История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
Шрифт:
Прибыв к дверям дома мадам, мы вылезли, и самая вежливость, которая заставила ее пригласить меня подняться к ним, показала, что делает она это только из чувства долга. Она обитала на третьем этаже, а ее дочери — на четвертом. Все в доме было вверх дном; она просила меня подняться к девушкам, собираясь поговорить с хозяйкой. В комнате не было огня, и Сара осталась наедине со мной, в то время, как сестра пошла в другую комнату за свечами. Счастливый момент, который продлится, возможно, не более чем миг. Какое очарование! Какая взаимная радость двух порывов, которые в одно мгновенье в уже расстеленной постели сплелись воедино! У нас не было времени ни на то, чтобы сказать друг другу хоть слово, ни чтобы поглотить нектар, что даровала нам Венера, ни
Если бы у этого человека были глаза, он бы, конечно, меня не узнал. Мое лицо, должно быть, отражало необычайное волнение. Оно состояло из радости, загашенной в самом рождении, из бледности от внезапно исчезнувших опасений и от сотни смешанных чувств, что бывают написаны на физиономии, оживляемой нежностью, узнаванием, постоянством, торжеством и чувством победы — все вместе.
После взаимных комплиментов, всегда утомительных, но в этот момент и невыносимых, я убыл, полагаю, с растерянным видом. Я прибыл к себе в таком сильном воодушевлении, что решил покинуть Англию вместе с Сарой, не сомневаясь, что мое общество не должно стать в тягость для всей семьи. За ночь я сделал все распоряжения, необходимые для этого путешествия, и, очень расстроенный тем, что не догадался предложить м-м М. Ф. занять апартаменты в моем доме на те несколько дней, что она должна оставаться в Лондоне, я поднялся на рассвете, чтобы пойти убедить ее в этом, даже если ее муж уже нашел другое жилье.
Так что я являюсь туда и встречаю у дверей М. Ф., который говорит мне, что идет снимать на неделю две комнаты, будучи обязан покинуть в тот же день апартаменты, что они занимают. Я отвечаю, что его жена уже все мне рассказала, что у меня есть достаточно комнат, чтобы их разместить, и что я настаиваю, чтобы он отдал мне предпочтение. Я прошу его подняться вместе со мной; он говорит, что вся его семья еще в постели, но мы поднимаемся, и его супруга рассыпается в извинениях. Ее муж говорит ей, что я хочу сдать им апартаменты. Он меня этим смешит, я говорю, что не желаю, чтобы это стоило им хоть су, и что удовольствие, которое они мне доставят, оплатит все. После множества церемоний, заставив меня поклясться, что они меня ничуть не обеспокоят, они соглашаются. Мы расстаемся, договорившись, что они приедут к вечеру, и я возвращаюсь к себе, чтобы велеть приготовить у меня две комнаты, оставив г-ну М. Ф. заботы по перевозке всей мебели к тому, кто ее купил. Мое чувство удовлетворения было наивысшим.
Час спустя мне объявили о двух девицах. Я спускаюсь, чтобы посмотреть самому, кто это, и чтобы сказать им, чтобы уходили, поскольку я занят, и был удивлен, видя Сару и ее сестру. Едва поднявшись и усевшись, она сказала мне с очень достойным видом, что главный владелец дома, где они обитают, не хочет допустить вывоз мебели, пока не будет удовлетворено его требование о сорока гинеях, которые ему должен отец, несмотря на то, что торговец с Сити заверил его, что оплатит все в течение недели.
— Вот, — говорит она, — платежная расписка перевозчику в такое-то место. Не могли бы вы сделать отцу это небольшое одолжение?
Я беру расписку, написанную по-английски, и даю ей банковский билет на пятьдесят фунтов, сказав, что она сможет принести мне остающиеся десять вечером. Она благодарит меня без всякой чрезмерности, уходит, и я провожаю ее до порога, очарованный и восхищенный доверием, которое она должна испытывать ко мне, чтобы попросить об этой маленькой услуге. Эта нужда М. Ф. в сорока монетах не заставила меня подумать, что он находится в большом затруднении, и я был очень рад оказаться ему в чем-то полезен и, и убедить его, чтобы он обращался ко мне в любом случае.
