История всемирной литературы Т.4
Шрифт:
Лафонтен-баснописец творил в области древнего, имевшего свою многовековую традицию жанра. Используя античные образцы (Эзоп, Федр), индийские источники, традиции так называемого животного эпоса, сборники апологов, издававшиеся во Франции еще в Средние века и вплоть до первой половины XVII в., черпая в сокровищнице родной литературы (он был прилежным и внимательным читателем фаблио и «Романа о Лисе», Маро, Рабле и ренессансных новеллистов во главе с Деперье и Маргаритой Наваррской, Ренье и бурлескных стихотворцев), Лафонтен значительно раздвинул привычные рамки басенного жанра.
«Басни» Лафонтена отличаются исключительной широтой в охвате французской действительности. Вся Франция второй половины XVII в., начиная от крестьянина-бедняка, добывающего себе пропитание сбором хвороста, и кончая монархом и его аристократическим окружением, проходит перед глазами читателя
Лафонтен преобразовал басенный жанр, преодолев отличавшую его аллегоричность и суховатую нравоучительность и максимально развив в нем образное, художественное начало. Многие из современников порицали его за эти новшества. Они привыкли видеть в басне некое подобие назидательной притчи. Им казалось, что стремление Лафонтена поэтически «разукрашивать» басню умаляет ее специфическую, чисто дидактическую направленность. Белинский заявил по поводу басен Крылова: «Басня не аллегория и не должна быть ею, если она хорошая, поэтическая басня; но она должна быть маленькою повестью, драмой с лицами, с характерами, поэтически очеркнутыми». Это наблюдение может быть отнесено и к басням Лафонтена. Великолепно владея мастерством лаконичной композиции и отбора художественной детали, умело используя богатство общенародного языка, гибко применяя вольный стих, Лафонтен драматизировал басню, чрезвычайно расширив ее изобразительные возможности. Действие басен Лафонтена развивается, как правило, изнутри. Движущими силами сюжета у Лафонтена-баснописца оказываются характерные для его героев (как индивидуальностей и типов) внутренние качества и побуждения. Поэтому в произведениях Лафонтена традиционный моральный урок, формулируемый или в вводных стихах басни, или в ее концовке, чаще всего оказывается уже того идейного содержания, которое объективно заключает в себе стихотворение в целом. Зачастую этот урок и вовсе отсутствует или же вкладывается в уста того или иного персонажа, становясь средством характеристики последнего.
Повествование Лафонтена-баснописца отнюдь не безлично. Оно пронизано переживаниями и настроениями самого автора, отмечено его живейшим сочувствием обездоленным и угнетенным героям, его враждебным отношением к отрицательным персонажам. Со страниц басен встает обаятельный и многоликий образ рассказчика, сочетающего простодушие с лукавством, острый ум и неисчерпаемое чувство юмора с отзывчивостью и чуткостью. В баснях Лафонтена с особой силой раскрылось лирическое дарование писателя. Виртуозно реализуя ритмическую потенцию вольного стиха, Лафонтен передает в своих баснях многообразнейшую гамму переживаний, начиная от язвительной иронии и кончая высоким гражданским пафосом. Лирические качества басен Лафонтена особенно наглядно проявляются в их концовках. Концовки у Лафонтена — это не рифмованные прописные истины, а маленькие лирические стихотворения, сжатое выражение эмоциональной оценки рассказчиком воспроизведенных им событий. Иногда это едкие эпиграммы, иногда образцы краткого радостного песенного припева, иногда грустные элегии.
Стиль Лафонтена образен, а вместе с тем прост, точен и лаконичен. Его отличительная черта — непринужденность повествования. Басни Лафонтена производят впечатление живого, устного рассказа, непосредственной беседы автора с читателем. Это впечатление усугубляет использование Лафонтеном оборотов и интонаций разговорной речи, широкое применение им для передачи внутреннего облика персонажей приема несобственно прямой речи.
Велика роль Лафонтена в развитии французского литературного языка. Возможно, еще более щедро, чем Мольер, использовал он богатства французского общенародного языка. Его поэтический словарь исключительно разнообразен. Восставая против «пуризма» теоретиков классицизма, Лафонтен охотно прибегал в целях типизации к профессиональным и техническим терминам, оборотам, характерным для обыденной речи.
