История всемирной литературы Т.1
Шрифт:
Аристотель по-новому классифицировал самую область научного знания, разделив его на теоретическое и практическое. К теоретическому он отнес математику, физику, метафизику, к практическому — те науки, которые имеют дело с человеческой деятельностью и оперируют не универсальными истинами, а общими правилами. К ним, наряду с политикой и этикой, Аристотель причислил поэтику и риторику. Его трактаты «Поэтика» и «Риторика» содержат определение предмета, его классификацию и руководство к деятельности поэта и оратора. Аристотель скрыто полемизирует с Платоном и, исходя из своей философской системы, дает новое понимание словесного творчества, защищая его от платоновских нападок. Отказ от теории идей, от внепредметного, вневременного существования общих понятий и родовых сущностей меняет все понимание искусства. Аристотель воспринимает у Платона учение о подражании как об отличительном признаке искусства, но полагает объект подражания в самих вещах, а не вне их. Это по-новому толкуемое «подражание» заменяет платоновскую теорию «божественного безумия». Подражание
Приписав подражательным искусствам критерий истинности, заключенный в них самих, Аристотель точно так же решает и вопрос об этическом и нравственном эффекте. Мерило ценности искусства он вводит в само искусство — его целью он объявляет особое «очистительное» (катарсис) наслаждение. Пифагорейское очищение — лечение страстей путем возбуждения их до известной меры (с помощью музыки) — Аристотель рассматривает как естественный психологический процесс, делает его видовым признаком поэзии и тем самым снимает с нее упрек Платона в возбуждении низких инстинктов.
В основу характеристики разных искусств Аристотель кладет способ подражания (в чем оно состоит, чему подражает и как происходит) и, рассматривая поэзию, ставит драму выше эпоса, так как в ней подражание выступает в наиболее чистом виде, и трагедию выше комедии, так как ее объекты более достойны подражания. Разбору трагедии посвящена большая часть тех разделов, которые входят в сохранившийся до нас текст «Поэтики». Трагедия названа воспроизведением события серьезного (в отличие от комедии), совершаемого посредством именно действия, а не рассказа (в отличие от эпоса), и с помощью особого распределения стихов и пения (в отличие от дифирамба); к ее структуре предъявлено требование законченности действия и ограниченности объема. Действие должно быть достаточно длинно, чтобы в него вмещалось развитие катастрофы, и достаточно кратко, чтобы восприниматься как целое. Конечной целью и специфической функцией трагедии Аристотель считает очищение (катарсис) эмоций страха и жалости путем возбуждения этих же эмоций. В трагедии Аристотель различает шесть элементов: фабулу, характеры, мысль, сценическую обстановку, слог, мелодию. Из них самой важной он считает фабулу («состав событий»), так как трагедия в существе своем подражает именно действию, событиям. Всякая фабула должна быть цельна и едина, и это единство придает ей, по мысли Аристотеля, не фигура героя, а органическая, логически неизбежная связь происшествий, единство действия, из которого исключается все случайное, побочное. Содержание фабулы должно вызывать у зрителей эмоции страха и жалости, и Аристотель обобщает наиболее «трагические» темы: рассказы о страдании с несчастным концом, где все происходит неожиданно для действующих лиц, где беда возникает как результат человеческой ошибки, а не простого случая.
Этот мотив «трагической ошибки», когда злоключения героя вытекают не из его порочности, а из неведения, признается в «Поэтике» одной из главных черт обрисовки характеров в трагедии. Разбору характеров Аристотель уделяет гораздо меньше места, чем фабуле. Он требует, чтобы они были благородны, последовательно выдержаны и не менялись в ходе действия. Остальные четыре элемента Аристотель рассматривает бегло и лишь о слоге говорит по существу.
Зрелище (костюмы и т. д.) он почти не связывает с поэтической силой. Допуская, что трагическая эмоция может зависеть от зрительных впечатлений, он предпочитает, чтобы она вызывалась самой фабулой. Из того, что делает трагедию приятным зрелищем, он признает самым важным лирический (музыкальный) элемент.
Касаясь словесного выражения мысли, Аристотель обращается к риторике и рассматривает употребление аргументов и способы вызывания эмоций. Он дает набросок общей теории поэтического слога, различая язык прозаический и поэтический и классифицируя свойства поэтического языка. Более подробно учение о слоге и стиле развито в «Риторике». «Риторика» — трактат в трех книгах, посвященный ораторскому искусству, — связывает в единую систему предмет красноречия, его цель и его средства. В ней последовательно говорится о содержании, убедительности, построении и стиле речей. Здесь так же, как и в «Поэтике», Аристотель противостоит платоновскому нигилизму и соединяет требования логической убедительности и эмоционального эффекта. Он ориентируется и на чувства, и на понимание слушателей и в свое учение о стиле вводит критерий ясности и точности (sapheneia), отождествляя эстетическую привлекательность с логической безупречностью. Подобно тому, как от сценического действия Аристотель требовал соблюдения вероятной, необходимой, правдоподобной связи событий, он и комбинациям слов, лексической (метафоры, эпитеты, сравнения) и структурной (период), предписывает логическую последовательность и точность.