Я обедал слабо, чтобы лучше ужинать со швейцарским ангелом, новым объектом моего обожания. После обеда я занялся написанием писем, чтобы убить время, и ближе к вечеру слуга М. Ф. прибыл ко мне с тремя большими чемоданами, мешками с постельным бельем и с обувью. Он ушел,
Я прихожу, и спектакль, который я наблюдаю, меня поражает. М. Ф., его супруга и его дочери, которые при виде меня разражаются слезами. Я вижу двух мужчин скверного вида. Я догадываюсь, что это может быть, и, приняв веселый вид, говорю М. Ф.:
— Держу пари, что некий скупой кредитор велел вас арестовать за какой-то долг, который вы не можете сразу оплатить.
— Это правда; но я уверен, что оплачу его в пять или шесть дней, и поэтому я откладываю мой отъезд до завтра, до восьми часов.
— Вас, значит, арестовали после того, как вы отправили ко мне свои чемоданы?
— Четверть часа спустя.
— И что вы делали эти четыре часа?
— Я отправил искать поручителей.
— И почему вы не отправили ко мне?
— Я благодарю вас, но вы иностранец, Поручительство берут только у Auskepers [44] .
44
домовладельцев.
— Вы должны были бы все равно отправить меня известить, потому что я велел приготовить для вас отличный ужин, и я умираю от голода.
Усиливала печаль этого спектакля и придавала моему оживленному настроению несколько слишком ребяческий характер комната, где стояло только три стула и одна свеча, чей длинный фитиль давал сумрачный свет. Я думал, что долг этого человека, возможно, выходит за пределы моих сил, и поэтому остерегался спрашивать, о какой сумме идет речь.
Поскольку Сара была единственная, кто мог говорить по-английски, я спросил у нее, поинтересовалась ли она у человека, принесшего билль , сколько ему нужно, чтобы оставить их на свободе. Она ответила мне, что требуется только залог в сто пятьдесят монет, либо та же сумма наличными, в обеспечение обменного векселя ее отца. Она велела человеку повторить то же самое, и он показал письмо.
— Но когда ваш отец заплатит, — спросил я Сару, — мы пойдем ужинать?
Этот вопрос вызвал у нее улыбку, я дал требуемую сумму человеку, который передал мне письмо, и я положил его в свой портфель, сказав М. Ф., что это мне он заплатит, перед тем, как покинуть Англию.
После этой сцены я обнял М. Ф., который заплакал от радости, затем мадам, затем их дочерей, и повел их пешком, всех четверых, к себе, веселых, исключая мадам, которая не могла победить свою печаль.
Хорошо поужинав и вкусив удовольствия видеть М. Ф. пьяным, я залюбовался очаровательной Сарой, которая, попросив у меня сотню извинений за то, что забыла это сделать, передала мне банковский билет в десять фунтов — остаток от тех пятидесяти, что я передал ей утром.
Мое удовольствие стало полным, когда я увидел, что они очарованы апартаментами, что я им велел приготовить. Пожелав им доброй ночи, я сказал, что беру на себя кормить их вплоть до их отъезда, и что если моя компания им нравится, я провожу их до самой Швейцарии. Утром, при пробуждении, я взглянул на мое состояние, физическое и моральное, и счел себя счастливым; всматриваясь в свои ощущения, я нахожу их настолько соответствующими моменту, что мне нравится, что я ими не управляю. Героическая чувствительность, часто свойственная моей душе, делает меня снисходительным к чувственности, которой слишком часто я бывал жертвой в моей прежней жизни. Я любил Сару и находил столь бесспорным, что владею ее сердцем, что отбрасывал прочь от себя желания. Желания приходят от потребностей, они неудобны, они неотделимы от сомнения, они тревожат ум. Сара была моя, и она отдалась мне, когда даже видимость выгоды не могла бросить тень на источник ее страсти.