История всемирной литературы Т.4
Шрифт:
Разумеется, это вмешательство сверху ослабляет земной, чисто человеческий характер конфликта, но об этом вмешательстве рассказывается в повести в высшей степени тактично.
Вмешательство судьбы не имеет церковного характера. Нигде не говорится о видениях Ксении, о ее вещих снах, слышанном ею голосе или о чем-либо подобном. У Ксении дар прозорливости, но эта прозорливость имеет не церковный, а скорее фольклорный характер. Перед нами — «мудрая дева» сказки.
Весь конфликт, на котором строится сюжет, перенесен, таким образом, из области метафизической борьбы добра и зла в сферу простых и обыденных человеческих чувств. Эмансипация человека вела к эмансипации и секуляризации литературы, к появлению зачатков романа.
Не меньшее значение для литературы, чем расширение социального круга читателей и авторов, имело и расширение социального круга, в котором происходило действие произведений.
В русской средневековой литературе отчетливо выступает связь среды, в которой развертывается действие произведения, с самым типом повествования. Вот, например, жития святых. В основном святые в Древней Руси были либо рядовыми монахами (основатели монастырей и подвижники этих монастырей), либо иерархами церкви (епископы, митрополиты), либо князьями-воинами и князьями-мучениками. Соответственно делились и типы агиографической литературы. Не только каждый из святых действовал согласно этикету своей среды, но и самый сюжет развивался согласно этикету, принятому в литературе. Рассказчик-церемониймейстер вводил своего героя в событийный ряд, соответствующий занимаемому героем положению, и обставлял рассказ о нем подобающими этикетными формулами.
В XVII в. появляется много повестей, где действие происходит в купеческой среде, в отношении которой не было выработано этикетных норм. Повести о купцах в какой-то мере продолжают эллинистический роман, приемы и сюжеты которого проникли к нам через многие переводные жития — типа «Жития Евстафия Плакиды». Эти жития-романы были распространены на Руси в «Минеях Четьих», прологах и патериках. Так же как жития, романы, повести о купцах рассказывают об опасных путешествиях, во время которых происходят всяческие приключения героев: главным образом кораблекрушения и нападения разбойников. В повестях о купцах обычны испытания верности жены во время долгого отсутствия мужа, кражи детей, потом неузнанных или узнанных, предсказания и их исполнения. Важно, что повествование о купцах не подчиняется в такой мере этикету, как повествование о героях более «официальных» — церковных деятелях или военных. Чудесный элемент повествования получает в повестях о купцах иное значение и имеет иной характер, чем в агиографической литературе. В агиографической литературе чудо — вмешательство бога, восстанавливающего справедливость, спасающего праведника, наказывающего провинившегося; в литературе о купцах чудо не может осуществляться, а иногда сводится на нет усилиями героя или вмешательством божественной силы. Чудесный элемент — это и вмешательство дьявола, злой силы, тогда как в житиях ему противостоит вмешательство бога. Вмешательство бога в житиях уравновешивает, восстанавливает справедливость, сводит концы с концами. Чародейство, волхвование и прочее в купеческих повестях, наоборот, только завязка действия.
Но расширение социальной сферы действия литературных произведений не ограничивается купцами. Действие перебрасывается в сферу низшего и при этом также не отличающегося святостью поведения мелкого духовенства — белого и черного («Стих о жизни патриарших певчих»), кабацких ярыжек, кабацких завсегдатаев, мелких судебных служащих, крестьян. Это расширение сферы действия снижало изображение и изображаемое, повышало изобразительность литературного изложения, вводило в литературу новые сюжеты, усложняло интригу и т. д. Расширение социального круга действующих лиц идет все время параллельно с расширением круга возможностей литературы: в области сюжетов, мотивов, изобразительных средств.
Замечательная «Повесть о Савве Грудцыне» — это, с одной стороны, типичная купеческая повесть, а с другой — рассказ на традиционный сюжет о юноше, продавшем дьяволу душу.
Характерно, что это соединение не механическое. Традиционные демонологические мотивы вставлены в причинно-следственную связь событий. Кроме чудесного объяснения, часть их имеет и вполне реальное. Они конкретизированы, окружены бытовыми деталями, сделаны наглядными. Мучения Саввы, которого охватила страсть к чужой жене, психологически подготовляют продажу им души черту. Бес начинает служить ему, и Савва долго не догадывается о его истинной природе. Бес умен, он знает больше, чем Савва. Это совсем иной образ беса по сравнению с тем, который был знаком древнерусскому читателю по житийной литературе. Бес в повести приобретает вполне «партикулярные» черты. Он сопутствует Савве и внешне ничем не отличается от людей: ходит в купеческом кафтане и выполняет обязанности слуги. Он даже несколько пошловат. Чудесное имеет обыденный вид. Это элемент фантастики, умело введенный в реальную обстановку.