Поэтическая и риторическая теория Аристотеля была переработана перипатетиками и в таком виде легла в основу всей античной философии.
«Поэтика» оказала большое влияние на эстетическую теорию и драматургическую практику Возрождения и классицизма.
*ГЛАВА 4.*
ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА III—II ВВ. ДО Н. Э.
(М.Е.Грабарь-Пассек, М.Л.Гаспаров)
ЭПОХА И КУЛЬТУРА
В последней четверти IV в. до н. э. греческий мир вступает в новую стадию своей истории, по многим признакам отличную от предыдущей. За этим периодом в современной науке закрепилось название «эллинизм». Термины «эллинизм», «эллинистическая эпоха» обычно противопоставляются терминам «эллинство», «классическая эпоха», которыми обозначается предшествующий период — период расцвета полисного строя в V—IV вв. до н. э. Началом эллинистической эпохи обычно считается завоевание Ближнего Востока Александром Македонским (334—324), концом — установление римского владычества над восточным Средиземноморьем (к 30-м годам до н. э.).
Содержание понятия «эллинизм» крайне сложно. Эллинистическая эпоха отличается от классической по целому ряду признаков. В зависимости от того, какой из этих признаков принимается за основной, несколько меняется и определение сущности эллинизма, и определение хронологических границ этого периода.
В социально-политическом плане эллинистический период противополагается классическому периоду как эпоха больших государств — эпохе полисов. На смену множеству независимых полисов с их республиканским устройством, демократическим или олигархическим, приходит небольшое количество крупных держав с монархическим строем и более или менее организованным бюрократическим управлением. На смену простым формам непосредственной эксплуатации рабов в небольших хозяйствах приходят сложные формы использования труда рабов и зависимых или полузависимых свободных в обширных государственных и частных имениях. Этот социально-политический строй держится в эллинизированных областях Средиземноморья вплоть до конца античности — до IV—V вв. н. э.; завоевание этих областей Римом сменило здесь носителей верховной власти, но не изменило всей структуры социально-политического строя. В этом плане противопоставлять «эпоху эллинизма» «эпохе римского владычества» нельзя.
В этническом плане эллинистический период противополагается классическому периоду как эпоха взаимодействия эллинской цивилизации и восточных цивилизаций — эпохе относительной замкнутости и «чистоты» эллинской цивилизации. В классическую пору распространение эллинской цивилизации ограничивалось эгейским бассейном, южной Италией с Сицилией и редкими колониями по берегам остального Средиземноморья и Черноморья. В эллинистическую пору она распространяется по всему Ближнему Востоку, активно воздействуя на здешнюю культуру — малоазийскую, сирийскую, египетскую, еврейскую, вавилонскую, иранскую — и, в свою очередь, подвергаясь ее воздействию. В культуре господствующих классов сильнее чувствовалось влияние эллинства на Восток, в культуре низших классов — влияние Востока на эллинство; в начале периода наступающей стороной в этом взаимодействии культур было эллинство, а позднее, чем дальше, тем больше, — Восток. Римское завоевание восточного Средиземноморья ни в коей мере не остановило этого процесса взаимодействия цивилизаций; напротив, именно после римского завоевания он становится особенно интенсивным и приносит свой важнейший плод — христианство. В этом плане противопоставлять «эпоху эллинизма» «эпохе римского владычества» тоже нельзя.
Наконец, в плане культурном эллинистический период противополагается классическому периоду как эпоха маньеризма — эпохе классики. Это противопоставление самое важное, но в то же время самое трудноопределимое. И «классика», и «маньеризм» — термины в высшей степени условные; их отношение аналогично отношению Ренессанса и барокко, классицизма и романтизма, реализма и модернизма в культуре Нового времени. В самых общих словах можно сказать, что маньеризм после классики означает культ крайностей после культа гармонии, культ индивидуальности после культа общей нормы. Эти общие черты проявляются во всех областях эллинистической культуры: и в философии, и в литературе, и в искусстве, — но формы их проявления весьма многообразны. В этом плане хронологические рубежи эллинистического периода оказываются несколько иными, чем в социальном и в национальном планах. С одной стороны, элементы маньеристического стиля постепенно накапливаются в недрах классического стиля задолго до завоевания Азии, в течение всего IV в. С другой стороны, безраздельное господство эллинистического маньеризма не затягивается до конца античности, а приблизительно на рубеже I в. до н. э. и I в. н. э. уступает место классической реакции (в литературе она носит название «аттицизм»); I век до н. э. можно считать в этом отношении переходным периодом. Таким образом, в культурно-историческом плане противопоставление «эпохи эллинизма» «эпохе римского владычества» вполне оправдано. Связь здесь не только внешняя, но и внутренняя: именно установление римского господства в I в. до н. э. породило стремление эллинистического общества компенсировать политическое поражение культурным возрождением; а культурное возрождение выразилось прежде всего в попытках реставрации классического стиля свободной полисной Греции.