хорошо продуманной провокации со стороны незначительного государства, которое понесло самые большие после Венеции, когда пал наиболее важный аванпост в Восточном Средиземноморье.
Хотя рыцари Святого Иоанна и владели церковью и монастырем в Венеции (которые они унаследовали от рыцарей ордена тамплиеров после его распада
Как люди, посвятившие себя Богу и связанные обетами монашества, которые предполагали бедность, безбрачие и смирение, они не одобряли присущую жителям Венеции привязанность к жизненным благам и любовь к удовольствиям. В конце концов, как воители и приверженцы «священной войны», они открыто преследовали свою цель, которая помимо лечения больных заключалась в том, чтобы бороться с неверными повсюду. И они сокрушались по поводу стремления венецианцев к миру с султаном, такое поведение они считали постыдным предательством христианского дела.
К середине XVII века рыцари ордена иоаннитов были жалким подобием того, кем они являлись в те героические дни, всего 80 лет назад, когда благополучно защищали свой остров от Сулеймана I Великолепного. Они продолжали работать в своих знаменитых госпиталях, где по-прежнему поддерживали самый высокий уровень гигиены и ухода за больными; но их благочестивый запал начинал угасать, а морские операции все более походили на обычное пиратство, нежели на благородную войну. И они не только не ограничивались грабежами мусульманских судов, но и беспричинные нападения на венецианские и другие христианские торговые суда, повод для которых был незначителен, становились обычным делом.
Одним словом, для жителей Венеции мальтийские рыцари превратились в угрозу, хоть и менее страшную, нежели ускоки в прошлом. Хуже всего то, что они переняли старую ускокскую тактику, нападая на турецкие корабли в Адриатическом море, — практика, за которую султан неизменно считал ответственной Венецию. Все это привело к весьма закономерным неприятностям для дружеских отношений между Риальто и Высокой Портой, которые были очень важны.
Не один раз дож вынужден был посылать за местными представителями правопорядка, чтобы выразить гневный протест куда более неистовый, чем в сентябре 1644 года, когда он зашел так далеко, что угрожал наложением ареста на все имущество рыцарей ордена иоаннитов на территории республики, если они не изменят свое поведение к лучшему. Однако рыцари, как и прежде, не обратили на это внимания. Вместо этого, примерно месяц спустя, они легкомысленно спровоцировали тот самый инцидент, который стал отправной точкой и в итоге привел к большим несчастьям в Венеции.
Путешествуя по Эгейскому морю в начале октября, эскадра из 6 кораблей напала и захватила богатый турецкий галеон, на борту которого находились высокопоставленные паломники, направлявшиеся в Мекку, среди которых были: старший евнух султанского двора, кадий Мекки, около 30 женщин из гарема и примерно 50 греческих рабов. Потом они уплыли со своей добычей на Крит, где высадились в неохраняемом месте на южном побережье, пополнили запасы воды, высадили рабов и несколько лошадей. Вскоре вернулся местный венецианский чиновник и, не желая быть вовлеченным в это чистой воды пиратство, приказал им покинуть это место. Они несколько раз пытались высадиться в различных портах острова, но каждый раз встречали категорический отказ. В конце концов они бросили турецкое судно (которое больше не годилось для плавания) на произвол судьбы и вернулись на Мальту.
В то время турецкий трон занимал полубезумный султан Ибрагим, который всю свою жизнь, до вступления на престол в 1640 году, провел в турецком дворце фактически как узник; за свое короткое правление он запомнился как жестокий, легкомысленный и безнравственный правитель, которому суждено было погибнуть от рук своих же разгневанных подданных в 1648 году. Узнав о судьбе судна, он пришел в бешенство и приказал немедленно убить всех христиан в его империи. К счастью, позднее его убедили отменить этот приказано вскоре стало ясно, что он обдумывал карательную экспедицию. Венецианские агенты сообщили, что в Босфоре снаряжается огромный военный флот. Сначала предположили, что этот флот направят на Мальту, предположение это было подкреплено официальным заявлением в марте 1645 года; однако депеша от венецианского байло пришедшая в Венецию из Константинополя, содержала срочное предупреждение о том, что это обманный маневр. Султан, утверждает он, убежден, что за всей той историей стояли венецианцы — иначе зачем пираты стояли прямо у Крита? Венеция, а не рыцари ордена иоаннитов, была его настоящим врагом; Крит, а не Мальта — его непосредственная цель.