Творчество Лафонтена-баснописца следует рассматривать в эволюции. Уже в первых шести книгах (1668) мы найдем немало басен, содержащих сатирические выпады против господствующего общества. Мы встретим здесь басни, высмеивающие чванство и спесь аристократических верхов (например, «Дуб и тростник», I, 22), бесстыдство придворных паразитов («Муха и Муравей», IV, 3), несправедливость суда («Волк, жалоба которого на лису разбирается в суде обезьяной», II, 3), невежество лжеученых схоластов («Астролог, умудрившийся упасть в колодец», II, 13). Отдельные басни первого выпуска содержат в себе язвительные намеки на деспотический характер абсолютистской власти, насмешки над религиозными суевериями и предрассудками, разоблачают хищность дворянства и предостерегают против наивных попыток искать у него защиты прав простого человека. Уже в первой книге мы находим такую замечательную по своей правдивости и гуманистическому звучанию басню, как «Дровосек и смерть» (I, 16).
Совершенно очевидно, что с самого же начала симпатии баснописца принадлежали бесправным и притесняемым «малым мира сего». Их он учил не доверять обманчивым посулам власть имущих, распознавать эгоистические намерения последних, полагаться только на самих себя, быть цепкими и настойчивыми в борьбе за свои интересы. Вместе с тем мироощущение, воплощенное в баснях 60-х годов, еще в сильной мере пронизано рассудочностью и созерцательностью; заключенная же в них мораль несет печать суховатого и расчетливого практицизма. Политические намеки в баснях этого времени выражены по преимуществу в форме отвлеченных и поддающихся довольно широкому толкованию аллегорий. Вооружая своего читателя знанием жизни, Лафонтен учил его умению лавировать, распознавая своих притеснителей, приноравливаться к ним, добиваться успехов прежде всего осторожностью, скромной бережливостью и выдержкой. Пороки окружавшей действительности Лафонтен в эти годы во многом был склонен трактовать отвлеченно, не как проявление конкретных, исторически обусловленных социальных противоречий, а как результат неких извечных изъянов и недостатков человеческой природы.
В VII—XI книгах «Басен» (1678) сатира Лафонтена приобретает значительно большую эмоциональность, социальную остроту и реалистическую конкретность. Изменяется отношение Лафонтена к абсолютистской монархии. Это отражается прежде всего в заметном переосмыслении образа льва, выступающего как олицетворение носителя королевской власти. И в первых шести книгах Лафонтен иронически намекал на хищность льва-монарха, на его неспособность обойтись без помощи презираемых им ничтожных существ, вроде крысы, спасающей его от гибели. Однако в целом в этих книгах лев-самодержец представлен в благоприятном свете. Начиная же с седьмой книги образ льва окрашен резко сатирически, он воплощение необузданной жадности, жестокого деспотизма. Вместе с тем разоблачение деспотизма монархии все теснее переплетается теперь у Лафонтена с сатирой на двор и аристократическое общество в целом (например, «Мор зверей», VII, 1). В баснях 70-х годов лев все чаще выступает не в одиночестве, а окруженным толпой зависимых от него хищников, которые помогают ему в его злодеяниях, делят с ним добычу и пользуются его покровительством.
Остросатирическую окраску приобретает во втором сборнике басен изображение буржуазии. В 70-е годы Лафонтен осуждает горячку накопления и стяжательства, с сарказмом и негодованием показывает разлагающее воздействие все возрастающей жажды обогащения, создает обобщающий сатирический образ невежественного выскочки-буржуа, презирающего образование, книги — все, что имеет какое-то отношение к культуре, самоуверенно полагающегося исключительно на всесилие своей денежной мошны и получающего в конце концов суровый жизненный урок («Преимущество знаний», VIII, 19).
Значительное место во втором сборнике «Басен» занимают язвительные нападки на церковь и религию. В баснях «Лев, волк и лиса», «Похороны львицы» (VIII, 3; VIII, 14) использование религиозных суеверий, благочестивого обмана изображается как лучшее средство угодить разгневанным правителям. С огромной обобщающей сатирической силой бичует Лафонтен двуличие и лицемерие церковников в басне «Священник и мертвец» (VII, 10).
В 70-е годы борьба Лафонтена с властью церкви и религии получает в «Баснях» все более глубокое философское обоснование. В басне «Гороскоп» (VIII, 16), например, Лафонтен осмеивает веру в провидение и божественное предначертание судьбы. Жизненные явления, заявляет писатель, кажутся таинственными и непонятными до тех пор, пока остаются научно не объясненными. В басне «Животное на Луне» (VII, 17), подчеркивая односторонность чисто сенсуалистических и последовательно рационалистических учений, Лафонтен говорит о том, что источник познания объективной действительности надо искать и в ощущениях, и в разуме. С наибольшей полнотой, однако, философские воззрения Лафонтена отразились в вводной басне десятой книги («Речь, обращенная к госпоже де ла Саблиер»). В этом произведении, излагая свои взгляды, Лафонтен, по существу, полемизирует с Декартом и критикует дуалистические основы картезианства.