История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1
Шрифт:
А император Домициан(81–96) начинал свои послания со слов: «Государь наш и бог повелевает.». В 199 г. император Септимий Север(193–211) после блестящей победы над парфянами наградил свою вторую жену, Эмессу Юлию Домну, титулом mater castrorum(«мать лагерей»). Отныне её изображение вместе со священным изображением самого императора должно было присутствовать в каждом военном лагере. Он же присвоил себе титулатуру dominus(«государь»), от которой некогда отказался император Октавиан, подчёркивая тем самым, что не просто является princesсената, но обладает высшей властью, является господином своих подданных, владыкой, стоящим неизмеримо вышевсех остальных римских граждан [1000] .
1000
Князький И.О.Император
Развивая его мысли, язычник император Диоклетиан сделал титул «dominus»постоянным, и с тех пор с наименованием Римского императора тесно связан термин «царь»( «Dominus noster Imperator»). Он же первым возложил на себя диадему, унаследовав в одеянии и убранстве традиции персидского двора. Идея народного суверенитета постепенно ослабевает, сенат утрачивает некоторые свои прерогативы, а законодательство сосредотачивается почти исключительно в руках императора [1001] . Поскольку, следуя древней традиции, первые императоры не принимали таинства крещения вплоть до смертного часа, никакого специального обряда посвящения их на царство не происходило. Однако множество чудесных событий буквально подталкивало христианских императоров к единственно верному пониманию первооснов своей власти.
1001
Вальденберг В.Е.История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. С. 130.
Святой Феодосий Великий рассказывал о чудесном сновидении, в котором Антиохийский патриарх Мелетий(360–381) одел его в царскую порфиру и возложил на главу императорский венец. Когда во сне народ, заполнивший храм, стал выходить из него, огромная птица спустилась сверху и возложила радужный венец на царя. Все приняли этот сон, рассказанный царём, как знак признания Богом императорского достоинства св. Феодосия I. Хотя известно достоверно, что св. Феодосий Старший принял знаки императорского достоинства от императора Грациана, который и возложил на него диадему. А св. Маркиан заявлял, что стал на царство Божественным жребием [1002] .
1002
Барсов Е.В.Древнерусские памятники венчания царей на царство в связи с греческими их оригиналами. С историческим очерком чинов царского венчания в связи с развитием идеи царской власти на Руси. М., 1883. С. VII, VIII.
Откровенно ошибочным было бы утверждение, будто республиканская форма правления Рима не могла примириться с единоличной политической властью. «То, что нравится правителю, — имеет силу закона», — говорил в III в. знаменитый юрист Ульпиан, и это было далеко не единоличное мнение. Другой правовед Дион Кассий вообще был склонен считать императора свободным от публичных законов, то есть от самих основ римского правопорядка, хотя, как полагают, этот тезис с большим сочувствием был принят на Востоке, чем в Италии.
В отдельных случаях, которые, впрочем, численно преобладали, императоры исходили из тех принципов, которые были закреплены за императором Веспасианом(69–79) сенатом. «Что бы ни счёл император правильным, хотя бы и противно обычаю, ради величия государства и религиозных, человеческих, общественных и частных дел, он имеет право и власть это творить и совершать» [1003] .
В дальнейшем императоры последовательно закрепляли за собой эти прерогативы. В Кодексе св. Константина Великого говорится, что императору принадлежит исключительное право толковать законы. А по законам императоров Валентиниана, св. Феодосия Великого и Аркадия, законодательная власть делится междусенатом и императором: «Хотя сенатские постановления сами по себе получают постоянную силу, однако же нашими законамимы преследуем ту же цель» [1004] .
1003
Вальденберг В.Е.История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. С. 134.
1004
Там же. С. 131, 132.
Замечателен в этом отношении один отрывок из Евсевия Кесарийского, где он сравнивает власть монарха с властью Бога и вообще даёт характеристику монархии, как идеальной форме правления. «Закон царского права, — пишет Памфил, — именно тот, который подчиняет всех единому владычеству. Монархия превосходнее всех форм правления, многоначалие же, составленное из членов равного достоинства, скорее есть анархия и мятеж. Посему-то один Бог (не два, не три, не более, ибо многобожие есть безбожие), один Царь, одно Его слово и один царский закон, выражаемый не речениями и буквами, не в письменах и на таблицах, истребляемых продолжительностью времени, но живое и ипостасное Слово Бога, предписывающее волю Отца всем, которые покорны
1005
«Евсевия Памфила слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования» // Евсевий Памфил.Жизнь блаженного василевса Константина. 3. С. 220.