Беспрерывные переезды Саввы из одного города в другой вызваны беспокойной совестью Саввы. Они мотивированы психологически. Продажа души черту становится в повести и сюжетно-образующим моментом.
Таким образом, сюжет продажи души дьяволу как бы приземлялся, вводился в определенную географическую и историческую обстановку. Он связывался с реальными психологическими мотивировками. Драматизировались отдельные коллизии. Действие как бы театрализовалось. Автор не только рассказывает о прошлом, но и представляет события читателям, развертывает события перед читателями, создавая эффект соприсутствия читателя.
«Повесть о Савве Грудцыне» часто называют первым русским романом. Сюжетное развитие ее, действительно, во многом напоминает сюжетное развитие романа, для которого характерны известная психологичность, наличие душевного развития и бытовая конкретизированность. Однако признать эту повесть первым романом мешает ряд ее традиционных особенностей, и в первую очередь традиционность и невыразительность стиля, отсутствие индивидуальных речевых характеристик и пр.
Дальнейший этап развития русской литературы представляет собой «Повесть о Фроле Скобееве».
Перед нами плутовская новелла с главным героем — ловким плутом и обманщиком Фролом Скобеевым. В повести нет ни нравоучения, ни торжества добродетели, ни строгого разделения действующих лиц на добрых и злых. Здесь интерес повести сосредоточен на проделках бесшабашного героя, решившего во что бы то ни стало жениться на дочери стольника Нардина Нащокина. Было бы неправильным слишком детализировать характеристики отдельных персонажей этой повести: характеры повести не отличаются сложностью. Автор придал своим действующим лицам только те черты, которые определяют назначенные им роли в цепи приключений и проделок повести. Именно в этих приключениях и проделках главное. Герой повести вовсе не «новый человек» — это плут, так как сама повесть плутовская. Героиня повести идет навстречу плутням главного героя, и ее смелое поведение — не более чем податливость на эти плутни. В повести резко проступают веяния Нового времени, но они не в новых характерах героев, которые оказываются слишком мелкими и ничтожными, чтобы представлять своими персонами новую эпоху, а в новых критериях занимательности, в новом отношении к чтению, в полной секуляризации повествования и в появлении нового типа автора, пишущего для удовольствия своих читателей, и нового типа читателя, не ставящего никаких «серьезных» целей своему чтению.
Новое не в том, что появились в XVII в. смелые плуты вроде Фрола Скобеева и смелые, под стать этим плутам, дочки Аннушки, а в том, что действующие лица литературного произведения перестали изображать идеальных персонажей, образцы для подражания. Авторы выбирают действующих лиц из обычных, рядовых людей и не ставят им никаких нравоучительных заданий. Действующие лица не представляют уже собой какую-то идеологию, не выражают идей и никому не подают пример поведения. Их задача — участвовать в приключениях, в развитии сюжета. Но самое замечательное в «Повести о Фроле Скобееве» — это полнейшее изменение стиля повествования, отказ от традиционных литературных способов повествования. Стиль повести — стиль деловой прозы. Автор дает показания в суде в большей мере, чем пишет художественное произведение. В повести почти нет привычных литературных приемов. Она нигде не стремится к литературной возвышенности. Перед нами непритязательный рассказ о занимательных событиях. Но в повести есть уже живой, разговорный язык, и этим она существенно отличается от «Повести о Савве Грудцыне».
ЛИТЕРАТУРА БАРОККО И СИМЕОН ПОЛОЦКИЙ
Вопрос о том, было ли или не было барокко в русской литературе XVII в. и каким был его характер, вызывает большие споры в науке и перекинулся далеко за пределы нашей страны.
Первый, кто писал о русском барокко XVII в., был Л. В. Пумпянский. В его статье «Тредиаковский и немецкая школа разума» был впервые применен самый термин «барокко» в отношении русских литературных явлений конца XVII — начала XVIII в. (хотя этот термин Пумпянский и употреблял с большой осторожностью) и установлены многие факты связей русской литературы с так называемой Второй силезской школой — представительницей немецкого барокко.