История зарубежной журналистики (1945—2008)
Шрифт:
Халдеман заметил после этого, что Уотергейтское дело может затронуть президента. «Разрушение сейчас уже движется к вам, и это процесс, который мы должны остановить любой ценой. Мы постараемся избежать этого как можно более низкой ценой и сделаем это во что бы то ни стало».
«Это то, что мы обязаны сделать», — поддержал Дэн.
Далее президент сказал: «Что ж, разрушение неизбежно доберется до нас, независимо ни от чего, и каждый скажет, что Уотергейт — еще не самая главная проблема. Этого пока нет. Но это будет. Это граница для [неразборчиво. — Прим. К. Бернстина и Б. Вудворда] выхода. Задержка —
«Да, сэр», — ответил Дэн, и собрание, вероятно, на этом окончилось.
Неразборчивая часть диалога может иметь решающее значение. Если, например, президент сказал, что правда «вышла», это будет крайне благоприятно для его защиты. С другой стороны, если он сказал, что деньги или 120 000 долларов «вышли», это будет для него в высшей степени угрожающе.
В один из моментов разговора президент спросил Дэна: «За что вы бы сели в тюрьму?»
«За препятствие правосудию», — ответил Дэн.
Президент казался озадаченным: «За препятствие правосудию?»
Сказав, что обвинение по Уотергейту было куплено и что Хант шантажировал Белый дом, президент подчеркнул, что препятствие правосудию «должно быть убрано одним движением».
<...> Далее президент предложил, что сотрудникам администрации Белого дома Пауэллу Муру и Колсону не следует присутствовать на подобных встречах. Мистер Никсон не назвал причину не допускать Мура, но сказал, что Колсон «слишком много болтает» и «любит намекать на свои связи».
Также президент сказал, что он не беспокоится о неблагоприятной публичной огласке.
«Суть в том, — сказал президент, — что я не хочу какой-либо уголовной ответственности. Есть момент, что я беспокоюсь за членов администрации Белого дома, и я хотел бы верить в членов предвыборного комитета».
Чтобы избежать той самой «уголовной ответственности», президент сказал, что это «означает сокрытие» Дэна, Калмбаха, Халдемана, Митчелла и бывших членов администрации Дуайта Чапина и Гордона Страчана.
Далее президент предложил сделать «попытку сокращения потерь»:
«Во-первых, похоже, что потребуется приблизительно миллион долларов, чтобы позаботиться о тех болванах, которые угодили в тюрьму. Это может быть улажено. Но вы сделаете это после того, как мы уйдем [по-видимому, имеется в виду 1977 год, когда истечет президентский срок мистера Никсона. — Прим. К. Бернстина и Б. Вудворда], и, наверное, мы сможем потратить эти деньги. Они могут пойти прахом, и эта история окажется весьма непривлекательной. Людям будет все равно, но они станут разговаривать об этом, это уж точно».
Президент также предположил, что Белый дом сохранит в тайне историю о выплатах денег уотергейтским обвиняемым от Комитета защиты Кубы.
«Ну да, — ответил Дэн, — мы можем проделать все это. Не факт, конечно, что все пройдет именно так, но...»
«Я знаю, — сказал президент, — но именно так это и произойдет».
Перевод Антона Хализова
Билл Клинтон
Я согрешил [32]
32
С
Речь, собственноручно написанная президентом, была произнесена вскоре после публикации доклада прокурора Кеннета Старра Конгрессу. Прокурор обвинял Клинтона в лжесвидетельствах, препятствовании следствию и других нарушениях, связанных с его делом о сексуальной связи с бывшим стажером Белого дома Моникой Левински. Этот доклад подготовил почву для объявления президенту импичмента.
Речь 11 сентября 1998 года
Большое спасибо, дамы и господа. Добро пожаловать в Белый дом в этот день. День, которого Хиллари, вице-президент и я с нетерпением ждем каждый год.
Для нашей страны это всегда очень важный день, и вице-президент объяснил почему. Это необычно, и, я думаю, сегодня необычайно важный день. Возможно, я не так легко нахожу нужные слова, как в минувшие годы, и я заметно припозднился вчера, молясь и думая о том, что должен сказать сегодня. И, что необычно для меня, я записал эти слова. Так что если вы простите меня, я постараюсь сказать все, что должен сказать вам, — мне, вероятно, придется надеть очки, чтобы прочитать вам мою писанину.
Во-первых, я хочу обратиться ко всем вам. Вы понимаете, что я много думал о том, что произошло, чтобы, наконец, подвести черту, понять, как это отразилось на мне и на вас.
Я согласен с теми, кто назвал мое первое заявление недостаточно искренним. Я не думаю, что есть какой-то необычный способ сказать, что я согрешил.
Для меня очень важно, чтобы о том, что мое раскаяние искренне, знал каждый, кому была причинена боль: прежде всего, моя семья, мои коллеги, подчиненные, советники, Моника Левински, ее семья и весь американский народ. Я прошу у всех прощения.
Но я считаю, что для прощения мало одного сожаления о содеянном, — для этого нужны как минимум две вещи. Во-первых, искреннее раскаяние — решение измениться и исправить свои ошибки. Я раскаялся. Во-вторых, то, что моя Библия называет «сломанным духом», — осознание необходимости помощи Божией, готовности дать прощение, которого я ищу; отказ от гордыни и злости, которые заставляют людей оправдываться, жаловаться, обвинять.
Что все это значит для меня и для нас? Во-первых, я дам указание своим юристам выстроить серьезную защиту, используя все доступные средства убеждения. Но юридический язык не должен скрыть тот факт, что я поступил неверно. Во-вторых, я продолжу идти по пути раскаяния, заручусь поддержкой духовенства и неравнодушных людей, чтобы они могли удерживать меня ответственным за свои обязательства.
В-третьих, я увеличу свои усилия в движении нашей страны и всей планеты к миру и свободе, процветанию и гармонии, с надеждой, что со сломанным духом, но еще сильным сердцем я могу быть полезен для больших дел. Ведь нас так часто благословляли, так часто бросали вызовы, и у нас есть огромное количество работы, требующей выполнения.
Я взываю к вашим молитвам и к вашей помощи в оздоровлении нашей нации. И хотя я не могу пройти мимо или забыть это — на самом деле, я должен всегда держать это в голове как предостережение — очень важно, что наша нация движется вперед.