Присутствовал ещё один мотив, который нельзя не учитывать. Было бы крайне сомнительно отказывать христианским императорам в тех правах и титулах, которыми обладали языческиеРимские императоры. И с полным основанием римские солдаты в IV в. приносили императору следующие слова присяги: «Клянёмся именем Бога, Христа и Святого Духа, величеством императора, которое человеческий род после Бога должен особенно почитать и уважать. Император принял имя Августа, и ему, как истинному и воплощенному Богу ( «tanquam praesenti et corporali deo»), должно оказывать верность и поклонение, ему должно воздавать самое внимательное служение. И частный человек, и воин служит Богу, когда он верно чтит того, кто правит с Божьего соизволения» [1006] .
1006
Дагрон Жильбер.Император и священник. Этюд о византийском «цезаро-папизме». СПб., 2010. С. 171.
Но республиканские политические традиции нередко вступали в открытую конфронтацию с новыми веяниями, и императорская власть имела своего постоянного оппонента в лице сената. Римский сенат всегда представлял собой удивительное явление — из его среды нередко выходили римские самодержцы, а, с другой стороны, он являлся неизменной и серьёзнейшей оппозицией императору. Но в целом сенат очень подозрительно поглядывал на фигуру императора, опасаясь с его стороны попыток полного подчинения себе всех государственных институтов, включая сам сенат. Родовая аристократия, формирующая сенат, не готова была мириться с уничижением своих высших полномочий, и цари прекрасно это понимали. Поэтому они старались не останавливаться в древней столице, под любым поводом надолго задерживаясь в Милане, Равенне, Фессалониках, Никомедии, Антиохии и т.п.
Сенат, чувствуя увеличивающуюся мощь императорской власти, особенно со времён Диоклетиана, глубоко обиженный невниманием императоров к римским древностям, ищет опору в восстановлении древних традиций, в том числе и религиозных. Не случайно во времена первых христианских императоров язычники-узурпаторы часто находили поддержку у представителей знатнейших сенаторских фамилий. Происходят удивительные изменения: если ранее римляне считали хорошим тоном изучать греческую философию и литературу, то начиная с IV в. сенат становится во главе нового латинского культурного возрождения. Здесь всё дышало старинным республиканским римским духом, и императору было крайне неуютно в этой столице, где ему, в отличие от греческого Востока, оказывали совсем не те знаки внимания и не такое почтение, как там. «Вечный город» сам требовал к себе почтения. По мере того, как императоры старались найти себе другие резиденции и открыто игнорировали Рим, роль сенаторской знати и префекта города неизменно возрастает [1007] .
1007
Чекалова А.А.У истоков византийской государственности: сенат и сенаторская аристократия Константинополя. М., 2007. С. 66.
II.Таким образом, выросши на берегах Тибра, императорская власть Рима, сохранившая на себе отпечаток национальных особенностей, находилась в несколько двойственном положении. Некоторые черты римского строя способствовали её развитию и наполнению историческим содержанием, другие препятствовали раскрыться наиболее полно и ярко идее монархизма.
Чтобы император стал самим собой, монархия должна была найти основу там, где ей придавали более совершенное содержание. Инстинктивно или нет, но ещё задолго до св. Константина Великого взоры императоров устремлялись на Восток, имевший свою богатую и специфическую культуру. Разве мог св. Константин Великий или Констанций игнорировать тексты Священного Писания, в которых излагается другое, к тому же, данное непосредственно Богом, толкование царской власти? Ведь, ещё в книгах Ветхого Завета говорится: «Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: «что ты делаешь?»(Еккл. 8, 4); «Царь правосудием утверждает землю»(Притч. 29, 4). «Когда страна отступит от закона, тогда много в ней начальников; а при разумном и знающем муже она долговечна»(Притч. 28, 2). «Милость и истина охраняют царя, и милостью он поддерживает престол свой»(Притч. 20, 28). «Сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его»(Притч. 21, 1). «Как небо в высоте и земля в глубине, так сердце царей — неисследимо»(Притч. 25, 3). «Бойся, сын мой, Господа и царя»(Притч. 24, 21). «Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследывать дело»(Притч. 25, 2). Естественно, императоры начинали проникаться той культурой, которая выросла на ветхозаветных и новозаветных книгах.