История ворона
Шрифт:
Он напряженно сжимает губы.
– Откуда тебе известно об Эдгаре и его стихах?
– Я наблюдала за тобой тайком, Джок, – сообщаю я, обвиняюще вскинув подбородок. – Ты человек завистливый. И недобрый. Ты задумал убить еще одну музу – его музу, – но ты горько пожалеешь об этом, ибо я положу все свои силы на то, чтобы ты остался в истории как человек, который мучил и изводил несчастного юного гения!
Он опускает голову, задумчиво теребя свою шляпу.
– Я не стану извиняться за то воспитание, которое предпочел дать
– Пригласи меня к себе на обед. Представь меня домашним. Докажи, что ты не враг искусству.
– Не могу, – поморщившись, отвечает он.
– Но почему?
– Ты напугаешь мою супругу. Она не вполне здорова. Она… – Он отводит голову назад и внимательно разглядывает меня – от корней черных как ночь волос до носков башмаков, одолженных мне сестрой Эдгара. – Ты раньше не была такой взбалмошной, Кассандра. Такой жуткой и беспокойной.
Мои ладони сжимаются в кулаки.
– А чего еще ты ждешь от музы, которую сам же и затолкал в огонь?!
– Я ведь уже извинился, – напоминает он и надевает шляпу. – Я угощу тебя стихотворением, но позже, и только если ты вдохновишь меня, а не его. Даже смотреть не смей в сторону этого мерзкого мальчишки. Последние два года он только и делает, что путается у меня под ногами. Жду не дождусь, когда уже избавлюсь от него.
– Принеси мне на десерт одно из его стихотворений, – прошу я, и рот наполняется слюной, и такой обильной, что она струйкой стекает по подбородку.
Джон Аллан вновь хмурится.
– Не настолько ты мне и нужна, чтобы разрешить ему снова писать. Да и вообще, забудь о стихах. Ты мне больше ни к чему.
– Если бы это и впрямь было так, если бы ты не жаждал поэтического вдохновения, как самого воздуха, ты бы не стал рассыпаться передо мной в любезностях и хныкать, Джок, – напоминаю я и наклоняюсь к нему, понизив голос чуть ли не до баса.
Джон Аллан звучно сглатывает, а в глазах у него вспыхивает ужас. Он разворачивается на каблуках и со всех ног кидается в туман. Что ж, одно радует: он оставил меня в живых.
Глава 7
Эдгар
Приглаживаю свои волосы и сбрызгиваю их водой из чаши из слоновой кости, чтобы расчесать гребнем непослушные кудри. Я весь дрожу от нестерпимого желания поскорее увидеться с Эльмирой – вырваться наконец из мира теней навстречу жизни и свету!
Отражение в зеркале выдает мое беспокойство. Серые глаза, которые женщины называют «прекрасными» и «волнующими», сегодня пугающе мутны и огромны. Такие глаза бывают у людей, ставших невольными свидетелями убийства.
– Нужно поскорее покинуть Ричмонд, – шепчу я себе, зачерпываю воду и пью ее, чтобы промочить пересохшее горло.
Достаю подарок, который я приготовил для Эльмиры, – дамскую сумочку, которую продавец услужливо завернул в коричневую бумагу и перевязал голубой атласной лентой. Поспешно попрощавшись с мамой, пересекаю улицу и направляюсь к дому Ройстеров – еще одному гигантскому кирпичному замку, занимающему едва ли не целый квартал. На меня смотрят по меньшей мере с десяток окон с черными и блестящими, словно гранит, ставнями. Пока я поднимаюсь по лестнице к входным дверям красного дерева, на меня падает тень от безупречно одинаковых ионийских колонн.
Набираю полные легкие воздуха и стучу в железный дверной молоток.
Один из слуг Ройстеров, юноша по имени Артур, мой ровесник, впускает меня в дом, забирает у меня шляпу и провожает меня в гостиную, к Эльмире и ее матушке. Алые стены гостиной смыкаются вокруг меня, будто камеры сердца. Масляные лампы, украшенные хрустальными «сосульками», мерцают на фоне кроваво-красных обоев, и кажется, будто комната пульсирует. В камине ревет огонь. На лбу у меня выступает пот. Взгляд мой невольно скользит к окну: я боюсь, как бы не вернулась Линор, но усилием воли заставляю себя думать лишь о любви и добродетели.
– Добрый день, Эдгар! – приветствует меня Эльмира своим густым, глубоким голосом, невольно усмиряя мою тревогу.
Я присаживаюсь рядом с ней на диванчик, пряча подарок на коленях.
– Здравствуйте, Эльмира… и вы, миссис Ройстер.
Мать Эльмиры, невероятно похожая на свою дочь – разве что постарше, да и кожа у нее заметно бледнее, а волосы – светлее, – вяло приветствует меня со своего кресла с высокой спинкой, стоящего прямо напротив нас. На коленях у нее, под клетчатым пледом, дремлет маленький терьер – любимец семьи. Мои башмаки и туфельки миссис Ройстер разделяет алый, похожий на язык, коврик, и я замечаю, как она осторожно прячет ноги под кресло, по всей видимости, желая быть от меня подальше.
Этот холодный прием никоим образом не связан с появлением в городе Линор. Нередко в гостях у приятелей и милых моему сердцу людей я думаю, не исходит ли от меня зловоние бедности, свойственное людям моего происхождения, несмотря на дорогое шерстяное пальто, шелковый жилет, украшенный вышивкой, и безупречную ровность моей осанки. Отец оплатил мне учебу в лучших школах для юных джентльменов Ричмонда и Лондона. Я говорю на французском и латыни. Когда мне было пятнадцать, я смог проплыть целых шесть миль по реке Джеймс – притом против течения! – чем привел горожан в восхищение, а еще я живу в самом настоящем поместье, черт бы его побрал, и всё же ни одно мое слово, ни одно мое дело вовек не сможет избавить меня от бедняцкого зловония, которое улавливают все, кто оказывается рядом.
– Так вот… – Я прочищаю горло и протягиваю Эльмире сверток. – Как я уже упоминал, у меня для вас подарок.
– Какой вы внимательный и милый, Эдди! – Эльмира с улыбкой подносит сверток к уху и легонько им трясет. – Хм, внутри ничего не гремит, значит, это не коробка конфет, но для платья подарок слишком тяжелый…
– Скоро съедется наша родня, Эльмира, – напоминает миссис Ройстер. – Будь так любезна, открой сверток без этих твоих спектаклей. – Она поглаживает собаку по голове, но с таким нажимом, что ушки несчастного зверька то и дело прижимаются к затылку, а глаза так и лезут на лоб.