История ворона
Шрифт:
Эбенезер так и подскакивает на кровати – он еще не успел уютно устроиться под одеялом – и даже в ночную рубашку еще не переоделся. Приятель лежит с книгой прямо на хлопковом покрывале.
– Ого! – восклицает он, звучно захлопывая книгу. – Я так и знал, что сегодня ты меня навестишь.
– А с чего ты так решил? – в замешательстве спрашиваю я, закрывая за собой окно.
– Помнишь проповедь епископа Мура?
Слегка наклоняюсь вперед, чтобы отдышаться и отряхнуть снег с брюк. Вопрос приятеля остается без ответа.
Эб спускает на пол длинные
– После того как епископ повелел не слушать муз, у тебя сделался такой вид, будто тебя вот-вот стошнит всем, что ты ел на завтрак, – замечает он. – А что он наговорил про театр, где играли твои родители! Это просто немыслимо! Сегодня он и впрямь вел себя как гнусный мерзавец! – Эб морщится от собственных слов и косится на дверь. – Только матушке не рассказывай, что я такими словами ругаюсь, – хихикнув, просит он. – Да и Господу знать о том незачем… Помилуй мя, Боже.
– Я из-за отца пришел, а не из-за епископа, – сообщаю я, потирая шею, которая всё еще побаливает после недавней стычки.
– Да ладно? – Эб кладет книгу на прикроватный столик, рядом с лампой. – И что же на этот раз учудил Король Иоанн Молдавский?
Вместо ответа я кидаюсь к платяному шкафу Эба, где всегда хранится обширный запас ворованной выпивки.
– Бог ты мой, всё настолько скверно? – спрашивает он.
Я ожесточенно копаюсь в его панталонах и ночных рубашках.
– Мне бы только дожить до выходных… – Пальцы нащупывают гладкое, фигурное стекло. С победной улыбкой достаю за горлышко из вороха одежды красивую черную бутылку хереса. – Если только получится уехать в университет, Эб, я наконец обрету свободу! Осталось всего ничего!
Оконное стекло у меня за спиной вдруг начинает дрожать и позвякивать.
Резко оборачиваюсь, не выпуская из рук бутылки, и изумленно смотрю на неистовую пляску ветвей в темноте. Стекло звенит всё громче, кажется, оно вот-вот разлетится вдребезги, и комнату Эба накрывает трескучей волной электричества, от которого волосы у меня на затылке встают дыбом. На нас надвигается какая-то жуткая сила.
Эб подпрыгивает от неожиданности.
– Это еще что за чертовщина?
– Надо поплотнее закрыть окна.
– Что?
– Надо поплотнее закрыть окна! – Я кидаю ему бутылку, подскакиваю к раме и изо всех сил прижимаю ее к подоконнику. Правым ухом я по-прежнему слышу громкое дребезжание оконного стекла, а потом – вот черт! – отчетливо ощущаю, как пара чьих-то сильных рук пытается поднять раму с другой стороны.
– Она хочет открыть окно!
– Кто – она?
Изо всех сил стараюсь удержать раму в опущенном положении и закрываю глаза, чтобы ненароком снова ее не увидеть – я этого попросту не выдержу. Я знаю, что это она. Недаром в комнате Эбенезера вдруг сделалось так темно и холодно, а меня самого накрыл леденящий ужас, словно меня заперли в гробу и похоронили заживо. Мне не хватает воздуха!
– Черт возьми, Эдгар, что происходит? – спрашивает Эб.
– В Ричмонде я не останусь! Ни за что! Что бы ни случилось! – задыхаясь, кричу я. – Прочь, Линор! Уходи! Отец увидит тебя! И упечет меня в бухгалтерию «Эллиса и Аллана»!
Но крики тщетны, а сил не хватает.
Окно распахивается, и комната тут же наполняется запахом дыма.
Глава 10
Линор
Мой поэт не хочет пускать меня в комнату!
НЕ ХОЧЕТ пускать МЕНЯ в комнату!
Но я всё равно распахиваю окно – причем с такой силой, что он отлетает назад и падает на пол обклеенной желтыми обоями комнаты, которую я вижу впервые.
А я влетаю внутрь и опускаюсь на ноги.
Эдгар неуклюже, словно краб, отползает от меня, а хозяин спальни – прыщавый трусишка с выпученными карими глазами – испуганно смотрит на меня, прижимая к груди черную бутылку.
– К-к-то это, Эдгар? – спрашивает парень, подскочив на кровати. В бутылке плещется темная жидкость. – К-к-то это?
– Я же просил тебя спрятаться, Линор, – напоминает Эдди, поднимаясь на ноги. – Я же просил…
– Ты сам меня призвал, Эдди, – сообщаю я, ткнув себя пальцем в грудь, и решительно направляюсь к нему. – Я здесь из-за тебя.
– Н-н-нет! – Он врезается спиной в распахнутый шкаф. – Зачем мне тебя призывать, если отец угрожает…
– Довольно! – Я хватаю его за шейный платок и с силой тяну на себя. Голова его резко откидывается назад. – Хватит жаловаться на то, как ты сильно боишься, что отец меня увидит. Хватит гнать меня из-за него. Ведь по его милости ты меня и призвал. По правде сказать, он уже меня видел. И ты сам захотел, чтобы это случилось, потому что прекрасно знаешь, сколько во мне силы.
Эдди бледнеет, словно лист бумаги.
– Он тебя видел?
– Он считает меня своей музой. И обещал угостить меня поэзией, но обманул, и теперь я просто умираю с голоду!
– Эдгар, это и впрямь твоя муза? – изумленно спрашивает юноша, сидящий на кровати. Голос у него стал неестественно высоким – еще чуть-чуть, и сорвется на визг. – Стало быть… твою музу можно увидеть? Вот как она выглядит?!
Эдди поджимает губы и поеживается, но не отвечает своему приятелю.
– Ты что же это, стыдишься меня?! – спрашиваю я, и глаза вдруг начинает щипать, словно кто-то колет их тоненькими иголочками.
Поэт опускает длинные ресницы. Дышит он судорожно, вся его фигура мгновенно никнет.
– Скажи честно! – требую я, сильнее затягивая узел на его шелковом платке.
Он судорожно вздыхает, кивает и тихо говорит:
– Да.
К горлу подкатывает ком. Оно болезненно сжимается.
Я отпускаю этого вероломного мерзавца.
– Если б я только могла сама себя прокормить! Если бы я могла сама сочинять стихи…