История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8
Шрифт:
В девять часов пришла м-м Сакс; ее любовник был в проигрыше.
— Теперь, — обратилась она ко мне, — от вас зависит уступить.
— Мадам, в надежде доставить вам удовольствие, я готов вернуть мой заклад и отказаться от остального.
Эти слова, произнесенные тоном нарочитой галантности, вызвали ярость у д'Антрага, который заявил язвительно, что, в свою очередь, он покинет игру только тогда, когда один двоих упадет мертвый.
— Вы видите, любезнейшая дама, — сказал я, ласково глядя на нее, — кто, в моем положении, является более неуступчивым.
Нам принесли бульону, но д'Антраг, который находился в последней стадии истощения,
Д'Антраг вышел только назавтра. Я ожидал какой-то ссоры, но ночь принесла успокоение, и я ошибся. Увидев меня, он подошел ко мне, обнял меня и сказал:
— Я согласился на глупое пари, но вы дали мне урок, который я запомню на всю жизнь, и я благодарен вам за это.
— Я очень рад, если только это напряжение не сказалось на вашем здоровье.
— Нет, я чувствую себя очень хорошо, но мы больше не будем играть.
— По крайней мере надеюсь, что не против друг друга.
Через восемь-десять дней я доставил м-м д'Юрфэ удовольствие, проводив ее, вместе с поддельной Ласкарис в Базель. Мы остановились в знаменитом отеле Имхоф, в котором с нас содрали шкуру; но «Три Короля» — лучшая гостиница города. Я уже говорил и повторю, что одна из странностей города Базель в том, что здесь полдень приходится на одиннадцать часов, — абсурдное положение, происходящее из-за одного исторического факта, который князь де Порантруи мне объяснил, но который я забыл. Базельцы говорят, что они подвержены некоторого рода безумию, от которого их избавляют воды Сульцбаха, но которое вскоре снова возвращается, вынуждая прибегать вновь к этому средству.
Мы бы остались на некоторое время в Базеле, если бы не произошло некое событие, которое заставило меня ускорить наш отъезд. Нужда заставила меня в какой-то мере простить Кортичелли, и когда я возвращался домой рано, поужинав с этой ветреницей и с м-м д'Юрфэ, я проводил ночь с ней; когда я возвращался поздно, что случалось довольно часто, я спал один в своей комнате. Плутовка спала одна в кабинете, примыкающем к комнате матери, и следовало пересечь эту комнату, чтобы пройти к дочери.
Вернувшись как-то в час после полуночи и не желая спать, переодевшись в пижаму, я взял свечу и пошел проведать мою красотку. Я был слегка удивлен, найдя дверь комнаты синьоры Лауры приоткрытой, и в момент, когда я собирался пройти, старая протянула руку, взяла меня за пижаму, умоляя не ходить к ее дочери.
— Почему? — спросил я.
— Она очень плохо себя чувствовала весь вечер, и ей надо поспать.
— Ладно. Я тоже буду спать.
Говоря так, я отталкиваю старуху, вхожу к дочке и вижу ее лежащей с кем-то, кто прячется под одеяло.
Оценив картину, я принимаюсь смеяться и, усевшись на кровать, спрашиваю, кто этот счастливый смертный, которого я вынужден буду заставить выпрыгнуть в окно. Я вижу рядом на стуле одежду, штаны, шляпу и трость этого персонажа, но, имея добрые пистолеты в кармане, знаю, что мне нечего опасаться; однако я не желаю делать шума.
Дрожащая, со слезами на глазах, она хватает меня за руку, умоляя ее простить.
— Это, — говорит
— Молодой синьор, имени которого ты не знаешь, негодница! Ладно! Он сам мне его скажет.
Говоря эти слова, я беру пистолет и твердой рукой раскрываю этого голубя, который не смеет нести яйца в моем гнезде. Я вижу молодое лицо, мне незнакомое. Голова закутана в платок, но все остальное голое, как у маленького бесстыжего Адама. Он поворачивается ко мне спиной, чтобы взять свою рубашку, которую он забросил за кровать, но, схватив его за руку, я не даю ему двинуться с места, потому что ствол моего пистолета говорит самым неотразимым языком.
— Кто вы, прекрасный сударь, будьте любезны?
— Я граф Б., Базельский каноник.
— Вы здесь собираетесь заняться церковными делами?
— О нет, месье! Прошу вас извинить меня, как впрочем и мадам. потому что только я здесь единственный виноват.
— Я не об этом вас спрашиваю.
— Месье, мадам графиня здесь совершенно не виновата.
Я был в самом счастливом положении, потому что, совершенно не гневаясь, с трудом удерживался от смеха. Картина в моих глазах представилась пленительная, будучи одновременно комической и соблазнительной. Сочетание этих двух обнаженных, присевших на корточки, было воистину сладострастно, и я созерцал их добрую четверть часа, не произнося ни слова и пытаясь подавить желание возлечь вместе с ними. Я победил его только из опасения встретить в лице каноника дурня, неспособного сыграть с достоинством роль, которую на его месте я исполнил бы превосходно. Что до Кортичелли, для которой переход от слез к смеху ничего бы не стоил, она сыграла бы свою восхитительно; но если, как я опасался, я имел дело с дураком, я был бы унижен.
Уверенный, что ни тот ни другая не поняли, что творится у меня внутри, я поднялся, велев канонику одеться.
— Это дело, — сказал я ему, — должно умереть в молчании, но мы двое отойдем немедленно, шагов на двести отсюда, и будем стреляться в упор на этих пистолетах.
— Ах, месье! — воскликнул сударь, — вы отведите меня, куда хотите, и убейте меня, если вам угодно, потому что я не рожден, чтобы сражаться.
— На самом деле?
— Да, месье, и я стал священником именно для того, чтобы избавиться от этой фатальной обязанности.
— Вы, стало быть, скот, который готов подвергнуться ударам палкой?
— Все, что вам угодно; но вы поступите как варвар, потому что меня ослепила любовь. Я вошел в этот кабинет всего четверть часа назад, мадам спала, и ее гувернантка тоже.
— Далее, лжец.
— Я успел только снять рубашку, как вошли вы, а до того я никогда не встречался с этим ангелом.
— Что касается этого, — живо добавила мерзавка, — это так же верно, как евангелие.
— Знаете ли вы, что вы оба бессовестные лжецы? А вы, прекрасный каноник, городской совратитель, вы заслуживаете того, чтобы я вас поджарил, как маленького Св. Лаврентия.
Между тем несчастный каноник натянул свои одежды.
— Следуйте за мной, месье, — сказал я ему ледяным тоном и отвел его в свою комнату.
— Что вы сделаете, — спросил я, — если я вас прощу и дам вам выйти из дома без позора?
— Ах, месье! Я испарюсь и вы меня больше здесь не увидите; везде, где вы сможете меня в будущем увидеть, вы найдете во мне человека, готового все для вас сделать.
— Очень хорошо. Уходите и помните, что вы должны в будущем быть осторожней в ваших любовных авантюрах.